У меня были планы принять конституцию (или даровать ее, как будет написано в соответствующем манифесте) в начале седьмого года, а учредить Госдуму (жаль, что Петр Маркелович отговорил меня от «Думосрата», все-таки какое емкое слово!) в середине шестого. И первой задачей молодого парламента будет именно подготовка текста конституции. Вот, значит, в связи с этими грядущими событиями и появилась необходимость в очередной личной встрече с Зубатовым. Так как он был в Питере недавно, а я, наоборот, не посещал Первопрестольную довольно давно, то туда отправился бывший студент, а ныне инженер-электротехник Александр Демьяненко. Ну не под своим же именем туда ехать, как будто мало Москва на ушах стояла в последнее время. Встретились мы у Сергея на квартире, благо он недавно переехал и теперь жил с женой в пяти комнатах.
Так как его текущий отчет я уже читал, то сразу перешел к делу:
– Сереж, ты, по-моему, не совсем верно расставил акценты. Насчет того, чтобы в будущем парламенте оказалось побольше представителей рабочего класса из трудовых союзов, я согласен. А вот много крестьян там пока ни чему, для начала хватит голов десять-пятнадцать. С мерами же по воспрепятствованию попадания в парламент наиболее, как ты пишешь, одиозных личностей я совершенно не согласен. Как же в Думе без мерзавцев-то? Кто там тогда будет воду мутить? Против кого рабочие и крестьяне должны объединяться, если там все будут белые и пушистые? Поэтому надо, наоборот, выбрать самых отъявленных из потенциальных кандидатов от имущих классов, отдавая предпочтение склочным, невоздержанным на язык и склонным к рукоприкладству господам.
– Ты хочешь, чтобы заседания превратились в балаган? – уточнил Сергей.
– Не совсем так. Я хочу, чтобы у нас была возможность их в него быстро превратить при необходимости. Мало будет балагана – пусть образуется цирк шапито, а дальше, может, дело дойдет и до боксерского турнира. Чтоб, значит, когда понадобится, ни у кого не возникло сомнений, с чего это царь-батюшка накладывает вето за вето на решения парламента и вообще явно хочет его разогнать.
Пожалуй, настала пора объяснить, с чего бы это я решил проводить почти те же реформы и почти в то же время, что и Николай Второй в другой истории. Да потому, что необходимость-то в них была объективной! А то, что царь пошел на преобразования только под давлением нарастающего революционного движения после проигранной Русско-японской войны, говорит только о его умственных способностях. Нельзя ничего делать под давлением! Если, конечно, не хочешь уронить авторитет власти ниже плинтуса.
Вот из таких соображений я назначил предварительные сроки. С одной стороны, уже пора, есть объективные предпосылки. А с другой – никто на меня не давил, это я сам уловил чаяния общества и пошел им навстречу. И, значит, потом можно будет с полным основанием ожидать от того самого общества ответных шагов.
Кроме того, в разделении властей вообще есть немалые плюсы. Например, если какое-нибудь начинание увенчалось блестящим успехом, то ясно, что это произошло исключительно благодаря неустанным трудам государя императора. А если, наоборот, все пошло «как всегда», то чего ж вы хотели, с такой-то Думой? Ведь император теперь связан ее решениями.
Но, разумеется, такое положение само собой не возникнет, его надо тщательно готовить.
Вот, значит, поэтому я и не жалел времени, объясняя свою позицию Сергею Зубатову, наиболее вероятному кандидату на пост московского генерал-губернатора после того, как Бердяев уйдет на покой по возрасту. А может, со временем Сергей и до спикера верхней палаты дорастет.
Глава 19
Штабс-капитан Куликовский стоял на палубе германского торгового парохода «Драбант», любовался закатом, с легкой грустью вспоминал о своей «эмке» и вообще о том, что предшествовало недавно благополучно завершившейся авантюре.
Началось все еще в Гатчинском авиаотряде, где Николай познакомился с великим князем Георгием, недавно вернувшимся в Россию после того, как император простил его скандальную женитьбу. Сейчас он разрабатывал новый метод старта дельтапланов – с каучуковой катапульты с последующим приводнением в пруд. Куликовский даже совершил один такой полет и убедился в преимуществах подобного взлета. Более того, он считал, что катапульта не помешает и чисто сухопутным аппаратам. Ведь дельтаплану для взлета нужно больше двухсот метров ровной поверхности, а для посадки хватит всего пятидесяти. То есть применение катапульты позволит существенно снизить требования к летному полю, из-за чего в Южную Африку в числе прочего были взяты резиновые жгуты.
Однако они не понадобились: дело в том, что дельтапланы и самолет всегда базировались вместе, а «эмке» для разбега требовалось вообще триста метров. И с такой катапульты, как у Георгия, ее не запустишь, она почти в десять раз тяжелее дельтаплана.
Вот только не так давно Куликовский понял, что, похоже, резина все же скоро пригодится. Или какой-нибудь ее заменитель.
«Эмка» потихоньку умирала, несмотря на все старания Куликовского, золотые руки механика Прохорова и большой запас запчастей, снятых с ее сестры, разбитой в Гатчине. Все-таки двенадцать лет для самолета – весьма почтенный возраст, да и частые вылеты на бомбежки его сохранности не способствовали. Планер из-за постоянных подклеек то одного, то другого имел уже почти двадцать кило лишнего веса, а с моторами приходилось возиться после каждого полета, чтобы получить возможность совершить следующий.
– Кончается наша ласточка, Коля, – вздохнул Прохоров, вытирая перепачканные горелой касторкой руки. – Еще раза три она слетает, а дальше даже и не знаю. Не слышал, нам из Питера новую машину прислать не собираются?
– Собираются, причем не одну, – кивнул Куликовский. – Но эту «эмку» все равно жалко. Как-то это неправильно, чтобы не в бою, а так… от старости.
– Типун тебе на язык! – возмутился Прохоров. – Надо же, в бою он погибать собрался.
Николай отшутился, но внезапно пришедшая в голову мысль не уходила. Раз уж так вышло, то пусть «эмка» слетает еще один раз – последний. Тем более что пироксилиновая бомба осталась всего одна, а остальные – пороховые, от них только дыма много, а толку мало. Правда, как уже говорилось, с резиновой катапульты «эмку» не запустишь… но это означает лишь то, что ее надо запускать не с резиновой. А какой? Ведь катапульта – это вообще-то древнее метательное оружие, далекий предок пушек. Были еще какие-то скорпионы, онагры и… да как же их там… а, требушеты! Где метание камня происходило за счет того, что камень находился на длинном конце балки, а короткий тянул вниз массивный груз. Так ведь и самолет можно метнуть подобным образом! Только используя не балку, а ступенчатый ворот. На его малом диаметре будет намотан трос с массивным грузом на конце, а на большой будет наматываться другой трос, не такой толстый и с крюком для самолета. Как только груз пойдет вниз, вращающийся ворот запустит зацепленный тросом самолет в воздух.
Куликовский прикинул, что его знаний хватит для того, чтобы в первом приближении рассчитать такую конструкцию.
Но сначала нужно побеседовать с Гельмутом, без его помощи ничего не выйдет, тут и думать нечего.
Гельмут Кюбе, с которым Куликовский познакомился сразу по прибытии в Дурбан, был ненамного старше его, но уже командовал немецким грузовым пароходом «Драбант». Он привез в Африку якобы провизию и медикаменты, но в это мало кто верил. Нет, немного тушенки и лекарств среди груза, конечно, имелось. Но основную его массу составляли ящики, подозрительно похожие на снарядные.
Разгрузившись, пароход никуда не ушел, а продолжал стоять, ожидая неизвестно чего. Команда скучала, а Гельмут сказал, что они ждут какой-то выгодный груз, однако в подробности не вдавался. Куликовский вообще считал, что немцы такие же торговцы, как он – доброволец, потративший свой случайный выигрыш в карты на благое дело. Но его это устраивало.