В качестве советника я привлек Владимира Ильича Ульянова, ибо товарищ Ленин (он уже иногда использовал этот псевдоним) относился к буржуазной демократии не только не лучше, а даже, пожалуй, хуже меня. И был полностью согласен с тем, что вводить в России такую мерзость надо очень осторожно. А вообще, конечно, уверял меня Владимир Ильич, ориентироваться лучше на диктатуру пролетариата, которая со временем трансформируется в социалистическую демократию, лишенную врожденных уродств демократии буржуазной.
В отличие от собеседника, я не только имел о социализме теоретическое представление, но долго жил в нем, так что у меня столь радужная картина вызывала сомнения.
– Как пролетариат, имеющий в среднем неполное начальное образование, сможет хоть сколько-нибудь квалифицированно осуществлять свою диктатуру? – поинтересовался я.
– Поначалу ему в этом помогут представители других классов, сумевшие осознать историческую неизбежность краха капитализма. Я, например, как и многие мои товарищи по партии, не пролетарий, однако это не мешает нам бороться за лучшую жизнь для трудового народа.
Ленин немного подумал и на всякий случай добавил:
– Как, впрочем, и вам, Александр Александрович. Обозначенная же вами проблема действительно есть. И мы, коммунисты, видим выход во всемерном развитии всеобщего образования. Мы не идеалисты и не считаем, что сейчас каждая кухарка или подсобный рабочий готовы к управлению государством. В этом мы, как ни странно, согласны с представителями высшего дворянства. Но мы отличаемся от этих господ тем, что требуем немедленного разрыва с предрассудком, будто управлять государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники. Мы готовы бороться за то, чтобы как можно быстрее начать массовое обучение рабочих, солдат, крестьян и прочих трудящихся – в том числе и делу государственного управления. А предлагаемый вами, Александр Александрович, обратный имущественный ценз – это утопия, причем опасная. Тут просматривается широкое поле для злоупотреблений.
– Назовите мне хоть один аспект парламентской деятельности, где оно не просматривается, и я с вами тут же соглашусь. А пока мое мнение таково: распределение депутатских мест по имущественному признаку должно соответствовать таковому распределению по России в целом.
– То есть если, скажем, выяснится, что у нас три процента босяков, то три процента мест в будущем парламенте должны быть зарезервированы для них? – усмехнулся Ильич.
– Да, пожалуй, это будет слишком. И я все больше убеждаюсь, что сейчас всеобщее и равное избирательное право – очень вредная вещь. Нельзя давать право голоса пьяницам – им кто нальет, за того они и проголосуют. Образовательный ценз тоже нужен, ну куда же лезть голосовать, если даже читать не умеешь! Это, разумеется, будут временные меры. Когда-нибудь, когда все станут грамотными, умеренно пьющими и высокоморальными, их можно будет отменить. Однако как быть со вторым врожденным пороком демократии – тем, что, образно говоря, обещать – это еще не значит жениться? Ведь для того, чтобы завоевать сердца избирателей, вовсе не нужно уметь ничего, кроме как фонтанировать красивыми обещаниями. Как, по-вашему, кого скорее изберут – красавца-болтуна или прекрасного специалиста, но некрасивого и не умеющего вдохновенно вещать с трибуны?
– Александр Александрович, все решаемо, если заранее не опускать руки. Вы верно обозначили проблему, и я сейчас вижу два пути ее решения. Первый – это, не побоюсь такого слова, жесточайшая ответственность парламентариев перед избирателями…
– И перед монархом тоже, – кивнул я.
– Простите?
– Избирателям не так уж трудно задурить головы, – пояснил я. – Мне – труднее. А и им, и мне одновременно – и вовсе почти невозможно.
– Э… не исключаю такого, но, с вашего позволения, я продолжу. Наверное, вы в курсе, что сейчас среди либеральной буржуазии пользуется заметной популярностью идея об ответственных перед парламентом министрах. Но тогда эта самая ответственность должна быть всеобщей! То есть пусть сначала парламентарии станут по-настоящему ответственными за свои деяния, тогда можно будет и доверить им контроль за министерствами.
– Ага, – с ходу оценил я идею Ильича, – пусть радеющие за ответственность начнут с себя. И если они зарвутся, а поначалу оно скорее всего так и будет, то мы их к ней и привлечем! Лет по пятнадцать, я думаю, господам хватит. Для начала можно условно, чтобы люди принимали более взвешенные решения. Ну типа проголосовал правильно – пока свободен, а нет – извольте отправляться по этапу.
– Эх, Александр Александрович, – покачал головой Ленин, – до чего же вы, батенька, любите все упрощать и утрировать! Ведь общее-то направление вы подметили правильно, но решения предлагаете архигрубые. Все то самое можно сделать тоньше. Наша партия уже неоднократно поднимала вопрос об организации народного контроля, но вы до сих пор тормозили эту инициативу как недостаточно проработанную. Так давайте начнем с малого – народного контроля за парламентариями!
– Давайте, – согласился я, – а как инструмент государственного контроля за ними я, пожалуй, создам парламентскую полицию, ведь против обычной у них должен быть иммунитет.
– Все-таки вы, по-моему, преувеличиваете действенность чисто полицейских мер, – вздохнул Ильич.
– Возможно, однако вы ее явно преуменьшаете. И, значит, достигнув консенсуса в этом вопросе, мы с вами добьемся оптимума, то есть золотой середины. В данном конкретном случае – нормально работающей Думы.
– Согласен, но давайте вернемся к принципам избрания приемлемых депутатов. С тем, что вы предлагаете поначалу ограничить избирательное право, я в принципе согласен, но этого совершенно недостаточно. Краснобаи смогут задурить голову кому угодно. Однако инструмент, препятствующий такому развитию событий, есть. Это партия. Если точнее, то Российская социал-демократическая рабочая партия. Внутри ее кандидаты будут выбираться именно по деловым, а не внешним признакам, а ход избирательной кампании покажет действительную степень ее авторитета в народных массах. Однако для этого нужно, чтобы она перестала быть нелегальной, то есть необходимо принять закон о разрешении партий вообще. Вот только, по-моему, спешить с ним не следует. Это слишком важная новация, чтобы осуществлять ее второпях.
Ага, подумал я, Владимир Ильич своего не упустит. Ведь у него-то партия уже есть! Почти легальная. И если все остальные разрешить за день до начала избирательной кампании, то конкуренты просто не успеют должным образом организоваться. Неплохо, тем более что и у меня тоже похожая ситуация. Трудовые союзы Зубатова – это по формальным признакам не партия, но избирательную кампанию они смогут провести на достаточно высоком уровне. А то ведь я хорошо помню, во что вырождаются выборы, когда их проводит компартия без всякой конкуренции. Хотя, с другой стороны, может, это и была настоящая демократия? Сходить в выходной в школу, где мимоходом бросить в избирательную урну бумажку с именем кандидата, про которого ты никогда ничего не знал и знать не желал, потом заглянуть в буфет, где можно затариться умеренным дефицитом и выпить пива. А вот когда пиво на участках продавать запретили, это и стало началом конца советской демократии.
Ладно, ошибок КПСС я повторять не буду. А вот как быть с теми, которые вполне могу сделать уже сам? Отвечаю. Если бы рядом не было Ильича и многих ему подобных, которым я прощал довольно многое, то было бы совсем плохо – примерно как у Николая Второго в другой истории, где, похоже, до самого отречения никто ему так и не сказал, что он ведет себя как идиот. А если кто-то даже и сказал, то он не поверил.
Я, если мне такое говорили аргументированно, иногда верил. Вот только почему-то старые соратники видели мои ошибки значительно хуже, чем прикормленные оппозиционеры. Исключений было всего два – это Рита и Петр Маркелович. Но он уже старый, и область наблюдения у него ограниченная, а Рите, наоборот, пока часто не хватает опыта и экономической квалификации. Да и времени тоже, она ведь, кроме всего прочего, воспитывает наших детей.