Отряд, погромыхивая амуницией, кажется, промаршировал к месту предписанной дислокации, слуги, звеня тарелками и блюдами — на кухню, и Иванушка хотел уже с облегчением разжать занемевшие пальцы и спрыгнуть на долгожданный пол, но, на всякий случай, сначала решил убедиться, что вокруг точно никого нет. Он повернул голову направо, на…
— Ой-й-й!!!.. Ё-о-у-у-у!!!.. Моя голова!!!..
Так царевич обнаружил, что не углядел ранее тяжелый овальный щит с позолоченным рельефным кованым гербом — антипатичным зверем, похожим на рогатого бегемота, стоявшим, подбоченившись, на задних, неестественно когтистых, лапах.
Непроизвольно взмахнув рукой, желая ухватиться за ушибленное место, Иванушка задел доспехи, и оба они, потеряв последнее равновесие, с грохотом полетели вниз.
К счастью, царевич приземлился сверху.
Моментально вскочив на ноги, он с ужасом завертел головой, стараясь понять, привлек ли чье-либо нездоровое внимание этот оглушительный шум в пустынном коридоре, и внезапно обнаружил, что смотрит в безумные выпученные глаза поваренка лет шестнадцати.
Тот крепко прижимал к себе маленькое серебряное блюдо, с которого текло по его аккуратненькому мундирчику что-то аппетитное, а изо рта бедняги торчала серебряная ложечка, которую он, судорожно пытаясь сглотнуть, уже потихоньку начинал заглатывать.
Впрочем, поваренок смотрел мимо него — на рухнувшие грудой антикварного металлолома боевые доспехи, как будто ожидал, что они вот-вот поднимутся сами и разорвут его железными руками за все нарушения и проступки — настоящие и воображаемые.
И тут на Иванушку нашло вдохновение.
Если сам он не может найти нужного ему места, значит, надо спросить у того, кто знает.
И, может, этот отрок, так кстати тайком отставший от своих приятелей, чтобы доесть нечто, недоеденное его хозяевами, даже проводит его туда?..
Если его убедительно попросить, конечно.
— У-у-у-у!.. — замогильным голосом тихонько завыл Иванушка, и для пущей вживаемости в роль даже поднял руки, правда, стараясь не думать, как он при этом выглядит. — Ах-х-х-х!.. Моя голова-а!.. Моя голова-а!..
Поваренок дернулся, икнул, и проглотил ложку.
— Где-е-е… моя-а-а… голова-а-а… — простонал царевич, быстро достал из кармана горсть ягод и изо всех сил сдавил их.
На пол перед поваренком упало несколько тяжелых кроваво-красных капель.
— Где-е-е… голова-а-а… Тяж-жко… мне-е-е… ох, тяж-жко-о!..
Нелепые длинные уши поваренка прижались к его голове, цвет лица стал из зеленоватого бледно-салатовым, и блюдо мягко выскользнуло из его вдруг ослабевших пальцев.
— П-по-мо-ги-те… пискнул он. — П-при-ви-де-ни-е…
— Кто-о зде-есь?.. — душераздирающе проскрипел Иванушка. — А-га-а-а… Ви-и-жу-у-у… Ма-альчик… Ма-альчик… зде-есь…
— П-п-п-п… — пересохшие губы отказывались повиноваться поваренку.
— Мальчик… Где… Моя… Голова…
— Н-н-н-н…
— М-му-уки… Кр-ро-овь… кр-ро-овь… лье-ется-а… Голова-а моя-а-а… А-ах-х… — И Иван еще раз даванул ягоды.
— Сп-п-п-п… П-п-п-с-с…
— Проводи меня в темницы… мальчик… Моя… голова… Там… Голова… Искать… Надо… Страдания… Муки… Ах-х-х…
Если бы злополучный поваренок наконец-то решился, что ему делать — закатить истерику или хлопнуться в обморок, он бы, безусловно, это уже давно сделал, но пока он просто стоял и бледнел. Еще несколько минут — и он вполне мог бы поспорить с лукоморцем, кто из них больше похож на призрак.
— Проводишь… меня?.. Не трону… Покой… Тишина… Голова моя… Где… Проводи… А то ночью приду — голову твою заберу… — грозным шепотом зашипел прямо в ухо в недобрый час проголодавшемуся отроку разошедшийся царевич.
Бедный поваренок начал сползать вниз по стеночке, тоненько подвывая ему в такт.
— Веди… в темницы… быстрее… — торопил его Иван, но впавший в ступор поваренок не двигался с места.
Иванушке давно уже стало обжигающе стыдно за свое антиобщественное поведение и жалко злосчастного тинейджера, но выбора у него не было.
Оставалось испробовать еще одно средство.
— Торопись… — опустив мятые ягоды в карман, царевич прикоснулся холодной, мокрой от сока рукой, к руке поваренка, оставляя на ней красные следы.
Это, в конце концов, возымело желательное действие, и не помнящий себя с перепугу лопоухий отрок резво подскочил, взвизгнув, и сломя голову помчался в том направлении, в котором недавно прошли гвардейцы, безуспешно пытаясь убежать от преследующих его торопливых гулких шагов.
Минута…
Другая…
Третья…
Куда мы бежим?..
И когда прибудем?..
Вроде, откуда-то донеслись голоса и звон металла?..
Или показалось?..
Нет.
Поваренок тоже что-то услышал.
— Привидение!!!.. Привидение!!!.. Помогите!!!.. Привидение!!!.. — завопил он, что было мочи.
Испуганный вопль, звеня, метался раненой белкой по равнодушным коридорам, но, к радости царевича, ответа пока слышно не было.
Не переставая верещать, подросток резко завернул за угол.
Иван — за ним.
И оба чуть не налетели на пару стражников у больших двустворчатых закрытых железных дверей, перегораживающих коридор метрах в пяти от поворота.
— Привидение!.. Привидение!.. Привидение!.. — перепуганный поваренок, не видя ничего на своем пути, отчаянно старался своротить с места две двухметровые груды мышц и металла и пробить насквозь двери, чтобы мчаться дальше.
Один из солдат ухватил его за плечи обеими руками и не без труда удерживал на месте.
— Что ты мелешь? Какое привидение? — сердито наклонился к нему второй.
— Привидение!.. Там!.. Выскочило из старых доспехов!.. Гналось за мной!..
Гвардейцы переглянулись.
— И где оно сейчас?
— Не знаю… Бежало… За мной… От Южной галереи…
— Привидение? Бежало?
— Да!.. Да!.. Оно там!..
— Где? — уточнил стражник, и глаза его настороженно забегали по пустому коридору.
— Отстало? — предположил поваренок, затравленно оглядываясь по сторонам.
— Карн, возьми малого и сходи, посмотри, что там за привидение ему привиделось, — нахмурившись, распорядился, видимо, старший караула.
— Пойдем, покажешь, где ты его нашел, — второй стражник взял дрожащего подростка покрепче за руку и потянул вперед.
Иван выдохнул, прижался к стене, и они прошли мимо него, едва не коснувшись.
Наконец-то.
Если ему повезло, то он у цели.
Оставалось всего ничего — попасть за двери, убедиться, что это именно тюрьма, найти камеру, где сидит колдунья и по-хорошему договориться с ней обо всем.
Усыпить оставшегося гвардейца протяжной, навевающей гипнотические грезы о горячем бескрайнем песке, небе, выгоревшем на незнакомом, раскаленном добела солнце, и странных животных верблюдах было делом техники.
Не уставая благословлять изобретательных старичков-волшебников и их подарок, Иванушка, не переставая наигрывать на сапоге-самогуде, потихонечку приоткрыл одну створку дверей и заглянул вовнутрь.
Так и есть.
За дверями оказалось небольшое караульное помещение с рядами лавок и стоек с пиками и арбалетами вдоль стен и большим ненакрытым столом посредине, полное спящих солдат в полном обмундировании и вооружении.
За следующей дверью открывался длинный полутемный коридор, освещаемый редкими факелами, с узкими черными провалами дверных проемов в стенах.
Возле одного из таких провалов, почти в самом конце коридора, горело сразу два факела.
А на полу мирно почивали на собственных алебардах и мечах четыре бронированных охранника.
Сомнений не было.
Там.
Царевич осторожно прикрыл за собой обе двери, уронил сапог на пол — музыка оборвалась — и торопливо натянул его на ногу.
Через пару минут он уже отпирал снятым с пояса одного из стражников массивным железным ключом тяжелую дверь темницы Вахуны.
— Здравствуйте. Можно войти? — осторожно заглянул внутрь Иванушка.
Даже он понимал, что это, безусловно, не самый лучший вариант приветственного слова в таких обстоятельствах, но ничего лучшего на его измученный, не выспавшийся и голодный ум не приходило.
Внутри было темно и тихо.
Он вынул из крепления один из факелов снаружи и предпринял вторую попытку.
— Есть тут кто-нибудь?
— А тебе кого надо? — раздался в ответ из темноты скрипучий женский голос.
— Вахуну Змею.
— Она дома. Проходи, — усмехнулась невидимая женщина. — А ты кто такой? Гонец с указом о помиловании?
— Что-то вроде этого, — уклончиво согласился Иван и вошел, прикрыв за собой дверь.
Камера была маленькой, не больше двух-трех метров в длину и ширину, и абсолютно темной и вонючей.
К стене напротив двери была прикована за обе руки короткой, в четыре звена, цепью тощая старуха в заляпанном чем-то темным, изорванном балахоне. Запястья под кандалами распухли и кровоточили, а нечесаные свалявшиеся волосы падали ей на грязное лицо. Сделав шаг вперед, Иван увидел, что это была не грязь, а синяки.