Этот бестолковый и хаотический период быстро превратился в «пятилетку выживания». Новые демократические власти от всего дистанцировались: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Институту в конкурентной борьбе удалось внедриться в московский рынок проектных услуг. Для этого пришлось менять на ходу тематику заказов. Потребовалась полная переориентация деятельности института в целом (и с учетом перехода на компьютерную технику).
Архитекторы в содружестве со специалистами смежных профессий освоили особенности и специфику проектирования самых разнообразных объектов. Это были жилые, административные, торговые, спортивные, школьные и другие постройки. Среди них самые значительные – три высотных инженерных блока «Москва-Сити», а также 25–27-этажные многофункциональные жилые комплексы в Москве, Красногорске, Железнодорожном и других подмосковных городах. Частично, в ограниченном объеме, сохранялась и промышленная тематика.
В середине 1990-х годов подошло мое семидесятилетие. Стало понятно, что нужно сделать рокировку, не дожидаясь вежливого намека со стороны дирекции. Наиболее подходящим кандидатом на архитектурный олимп института стал Игорь Норман. Около двадцати лет тому назад он был направлен в наш институт по распределению. За это время Игорь сформировался как успешный профессионал и был готов взять бразды правления творческой жизнью института в свои руки. Я плавно переместился в технический отдел в качестве главного специалиста с многогранными функциями эксперта, консультанта и советника.
Нью-Васюки в Москве и Бердянске
Одним из первых моих частных заказов (он пришел по родственной линии – от предприимчивого Михаила Немировского) немного напоминал бизнес-авантюру. Это был проект российско-японского супермаркета, включая ресторан с суши-баром (первым в Москве!). Местоположение было очень удачное. На Ленинском проспекте, почти напротив торгового центра «Москва», располагался комплекс одного из агонизирующих научно-исследовательских институтов. Как в любом солидном советском учреждении, имелся в нем и большой актовый зал. Это была отдельная пристройка, соединенная переходом с главным корпусом. Ее глухой торец выходил на красную линию небольшой улицы, перпендикулярной Ленинскому проспекту. Амфитеатр актового зала спускался ниже нулевого уровня. Это позволяло разместить не только магазин и ресторан, но и склады, и необходимые подсобные помещения.
В глухой наружной стене нужно было пробить широкий входной портал. Посетители должны были спускаться по широкой лестнице, ведущей вниз. Почти полгода ушло на разработку проекта и его согласование. Сыграли свою роль и давние связи на всех уровнях Госэкспертизы. Работы велись почти круглосуточно: строительные бригады были наняты задешево. С болью в сердце я наблюдал, как крушат амфитеатр (возведенный с соблюдением всех классических пропорций!), но такова была примета времени! Уже планировалось приступить к внутренней отделке в японском стиле, как вдруг… наступило затишье. Михаил под большим секретом сообщил, что возникли непредвиденные обстоятельства. Рабочих уволили, работы прекратили. А вскоре Михаил с женой и дочерью отбыл за океан. Позже я встречался с ними в благополучном Сиэтле.
Когда стало ясно, что суши-бар исчез в тумане, как вершина Фудзиямы, неожиданно возник новый заказ. С предпринимателем Рябчиковым нас свела судьба в поселке Вешки, недалеко от МКАД. Во время перерыва на совещании, где я выступал экспертом, он подошел ко мне. И с ходу сделал деловое предложение. Речь шла об организации в его многопрофильной компании целого проектного подразделения. Цель – создание уникальной санаторно-курортной зоны вдоль протяженного пустынного берега Азовского моря восточнее Бердянска (Украина была еще «залежной» и весьма благополучной частью Советского Союза, и лишь на ее западных окраинах начинало тлеть будущее пожарище). В общем-то это был не мой профиль, но я не устоял перед напором шустрого Рябчикова. В короткий срок удалось сформировать группу опытных специалистов. В ее состав главным консультантом я включил известного архитектора Всеволода Перченкова. В ЦНИИЭП курортных зданий, который возглавлял Анатолий Полянский, он считался одним из самых талантливых специалистов.
Офис Рябчикова размещался на проспекте Мира за Крестовским путепроводом. Неподалеку высилось памятное мне творение Туркенидзе, к возведению которого оказался причастен и я.
Больше года в едином творческом порыве рождался грандиозный замысел. На многочисленных подрамниках была красочно изображена предполагаемая крупномасштабная застройка пустынного Азовского побережья. Разнообразные здания санаторно-курортного назначения располагались на искусственных террасах с каскадами лестниц и фонтанов… Демонстрационный материал дополнялся пухлыми томами схем, графиков, расчетов для пояснительных записок.
В провинции весть о любом крупном событии распространяется со скоростью света. Скоро весь Бердянск, что называется, стоял на ушах. Каких только небылиц не рассказывали! Жители города были уверены, что в ближайшем будущем преображенный Бердянск затмит привычные курортные столицы – Сочи, Гагры, Пицунду, не говоря уже о Ялте, Феодосии или Евпатории. Говорили, что сам Михаил Горбачев с супругой будет отдыхать именно в Бердянске, потому что условия Крыма ему не совсем подходят…
Самодовольный Рябчиков то и дело вылетал в Бердянск, часто по необходимости я его сопровождал. В Бердянске он держался как маленький Наполеон. Приходилось ему подыгрывать – давать интервью, фотографироваться… Нас стали узнавать на улицах, мы чувствовали себя Очень Значительными Персонами.
Тем временем в областном центре Запорожье вся нужная документация согласовывалась не просто быстро, а прямо-таки с космической скоростью. Стали появляться заинтересованные инвесторы, причем даже представители ряда зарубежных стран.
Но, как обычно, нас подстерегали два подводных камня – смета (стоимость проекта) и сроки. Как только об этом заходила речь, у участников совещаний пропадала улыбка: областной и местный бюджеты этого потянуть явно не могли. Так все и осталось на уровне Нью-Васюков.
Борьба за «Суханово»
К изменившимся условиям пришлось приспосабливаться и Союзу архитекторов России. Его возглавлял президент – мой сокурсник Юрий Гнедовский[161]. Он обладал незаурядным талантом архитектора и был главным идеологом нашего сообщества в масштабе всей страны. Во время встречи на одном из творческих совещаний я сообщил о сложении высоких полномочий. Юрий с пониманием выслушал меня. С нотой сожаления ответил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});