Свет под потолком горел сильный, резкий, желтый, на маленьком пыльном плюшевом диванчике никого не было (к Кэрри никогда не заходили мальчики, даже просто «посидеть»), а на дальней стене отпечаталась двойная тень: распятый Христос, а под ним — мама.
Ей позвонили в прачечную из школы, и она вернулась домой в полдень. Кэрри еще в окно увидела, как она приближается, и внутри у нее все задрожало.
Мама была очень крупной женщиной, и она всегда носила шляпу. Последнее время у нее стали опухать ноги, и иногда казалось, что ступни выливаются через края туфель. На улице она носила тонкое черное пальто с черным меховым воротником. Голубые глаза выглядели за стеклами двухфокусных очков без оправы просто огромными. Она всегда брала с собой черную сумку, где лежали обычно кошелек для мелочи, бумажник (оба черные), большая Библия (тоже в черном переплете) с ее именем, отштампованным на обложке золотом, и пачка религиозных буклетов, стянутых резинкой. Буклеты были, как правило, в оранжевых обложках и с очень плохой печатью.
Кэрри смутно понимала, что мама и папа Ральф состояли когда-то в баптистах, но оставили церковь, когда убедились, что баптисты служат Антихристу. С тех пор все богослужения проходили дома. Мама занималась этим по вторникам, пятницам и воскресеньям, которые она называла «святыми днями».
Мама выполняла роль священника, Кэрри — конгрегации. Служба длилась каждый раз два-три часа.
Когда мама открыла дверь и твердо вошла в дом, Кэрри встретила ее в маленькой прихожей, и их взгляды на мгновение пересеклись, словно у героев вестерна перед заключительной перестрелкой — одно из тех мгновений
(страх неужели в маминых глазах действительно страх),
которые позже кажутся значительно дольше.
Мама закрыла за собой дверь.
— Ты — женщина… — сказала она тихо.
Кэрри чувствовала, как дрожат у нее губы, как меняется лицо, но ничего не могла с собой сделать.
— Почему ты ничего мне не сказала? — расплакалась она. — Я так испугалась, мама… А девчонки смеялись надо мной и бросали в меня всякие…
Пока она говорила, мама приближалась, и вдруг ее рука — твердая, мозолистая, мускулистая — мелькнула в воздухе, словно гибкая лоза, и наотмашь хлестнула Кэрри по щеке. Зарыдав в голос, Кэрри упала на пол в дверях гостиной.
— …а Бог создал Еву из ребра Адама, — закончила мама, глядя на нее из-за стекол очков своими огромными, словно очищенные яйца вкрутую, глазами, и ударила ее ногой.
Кэрри закричала.
— Вставай, женщина, и будем молиться. Будем молиться Господу за наши слабые, грешные женские души!
— Мама…
Кэрри рыдала, давясь слезами. Давно дремавшая истерика прорвалась наконец наружу, ухмыляясь и бормоча что-то невнятное. Она даже не могла подняться на ноги и только ползла в гостиную, судорожно, хрипло всхлипывая и подметая пол свесившимися на лицо волосами, а мама время от времени поддавала ей ногой. Так они и добрались через гостиную к алтарю, установленному в бывшей спальне.
— А Ева была слаба и… Что дальше? Продолжай, женщина!
— Нет, мама, пожалуйста, не надо, помоги мне…
Еще один удар ногой. Кэрри закричала.
— А Ева была слаба и выпустила в мир черного ворона, — продолжала мама, — и этот ворон звался Грех, а первый Грех звался Сношение. За что Господь наложил на Еву проклятье, и это проклятье есть Проклятье Крови. Адам и Ева были изгнаны из райского сада на землю, и Ева узнала, что живот ее растет от ребенка.
Снова удар ногой под зад, и Кэрри пропахала носом по деревянному полу. Они были уже в комнате с алтарем. Здесь на столе, покрытом шелком с вышивкой, лежал крест. По обеим сторонам от него стояли белые свечи. За ними раскрашенные изображения Христа и его апостолов. А справа — самое ужасное место, темная пещера, где гасла любая надежда, любое противление Божьей — и маминой — воле. Дверь чулана словно в насмешку стояла открытой. Внутри, под жуткой синей лампой, которая никогда не выключалась, висела репродукция Дерро по впечатлениям знаменитой проповеди Джонатана Эдвардса «Грешники в руках разгневанного Бога».
— И было второе проклятье. Проклятье Деторождения, и Ева родила Каина в муках и крови.
Даже не дав Кэрри подняться, она волоком подтащила ее к алтарю, где они обе упали на колени, и мама крепко схватила дочь за руку.
— А за Каином Ева родила Авеля, поскольку не очистилась еще от Греха Сношения, и потому Господь наложил на нее третье проклятье. Проклятье Убийства. Каин поразил Авеля камнем. И все-таки ни Ева, ни дочери ее не очистились от греха, и на их грехах основал Хитрый Змей свое царство разврата и мерзости.
— Мамочка! — кричала Кэрри. — Мама, ну послушай, пожалуйста. Я не виновата!
— Преклони голову! — твердила мама. — И будем молиться.
— Ты должна была мне сказать!
Мама с силой опустила тяжелую руку на затылок Кэрри — за этим движением, чувствовались все одиннадцать лет, что она провела, таская тяжелые тюки с бельем и двигая тележки с мокрыми простынями. Голова Кэрри мотнулась вперед и ударилась об алтарь так, что задрожали свечи, а на лбу осталась красная отметина.
— Помолимся же, — сказала мама мягко, но непреклонно.
Плача и хлюпая носом, Кэрри склонила голову. Под носом словно маятник раскачивалась длинная сопля, и она
(боже если бы у меня был пятицентовик за каждый раз когда она заставляла меня здесь плакать)
стерла ее рукавом.
— Боже милостивый, — затрубила мама, откинув назад голову, — помоги этой грешной женщине рядом со мной узреть греховность ее возраста и ее жизни. Покажи ей, что, будь она безгрешна, на нее никогда не пало бы Проклятье Крови! Возможно, она совершила Грех Похотливых Мыслей. Возможно, она слушала по радио рок-н-ролл. Возможно, ее искушал Антихрист. Покажи ей, что это твоих мстительных, но добрых рук работа и…
— Нет! Пусти меня!
Кэрри попыталась встать, но мамина рука, крепкая и безжалостная, как стальные кандалы, вернула ее на колени.
— …и что это твое знамение, и что отныне она должна идти прямой дорогой, иначе не миновать ей мук в геенне огненной. Амен. — Она взглянула на дочь своими блестящими, огромными из-за очков глазами и добавила: — А теперь иди в чулан.
— Нет! — Кэрри почувствовала, как от страха у нее сперло дыхание.
— Иди в чулан. И молись. Моли Господа о прощении за твои грехи.
— Я не грешила, мама. Это ты согрешила. Ты не предупредила меня, и все надо мной смеялись.
Ей снова показалось, что в маминых глазах мелькнул страх, но он исчез так же быстро и беззвучно, как зарница. Мама принялась силой заталкивать Кэрри в чулан, залитый мертвенным голубым светом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});