— В общем, так.
— Мистер Харгенсен, а вам известно, что ваша дочь и еще с десяток ее сверстниц бросались гигиеническими пакетами в девушку, у которой начались ее первые месячные? Причем девушка думала в этот момент, что истекает кровью и вот-вот умрет.
Харгенсен чуть заметно нахмурился, словно прислушиваясь к чьему-то голосу в дальней комнате.
— Я не думаю, что это имеет отношение к делу. Я говорю о действиях со стороны…
— Не важно, — сказал Грэйл. — Я знаю, о чем вы говорите. Однако эту девушку, Кэриетту Уайт, обзывали «бестолочью» и «пудингом», советовали ей «заткнуть течь» и унижали различными неприличными жестами. На этой неделе она вообще не приходила в школу. Как, по-вашему, это не напоминает оскорбление действием и словом? По-моему, так очень.
— Я не намерен сидеть здесь и выслушивать эти полудостоверные заявления или ваши банальные директорские лекции, мистер Грэйл. Я достаточно хорошо знаю свою дочь, чтобы…
— Да? — Грэйл достал из корзины для входящих документов рядом с блокнотом стопку розовых карточек и швырнул их на стол. — Я думаю, вы совсем не знаете свою дочь — такой, какой она выглядит на этих карточках. Если бы вы знали ее настолько хорошо, то давно поняли бы, что ее нужно как следует выпороть. И чем раньше, тем лучше — пока она не совершила в отношении кого-то более серьезного проступка.
— Вы…
— Четыре года в Ювинской школе, — перебил его Грэйл. — Выпуск в июне семьдесят девятого, то есть в следующем месяце. Максимальный коэффициент умственного развития — 140. Средний же — всего 83. Тем не менее, как я вижу, она была принята в колледж Оберлин. Видимо, кто-то — возможно, вы, мистер Харгенсен — попросту воспользовался своими связями. Семьдесят четыре раза вашей дочери назначалось наказание в виде дополнительных занятий. И в двадцати случаях — за издевательство над ученицами, которым и без того в школе приходится несладко. Над теми, кого она и ее банда называют «никчемными дурами». Они, очевидна, полагают, что это очень забавно. Пятьдесят одно из этих дополнительных занятий Кристина прогуляла. В Чемберленской начальной школе ее отстранили от занятий за то, что она подложила ученице в туфель запал от шутихи. На карточке сказано, что эта «невинная шуточка» едва не стоила девочке по имени Ирма Своун двух пальцев ноги. Насколько я понимаю, у Ирмы была «заячья губа»… Я ведь о вашей дочери говорю, мистер Харгенсен. Что-нибудь вам это подсказывает?
— Да, — ответил Харгенсен, поднимаясь. Щеки его слегка покраснели. — Мне это подсказывает, что в следующий раз мы увидимся в зале суда. И когда я разделаюсь с вами, дай Бог, если вам удастся устроиться хотя бы коммивояжером.
Грэйл тоже встал, едва сдерживая свои чувства, и их глаза встретились.
— Что ж, суд значит суд, — сказал Грэйл, заметив мелькнувшее на лице Харгенсена удивление, затем скрестил пальцы и добавил, решив, что, если не добьет таким образом противника, то по крайней мере сохранит работу мисс Дежардин и поубавит спеси этому высокомерному сукину сыну. — Однако вы, очевидно, не представляете себе всех нюансов принципа in loco parentis в данном случае, мистер Харгенсен. И вашу дочь, и Кэрри Уайт он защищает одинаково. В тот же день, когда вы обратитесь в суд за компенсацией оскорбления действием и словом, мы потребуем у суда того же для Кэрри Уайт.
Харгенсен открыл было рот, закрыл, потом все же выдавил из себя:
— Таким дешевым фокусом вы от меня не отделаетесь, вы… вы…
— Крючкотвор? Вы именно это слово хотели употребить? — Грэйл мстительно улыбнулся. — Думаю, дорогу к выходу вы найдете сами, мистер Харгенсен. Наказание для вашей дочери остается в силе. Если же вы решите вынести разбирательство в суд, это ваше право.
Харгенсен с застывшим лицом пересек кабинет, остановился, словно хотел сказать еще что-то, но затем вышел, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.
Грэйл шумно выдохнул. Не так уж трудно было догадаться, куда заведет Крис Харгенсен ее упрямство.
Спустя минуту в кабинет вошел Мортон.
— Ну как?
— Время покажет, Морти, — ответил Грэйл и с недовольной гримасой взглянул на кучку сломанных скрепок. — Семь штук, однако. Своего рода рекорд.
— Но он потянет нас в суд?
— Не знаю. Хотя на него здорово подействовало, когда я сказал, что мы сделаем то же самое.
— Надо думать. — Мортон скосил взгляд на телефонный аппарат и добавил: — Пора, наверно, сообщить об этой истории окружному управляющему?
— Пожалуй, — согласился Грэйл, снимая трубку. — Слава Богу, у меня уже выплачена страховка на случай безработицы.
— У меня тоже, — преданным тоном сказал Мортон.
Из книги «Взорванная тень»« (Приложение III):»
В седьмом классе, и качестве задания по стихосложению Кэрри сдала приведенное ниже четверостишие. Мистер Эдвин Кинг, у которою Кэрри учила в седьмом классе английский, сказал: «Не знаю, почему я его сохранил: я, в общем-то, не считал ее сильной ученицей, и это не бог весть какое сильное стихотворение. На уроках Кэрри всегда вела себя тихо, и я не припомню, чтобы она когда-либо вызвалась отвечать сама. Тем не менее, что-то здесь все-таки есть».
Со стены Христос глядит —Холодный, как камень, далекий.Христос меня любит, она говорит,Но почему же мне так одиноко?
Поля листка с этим четверостишием украшены множеством маленьких распятий — фигурки на них словно танцуют…
В понедельник днем у Томми была баскетбольная тренировка, и Сью решила подождать его в «Келли фрут компани».
Заведение Келли служило своего рода прибежищем для старшеклассников городка — единственным, пожалуй, заведением в Чемберлене, которое они считали «своим» с тех пор, как после дела о наркотиках шериф Дойл закрыл местный центр отдыха. Заправлял там угрюмого вида толстяк, Хьюберт Келли. Он красил волосы в черный цвет и постоянно жаловался, что вот-вот умрет, потому что электронный стимулятор сердца убьет его током.
Заведение представляло собой комбинацию бакалейной лавки, фруктового бара и заправочной станции — перед фасадом стоял ржавый заправочный автомат, который Келли даже не удосужился сменить, когда приобрел это дело. Кроме того, он торговал пивом, дешевым вином, порнографическими книжками и сигаретами никому не известных марок вроде «Мирадс», «Кинг Сано» или «Марвел Стрэйтс».
Внутри — прилавок фруктового бара из настоящего мрамора, — пять отгороженных столиков для ребятишек, которым либо негде, либо не с кем выпить или подкурить в хорошей компании. В дальнем углу, у полки с грязными книжонками мигал огнями древний бильярдный автомат, который на третьем ходу всегда сбрасывал счет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});