65. О ней же
Я ей просфоры приношу,На ветку вешая, а утромУже я их не нахожу —Должно быть, птицы их уносят.Стоит — как будто на бегу,Стоит, чудесная, в снегу —Смоковницы ли антипод?Раз в Рождество в мороз пришлаЯ к ней, вдруг — стук! —Упало что-то на клобук —Зеленый тонкокожий плод.
66. Дурачок
Привезли убогого —Излечить в монастырь,Чтоб от жизни промоленной, строгойСошла его дурь.Будто свечки втыкает в плечи —Так он крестится, дурачок,И из глаз его синие рекиК Богородице наискосок.Он ей шепчет тихие речиВсё бочком, как побитый щенок.Будто Бог его манит — он ближе,Вот, шатаясь, встал на порогДома царского. «Благослови же!» —«Дурка, дурка, ведь то ж дурачок!»
67. Далекие старцы
Вот я лежу на дне колодцаСамоиграющею лютней —Святые, видите меня,Вы на горах своих лиловых?И шепотом, но бестелесным,Но световым таким шуршаньемОни мне отвечают: «ВидимЧрез шар летающий хрустальныйИ даже иногда играемНа струнах мы твоихИной раз».
68
Дни перед Пасхой, дни ПостаГармошкой со-разводятся,То становлюсь я как черта,То все во мне расходится.Вот-вот совсем я растворюсь,Заброшусь в неба чан — тряпицей,И облаками разбегусь,И клювом размешают птицы.
69
Прости, Господь, — Ты был Фазан,А я — охотник, стынущий в тумане.Он слышит голос, щупает колчанИ сам себя нашел в колчане.И выстрелил. Лечу так высоко,Стрелой звенящею зеленою, как птица, —О, если б мимо! Если б в молоко!Сломаться бы! О, уклониться!
Но вот — Фазан, охотник и стрелаСтремительно меняются местами.О встречи миг, — когда она вопьется —Все закричит, все разобьется,Исчезнет все под небесами,И сами небеса, и сами.
70. Ночь на Великую Субботу
В поварне красят яйцаИ молчат,Я краски разотруИ выйду в сад —Мне руки чернымиОт краски показались.Как тонок иней на земле,Деревья сжались.Глядит в сторонке Марс,Забравшись на насест, —К утру все звездыСтанцевались в крест.Затихло все — от ангеловДо малых сих,И даже мира Князь,Я чувствую, затих.Две тыщи лет назадОн ранен был,Как треснул ад —Он так вопил,И мечется — ведь раны злееС годами, злоба тяжелее.Сегодня же и он уполз,И грех примерз.Весна. Мороз.От тихости и скорбиЭтих местК утру все звездыСтанцевались в крест.
71. Воскрешение апостолом Петром Тавифы и попытка подражания
«Ты, Петр, слышал?Тавифа наша умерла.Так хорошо она пряла,И вот — не дышит».
Она — как точка, девы — кругом,И Петр среди ее подругГлядит на корни своих рукС испугом.
Он сомневался:«Природы чин! Я не могу!»А огненный язык в мозгуЛизался.
«Ты можешь! — Сила распевала. —Ну, в первый и последний раз!»Он поднял руки и потряс,С них Жизнь упала.
Как пред рассветом неба склянь,Он белый был, как после тифа,Он прокричал: «Тавифа, встань!О, встань, Тавифа!»
«Тавифа, встань», — он прошептал.О, благодати холод, милость!По векам трепет пробежал,Глаза испуганно открылись.
И дева вновь живет. Жива.Но уж она не вышивала,И никого не узнавала,И улыбалась на слова.
Ее слезами моют, жгутИ нежно гладят. Всё без толку.Такие долго не живут.Да ведь и Лазарь жил недолго.
…Я это видела в мечтаньеВ дали отчетливо-туманной,Когда на службе мы стояли.Покойника мы отпевали.Скаталось время в дымный шар,В шар фимиамный.
И в дерзновенье и пыланьеК покойнику я подошла,Руками я над ним трясла,Ему крича: «О, встань! О!»
Тень пробежала по глазам,И кончик уса задрожал,Но он не захотел. Он сам!И, потемнев еще, лежал.
«Сошла с ума! Вон, вон скорей!Сошла с ума! Мешает пенью!»И вытолкали из дверей.Что ж, хорошо — оно к смиренью.
Он сам не захотел! Он сам!Он дернулся, как от иголки,И вытянулся — лучше там.Из света в тьму? И ненадолго?
72. В трапезной
Тень от графина с морсом. СкатертьКраснеет веще. Пейте. Ешьте.Когда уж надобно заплакать,То и чик-чик скворца зловеще.
И мясо черной виноградинкиКак сонный глаз, как в детстве жизнь,А я и ягодки не съела,И жизнь видением чужимСмотрела.Что-то есть не хочется,А уж тем более под пенье.Я хлеб крошу и вспоминаюСвои протекшие рожденья.Не дай Бог — птицей. Свист крылаКак вспомню, и ночевку на волне,Боль в клюве, и как кровь теклаСкачками. Птичьего не надо мне!Была я пастором и магом,Мундир носила разных армий,Цыганкой… Больше и не надо!Сотлела нить на бусах Кармы.
73
О небо! Небо! Грустно мне!И вот ты вынесло, умильное,И выставило на окнеВсе серебро свое фамильное.Денницу я и Веспер знаю,Блеск летний, зимний мне знаком,Кассиопея на сараеПрисела крупным мотыльком.Но за крыло ее магнитомПотянет в подземелья тьму.Как умирают деловито,Ложась к народу своему!А хорошо ль прилечь к народуИ с кровью тесною смеситьСвою просторную свободу,Блаженство с Богом говорить?Я книгу Жизни прочитала,Касаясь кожаных доспехов,Но я могу начать сначала —Внимательней, теперь не к спеху.Как Книгу книг раввин читалВ местечке, Богом позабытом,Со свечки не снимая гарь,И каждый знак пред ним сиялИ как подъем, и как провал,Как ангел, цифра, храм разбитыйИ как вертящийся фонарь.
74. Воспитание тихих глаз
О монастырские глаза!Как будто в них еще глаза,А там еще, еще… И заПоследними стоят леса,И на краю лесов — огни.Сожжешь платочек, подыми.Они горят и не мигают,Они как будто составляютБок треугольника. ВершинаУходит в негасиму печь,Там учатся томить и жечь.Окатные каменья вроде,От слезной ясные воды.В саду очес, в павлиньем загородеОни созрели, как плоды.
75. Сатори
Не было предчувствия,И памяти не будет.Пришлое — птицам,Будущее — стрекозам.Пятница. Солнце. Дождь.Леса, сияя, мылись,И под дождем собор процвел —Глазами, крыльямиВсе стены вдруг покрылись.Никто не увидал — все от дождя укрылись.О сестры! Духи!С туманом я играю!Духи! Мне весело —Я умираю.Душа моя — ты стала чашей,В которую сбирает нищий,Слепой, живущий при кладбище,Пятак, и дождь, и фантики пустые,Обломки солнца золотые —Объедки херувимской пищи.
76. Медведь
Я хозяйка себе(А не плоть, а не персть),Вот вскопала себяИ посеяла шерсть.Вся от глаз до пятМехом порослаГустым и мокро-волосатым,В каждой волосинке — ость.Дай мне знак!О, теперь я заставлю Тебя!Медведь!Страшный гость.Вот я небом мчусь,Реву, ищу.Глазки медные смотрят внимательно.О, теперь я найду. Я дождусьОт Тебя — хоть рогатины.
77. Кормление птиц