Все наперебой объясняли Бабоныке, что это значит — назвать вид и почему именно ей выпала такая честь. Матильда Васильевна слушала, закинув ногу на ногу и обмахиваясь сандаловым веером, и хотя вид при этом у нее был очень забавный — в спортивных штанах, с зеленоватыми кудряшками над стареньким лицом, — никто и не думал улыбаться. Ей начали даже предлагать на выбор названия:
— Бабоныкус!
— Фантомус! (что значило — Призрачный).
Аня крикнула:
— Матиль!
Царственным жестом Матильда Васильевна подняла руку:
— Довольно разговоров! Я называю его де-фи-липп!
На корабле, конечно, знали, что некогда, в молодости, был у Матильды Васильевны роман с неким очаровательным молодым человеком по имени де Филипп. Почему-то Они расстались, но ничто последующее не изгладило из ее памяти этого образа.
— О-о, — говаривала подчас Матильда Васильевна, — на Земле несколько миллиардов людей, но второго де Филиппа не было, нет и не будет.
— Ну что ж, — сказал Михеич, — дефилиппус так дефилиппус! Да здравствует любовь, которую помнят всю жизнь.
«Вот и я так же люблю Фиму», — подумала вдруг Аня, хотя до этого никогда не задумывалась, как называется ее привязанность к Фиме.
— Да здравствует любовь, которую помнят и на иной планете! Качать Матильду Васильевну! — крикнула Заряна.
— Мон дье! Вы с ума сошли! — вскричала Бабоныка, хотя глаза ее блестели не испугом, а удовольствием. За весь вечер она не перепутала ни одного слова — так хорошо ей было!
Качали ее очень осторожно — даже кудряшки не растрепались, — просто приподнимали и опускали, как в кресле. И даже не знали, что уже началась передача для Земли.
***
Но, видимо, это было последнее, хотя и самое большое торжество Бабоныки.
Тщетно Заряна применяла самые сильные препараты против склероза и старости — ум Матильды Васильевны становился все слабее. Она с Трудом отпускала от себя Аню, плакала, когда та уходила. Жаловалась, что ее отравляют запахами, и требовала духов в таком количестве, какого не было на всем корабле. Она уверяла, что за ней следят. Или же — что ее зовет де Филипп, а они не пускают к нему.
Утешить Матильду Васильевну можно было только духами, сандаловым веером да лиловым Аниным скафандром, который почему-то ей очень нравился.
— Это королевский цвет, — говорила она важно. — Это любимый цвет королей и моего дорогого де Филиппа. Антр ну, моя милая, но он ревнует меня к нашему дорогому… как его… Ах, у меня все путается в голове от этих ужасных запахов! Девочка, я забыла, как тебя зовут, но я отдала тебе всю жизнь. Пожалей меня, спаси от этих запахов! Почему за мной все время следят? Спаси меня, деточка, мне так тяжело!
Аня плакала. Никогда в жизни не была она так несчастна. Но она еще не знала, что худшее впереди.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Чуть не каждый день теперь приносил открытия.
У них, был уже не один, а несколько снимков огромного насекомого, названного дефилиппусом. Сергей Сергеевич и Володин только сокрушались, что снимки нечеткие. И опять они думали и мастерили — совершенствовали аппарат и пленки. А уж какие споры над снимками разгорались. Спорили о том, как все же передвигается дефилиппус. Потому что иногда над насекомым расправлялось что-то похожее на большой плавник или крылья, иногда же оно пролетало на чем-то вроде веревки… Спорили, покрыт ли дефилиппус ороговевшими чешуйками или же шерстью. Рассуждали о том, как он дышит, какие у него возможны органы чувств. А главное — как и почему возбуждает он вокруг себя электромагнитную тряску. Только о разумности дефилиппуса не спорили, даже вопроса не поднимали: Аню же страшно интересовало именно это.
На ее вопрос, не может ли статься, что это разумное существо, Тихая безапелляционно ответила:
— Еще чего — оно насекомое, и все тут! Почему мне известно? А по глазам! Нету в его глазах никоторой мысли!
На Флюидусе, считала Аня, наступало самое интересное, но Михеич все реже разрешал ей теперь участвовать в экспедициях — требовался постоянный присмотр за бабушкой Матильдой.
***
В тот день Аня проснулась от ранней побудки, но, вспомнив, что ей сегодня велено оставаться на корабле, снова задремала.
Проснувшись окончательно, она негромко окликнула:
— Бабенька!
Ответа не было.
Застыдившись, что, пока она спит, бабушка Матильда кому-то мешает, Аня быстренько оделась и отправилась на поиски. Она заглянула в ближайшие каюты, в столовую, на кухню, в библиотеку — бабушки Матильды там не было. Аня побежала в командный отсек, как вдруг раздался сигнал тревоги.
— Что случилось? — крикнула она чуть не наскочившему на нее Сергею Сергеевичу, а тот остановился со всего разбега и уставился на нее.
— Что случилось? — повторила Аня.
Ничего не отвечая, Сергей Сергеевич схватил ее за руку, расцеловал в обе щеки и потащил за собой, бормоча что-то невразумительное.
«Может быть, — подумала Аня, — бабушка Матильда подняла панику, что со мной что-то случилось, меня не застали на месте и вот дали тревогу!»
Однако и в командном отсеке бабушки Матильды не было, а дежуривший там Володин так уставился на Аню, что даже хмыкнуть забыл.
— Да что это с вами со всеми? — рассердилась Аня. — Почему тревога? Где моя бабушка?
Вместо ответа Сергеев с Володиным набросились с вопросами на нее:
— Когда ты вернулась на корабль? Почему не предупредила группу?
Аня не успела и слова молвить, как в динамике раздался голос Михеича:
— В чем дело? Почему Аня ушла с группой? Я не разрешал.
Оттолкнув Володина, Аня крикнула:
— Я никуда не уходила! Я ничего не пойму! Где моя бабушка?
Сигнал наконец умолк. Горели только красные глазки: «Тревога! ЧП!» Все казалось багровым в их свете. Аня еще ничего не понимала, но сердце ныло нестерпимо.
— Утром, — доложил автомат шлюзовой камеры, — три человека с роботами вошли в капсулу, после чего капсула отправилась в заданный район.
Автомат перечислил состав группы, и пораженная Аня услышала свое имя.
— Мой скафандр! — крикнула она и бросилась в каюту.
Скафандра на месте не было.
Утром, пока Аня спала, Бабоныка нарядилась в ее «королевский» лиловый скафандр и вышла в коридор. Все на корабле знали цвета скафандров каждого. И автомат шлюзовой камеры регистрировал группу по цвету скафандров.
Козмиди, нагнав лиловый скафандр в коридоре, еще поторопил: «Долго спите, девушка! Скорее, Анечка, мы опаздываем!» И даже подкрутил гермошлем, не разглядев в неверном флюидусовском свете лица за стеклом.
И Заряна не удивилась присутствию в капсуле «Ани» — решила, что Михеич передумал и разрешил ей участвовать в высадке. Они с Козмиди были заняты вчерашней новостью. Накануне прибор, установленный на одном из оплывков, зарегистрировал строго периодичные импульсы. Маазик даже назвал оплывки биомаяками. Раздраженный Сергей Сергеевич, конечно же, напоминал, что в свое время, открыв пульсары, пытались увидеть в них радиомаяки иных цивилизаций. Козмиди подшучивал над ними обоими. Об этом и вспоминали утром в капсуле Козмиди и Заряна. Обернувшись к лиловому скафандру, тихонько сидевшему в углу, Заряна спросила, что думает по этому поводу «Аня». Матильда Васильевна промолчала. Но спор вспыхнул с новой силой, и на молчаливость «девочки» не обратили внимания.
Закрепив капсулу на посадочной площадке, Заряна и Козмиди заторопились к оставленным накануне приборам. Лиловый скафандр мешкал, но на это второпях не обратили внимания и вспомнили о «девочке», лишь когда» в установленный час переклички она не отозвалась.
Потом Козмиди рассказывал, что, уже погрузившись в работу и напряженно размышляя, он увидел лиловый скафандр, пробирающийся по стволам. Что-то еще показалось ему странным. Задним числом он понял, что на лиловом скафандре не было фала, связывающего с капсулой. Но тогда это скользнуло краем сознания…
Больше лиловый скафандр ни Заряна, ни Козмиди не видели.
***
Сутки — и днем, и ночью — продолжались поиски. Даже те, Кому велено было отдыхать, ворочались в своих — кроватях, Медали сигнала обнаружения.
Аня совсем не отдыхала. К ней было не подступиться. Осунувшаяся, почерневшая, она перебиралась со ствола на ствол, протискивалась меж ветвей, оглядывая каждый закоулок.
А нашла — Тихая. Она не вглядывалась, как другие. Она внюхивалась, сдвинув гермошлем и взяв в зубы воздуховодную трубку. Молча и цепко передвигалась Тихая в чащобе. Потом остановилась и сказала:
— Здесь Мательдой пахнет!
И повела поисковую группу.
Через двадцать метров обнаружили мертвую Матильду Васильевну в лиловом скафандре с отвинченным гермошлемом. На лице ее, однако, не было признаков удушья: выражение его было спокойное и даже приветливое.