Каких-то увлечений или хобби я за ним не замечал. Севидов любил шахматы и очень хорошо в них играл. И Качалин любил шахматы. А Бесков говорил игрокам: «В шахматы не играйте. Когда часами сидите за доской, у вас ноги начинают опухать». Я, когда это слышал, про себя думал: «А когда мы на разборе у тебя сидим по пять часов, у нас вообще все опухает!»
Тем не менее на базе в Тарасовке шахматы стояли в комнате отдыха. Бесков считал, пусть лучше у всех на виду в шахматы играют, чем по комнатам в карты на деньги.
В его комнате стояло много книг — и специальная литература, и художественная. Благодаря жене Валерии Николаевне, выпускнице ГИТИСа, он знал очень многих людей из мира искусства. Часто бывал в театре, любил балет. Дружил с известным иллюзионистом Игорем Кио и знаменитым хореографом Юрием Моисеевым. Был в близких отношениях с великим балетмейстером Юрием Григоровичем, у которого даже позаимствовал немало ценного для себя как тренера.
Бесков считал, что есть много общего в занятиях танцоров балета и тренировках футболистов. Но команду по театрам Бесков, в отличие от Лобановского, не водил. Самим, правда, ходить не запрещал. И чтобы мы уж совсем дураками не были, приглашал артистов в Тарасовку. Но это случалось не часто. В основном сидели взаперти на базе и слушали разборы Бескова во время теоретических занятий.
Бесков очень поощрял вечерние прогулки. Он сам после ужина выходил на один из маршрутов по Тарасовке. Там были удобные дорожки и живописная природа. Бесков гулял обычно один не только вечером, но и по утрам.
• • • • •
Благодаря Бескову Дасаев в команде чувствовал себя царем и богом. Такого культа личности, как у Дасаева, я не видел нигде. А всего-то прошло четыре года после Спартакиады народов СССР, где он был дублером у Владимира Пильгуя в сборной Москвы, которой руководил Бесков. Стоял в какой-то задрипанной майке, чуть ли не в дырках. И вел себя совершенно по-другому, не так, как в «Спартаке» в середине 80-х. В одном из матчей Пильгуй напортачил, и Бесков стал ставить Дасаева, который заканчивал победную для сборной Москвы спартакиаду уже в качестве основного вратаря.
Когда я пришел в «Спартак», Дасаев, после мирового первенства в Испании, считался одним из лучших вратарей мира. Но Бескова он все-таки еще побаивался и правила, установленные главным тренером, соблюдал. Например, Бесков всегда сам распределял игроков по номерам в гостинице. Случайно оказаться с кем-то в одном номере ты не мог, в отличие, скажем, от «Динамо», где можно было селиться с кем хочешь.
Говорят, футбол — это жизнь, которая выплескивается на поле в битье по мячу. Поэтому человеческие отношения очень важны, и Бесков им предавал огромное значение. Я в Тарасовке сначала жил с Гавриловым. На выездах в гостиницах Бесков частенько селил меня с Дасаевым. Он даже купе расписывал в поездах, и возразить было нельзя.
Рот иногда пытался раскрыть Дасаев, но и ему Бесков отвечал, что он 50 лет в футболе, и потому Дасаев может рот закрыть. Иногда ответ был крайне лаконичным: «Помолчи!» Продолжать Бескову не требовалось, потому что все понимали, если не будешь молчать, очень скоро в «Спартаке» тебя не будет.
Вот все и молчали. Говорить можно было только в тех случаях, когда он задавал вопрос. Да и то, нужно было тщательно подбирать слова, не дай бог, ляпнешь то, что не понравится Бескову.
Но было, конечно, что возмущались. Однажды мы сидели с Дасаевым на установке перед матчем в Минске. Я всегда внимательно слушал установки Бескова. Но беда была в том, что он, как правило, говорил похожие вещи. И очень долго и нудно. Дасаев не выдержал и произнес шепотом: «Сколько можно! Одно и то же!»
У Бескова был музыкальный слух. Даже шепотом что-то скажешь, а он все слышит. По губам, по мимике читал!
После установки Бесков вызвал меня к себе. «Передай этому придурку, чтобы во время установки его больше не было слышно! И никогда его не слушай».
Вот вам и любимец! С одной стороны, Бесков создавал в команде культ личности Дасаева, с другой — ни его, ни кого другого близко к себе не подпускал. Самыми близкими людьми для него были жена Лера, которая могла ему как угодно голову морочить, и Федор Сергеевич Новиков, которого он, правда, когда слушал, а когда нет. И хотя любители нашептать ему что-то на ухо находились всегда, серьезно он никого не воспринимал.
Федора Сергеевича Новикова Бесков использовал, но нередко давал понять, что тот никто и звать его никак. Когда в «Спартаке» не стало Гаврилова, возник вопрос, куда ставить Федю, который при Гаврилове чаще играл на фланге. Здравый смысл подсказывал, что в центр. Но там Федя конкурировал с молодыми Мостовым и Шалимовым. Мост мог играть и на фланге, и под нападающими, Шаля лучше смотрелся под нападающими. Вдобавок Шалимов был своим воспитанником. И Бескова заклинило: он не знал, что делать. А Федор Сергеевич ему нашептывал, что Федю надо ставить на фланг.
Константин Иванович, который понимал, что на фланге у Феди будут проблемы, не нашел ничего лучшего, как обсудить вопрос на занятии по тактике.
Спрашивает меня: «Где лучше играть Черенкову — в центре или на фланге?»
Отвечаю: «Феде лучше играть в середине. Он — диспетчер. Может отдать вперед, назад, поперек. Может сам забить. А кому он на фланге будет отдавать? Болельщикам? И самое главное: на фланге ему нужно будет за хавом бегать. А если он бегать не будет, нас начнут рвать. Кроме того, он головой играть не умеет. Какой толк от него в своей штрафной?»
Пауза. Бесков поворачивается к Новикову и говорит: «Вот видите, Федор Сергеевич, Бубнов в футболе разбирается, а вы — нет».
В команде Федора Сергеевича ненавидели, и, думаю, многие мысленно Бескову поаплодировали. А Новиков покраснел, голову опустил.
Конечно, Бесков мог меня отдельно спросить. Но решил это сделать при всех, чтобы Федора Сергеевича на место поставить.
Идем после собрания на тренировку. Вдруг слышу, как Федор Сергеевич своему протеже Олегу Кужлеву говорит: «Буба ничего не понимает. Вот увидишь, Бесков не его, а меня послушает».
Я не выдержал и довольно громко ему говорю: «Слышь, ушастый! Еще скажешь что-то против меня, будут проблемы. Я-то при чем? Меня Бесков спросил, я ответил».
А у Бескова был открыт балкон. Он нашу перепалку услышал и говорит: «Федор Сергеевич! Оставьте Бубнова в покое».
Думаю, после этого Федор Сергеевич лучше ко мне относиться не стал.
Не случайно у Бескова было прозвище Барин. С ним нельзя было, как с Севидовым, который называл меня по имени-отчеству — Александр Викторович, поговорить по-человечески. Для Бескова я был Бубой. Все это воспринимали, правда, как знак доверия, хорошего отношения. Я был не против прозвищ, Буба так Буба. Это в какой-то степени сближало. Но чуть что не так, я сразу становился Бубновым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});