Читать интересную книгу Городской леший, или Ероха без подвоха - Николай Веревочкин

Клиентов было немного. За долгие годы службы Мамонтов продал всего три путевки. И к чести фирмы ни один из путешественников не нашел обратной дороги.

У бедняг не было ни малейшего шанса вернуться. К тому же в контракте особой строкой выделялось: гид ни в коем случае не должен приходить на помощь заблудившимся клиентам. В начале службы Мамонтов нарушил эту заповедь. Но спасенный путешественник подал в суд, и фирме грозили большие штрафные санкции. Такие большие, что агентство непременно бы разорилось, если бы клиент не выторговал себе право вновь отправиться в безвозвратное путешествие, но уже за счет фирмы.

Мамонтов и сам работал в этой фирме только для того, чтобы накопить денег на невозвратное путешествие.

И вот он там, откуда не возвращаются. И прекрасная, как крик ястреба, как морозный звон покрытого инеем колокола, тоска сжимает его сердце. Первобытная тоска, ради которой и отправляется человек в лабиринт.

Утренний холодок не дал досмотреть сон. Собрав рюкзак, и потоптавшись в нерешительности, Мамонтов сказал:

— Ну, поживите здесь, вроде как на даче. А я через недельку вас навещу. Нельзя мне дольше оставаться. Найдут «Ниву», станут хозяина искать.

Трехлапая рысь и одноглазая сова посмотрели на него равнодушно.

А Ероха, вздохнув, достал откуда-то из-под бороды малюсенький лапоть.

— Не горюй, Леандра, кабы каждая пуля убивала, нас бы на свете не было. Вот, передай. Сам знаешь кому.

И пригорюнился лукаво.

Мамонтов, несмотря на свой задиристый, занозистый и достаточно противный характер, был наделен обременительным, но необходимым для художника даром сопереживания.

— Передам, — пообещал он, усилием воли пытаясь сдержать сладкую волну сентиментальности.

Но не сдержал. Прижал лохматую башку Ерохи к груди и часто заморгал глазами. Не любят лешие телячьи нежности.

— Ну, пошла брага через край! Убери лапища с плечища, — сказал Ероха с осуждением. — Что же ты, друг сердечный, таракан запечный, до горя горюешь? Пустое дело — бреднем воду ловить.

Спрятал Мамонтов троянский лапоточек в рюкзак.

А леший коряжку протягивает:

— Под гору дорога, вспоминай Ероху.

Повертел Мамонтов в руках корень. Спереди — старичок, борода до земли. А сзади та же борода между ног просматривается, не поймешь — на что намекает.

Забавная вещица. С лесным, дремучим юмором.

— Что бы это значило?

— Ай не признаешь? — обиделся леший. — Ероха это, с подвохом.

И застрекотал, как сорока.

В пустой квартире пахло Ерохой, неправильным лешим.

Мамонтов открыл окна, чтобы выветрить запахи мха и грибной прели, навевающие ностальгию. Комнаты заполнил шум улицы и чад автомобильных выхлопов, особенно невыносимых для человека, очищенного горным воздухом. Захлопнув ставни, Мамонтов пошел в ванную.

Принимая душ, он обнаружил под мышкой присосавшегося клеща. Привет, родной, только энцефалита мне и не хватало! Такой маленький, паукообразный мерзавец. Продолговато-овальный, черненький, с красным брюшком. Омерзительный, как каждое существо, рассматривающее тебя в качестве пищи.

Переносчик заразы или существо безобидное? Русская рулетка. Вообще все кровососущие насекомые — это инопланетяне, оккупировавшие Землю. Уж больно не похожи они на нас, млекопитающих.

Стоя с поднятой рукой перед зеркалом, Мамонтов, сдавив ногтями хоботок, извлек из себя паразита. Он никогда не подстригал ногти коротко, полагая, что от их определенной длины зависит чувствительность пальцев, столь необходимая художнику. Ногти для него служили природным инструментом. Положив клеща в полиэтиленовый пакетик, Мамонтов снова встал под душ, с досадой размышляя о предстоящем визите к врачу.

После купания достал с книжной полки «Популярную медицинскую энциклопедию» и прилег на диван. Прочитав «Энцефалит — воспаление головного мозга — инфекционное заболевание, возникающее вследствие проникновения болезнетворных микроорганизмов в мозг», он зевнул и безмятежно уснул.

Проснулся с температурой.

Через час он сидел перед пожилой и суровой, как офицер контрразведки, врачихой, исповедовался и вопрошал с дрожью в голосе:

— Доктор, какова вероятность заболеть энцефалитом?

— Все может быть, — сказала врач возмутительно спокойным тоном без капли сочувствия, — может быть клещевой энцефалит, а может быть и геморрагическая лихорадка. Чего гадать. Давайте вашего клеща. Проведем анализ — узнаем.

Мамонтов сунул руку в карман и побледнел:

— Доктор, его нет. Украли.

Врачиха с холодным подозрением посмотрела в глаза Мамонтова:

— О чем вы говорите? Кому нужен ваш клещ?

— Его в троллейбусе вместе с кошельком украли. И с удостоверением личности. Не говоря уже о деньгах.

— Боже мой, боже мой, — вздохнула врачиха, — в какое время живем! Уже и иксодных клещей воруют. Клеща-то вы хоть умертвили?

— А надо было?

— Для анализа безразлично, а вот у того, кто украл ваш кошелек, могут быть проблемы.

И она стала задавать чрезвычайно неприятные вопросы: есть ли температура, головная боль, чувствуете ли возбуждение или торможение? Рвота уже была? А судороги, непроизвольные подергивания, напряжение в мышцах затылка? Глотание не нарушено? А дыхание?

Между тем противоречивые желания волновали Мамонтова. С одной стороны, ему хотелось, чтобы укусивший его и похищенный вместе с кошельком клещ не был заражен энцефалитом. С другой стороны, хорошо было бы, если бы этот клещ впился в вора и на этот раз был бы не таким безобидным.

— Явных симптомов нет, — как бы с сожалением сказала врачиха, — но, тем не менее, я вынуждена назначить вам курс лечения.

На другой день Мамонтов снял в банкомате деньги на лечение, купил новый кошелек, но по пути в поликлинику решил зайти в полицию — заявлять о пропавшем удостоверении личности. Казалось, ничего не может отвлечь его от мрачных мыслей.

Но с газетного развала на Мамонтова смотрели лица его бывшей жены.

Надо сказать, что газет Мамонтов не читал уже лет десять. С тех пор как понял: единственное их предназначение — поддерживать собственное существование. Газеты торговали новостями, как дешевой водкой, наркотиками, попкорном. Всем, что купят. Если новостей, пользующихся спросом, не было, их быстро готовили по старым рецептам: берется знаменитость, добавляется скандал, перемешивается и выкладывается на первой полосе. Съедят.

Покупать такие газеты — заранее соглашаться с мнением о тебе, как о представителе быдла. Впрочем, судя по тиражам особо популярных газет, многих это мнение не оскорбляло.

«Алена Папашина разбилась в подаренном автомобиле стоимостью 360 000 долларов».

«Жена и сын сгорели в новеньком джипе. Муж безутешен».

«Молодая. Успешная. Мертвая».

Мамонтов купил газету, первую полосу которой занимала фотография: Алена, стоя на коленях, поправляла шарф мальчику.

Он впервые видел малыша. Но не мог не узнать. Она обманывала. Это был его сын.

Потому они и прятали от него Игорька за крепостными стенами загородного особняка. Нехорошо обижаться на погибшего человека.

Но он обиделся.

Впрочем, что значит — обиделся? Слова лишь скрывают смысл. Ни одного чувства в чистом виде нет. Подобные события поднимают такую волну, такую волну… Поди разберись, что тебя захлестнуло — старая или новая боль? Ностальгия воспоминаний? Незажившая рана ревности? Раскаяние, сожаление, печаль, холодок вечности, который веет от смерти? Все вместе, разом. Да еще многое другое.

И кому нужно в такие минуты разбираться в своих чувствах.

На ногах бы устоять, пережить, не захлебнуться.

Алену было жаль. Но думал Мамонтов только об украденном и убитом сыне.

Оборвалась паутинка, связывающая его с вечностью. И почувствовал он себя безъязыким колоколом, подвешенным на колокольне заброшенной церкви. И ни души вокруг.

Пустота. Без надежды. Без веры.

Лодка без весел. Часы без стрелок. Ружье без курка. Жизнь без смысла.

Только в самоуверенной молодости человек думает, что его предназначение — высокая цель, творчество, наслаждения. Все ерунда. У всех одно простое предназначение — передать жизнь новому человеку, сыну, дочери. И при этом сохранить в чистоте место, где им жить. Прозрачные, как горный воздух, озера и реки, чтобы просматривались до самого дна. Сумрачные леса, полные зверья и тайн… Ну, и где это все?

Оставим человека. Пусть поговорит с самим собой. Вытрясет на ветру душу, выбьет из нее, как из старой ветоши, многолетнюю пыль.

Все в этом мире случайно. Кроме неизбежной смерти, конечно.

Познакомила их ветка клена.

Зимним вечером торопился Мамонтов на открытие своей первой выставки. Не персональной, конечно. Выставлялась лишь одна его работа — «Снегопад в родном городе».