Читать интересную книгу Городской леший, или Ероха без подвоха - Николай Веревочкин

— Да с чего бы она к тебе подступила? — удивлялся Мамонтов.

— Смерть всегда причину найдет, — отвечал Ероха и трясся, как с похмелья.

Дрожит, бородой шуршит. Точно так же вел бы себя и Мамонтов, окажись он в стаде антилоп, переплывающих реку, полную крокодилов.

Казалось бы, прогулка в горы — дорога в рай. Но когда в предгорья накатывает лавина машин, какой уж тут рай. Загадили город, устали, мусоря. Едут отдохнуть — погадить в чистом месте. Устроить в заповедном месте привычный мусорный ад.

Человек путает рай с комфортом — вот в чем беда. Чем «цивилизованнее» человек, тем больше комфорта он требует. А в рай на автомобиле не въедешь. На воротах табличка: «Только для пешеходов и велосипедистов».

Кстати, рядом с экологическим постом на выезде из городского смрада висит дорожный знак — движение на велосипедах запрещено. Экологическая, как и дорожная, полиция не любит велосипедистов. И в этом нет ничего странного. За въезд в чистую зону с автомобилиста берется дань — за вред, который непременно будет нанесен природе. А велосипедист, к сожалению, никакого вреда природе не наносит. Не за что с него брать дань. А раз так, нечего ему делать в заповедной зоне, путаться под колесами.

Дали бы власть Мамонтову, он бы ни одного горожанина за пределы объездного кольца не выпустил. Особенно на автомобиле. Нет, мои дорогие, заказан вам путь в леса и горы. Пересаживайтесь с автомобилей на велосипеды. Скорость практически та же. Но воздух чище, и здоровья больше.

Конечно, подобные размышления человека за рулем небезупречны. Если не сказать — лицемерны. Многие автомобилисты думают так же, как Мамонтов. А в городе, между прочим, к полумиллиону автомобилей ежемесячно прибавляется еще шестьсот. Разумеется, есть люди, отказавшиеся от личных транспортных средств. Но исключительно после аварий со смертельным исходом. Чтобы уничтожить всеобщий ад, нужно отказаться от личного рая. Кто на это пойдет?

— Страху-то, страху! Глаза бы мои не глядели.

— А ты не смотри.

— С закрытыми глазами еще страшнее.

Каждому автомобилисту, выезжающему ранним утром из города, знакомо внезапное чувство свободы, похожее на выздоровление после тяжелой и продолжительной болезни. Сворачивая с трассы в знакомое ущелье, Мамонтов всякий раз чувствовал себя китом, поднимающимся из темных глубин на поверхность за глотком чистого воздуха. Вынырнул на денек-другой, заглотнул чистого кислорода и снова погрузился на неделю в плотные слои копоти.

Справа от дороги, в провале, шумела невидимая река. Впрочем, можно ли назвать рекой водный поток, в котором давно не водится форель? Что за река без рыбы? Правильнее сказать — большой горный ручей.

Слева, на склонах, которые некогда занимал яблоневый сад, такой большой, что его можно было назвать яблоневой тайгой, на месте вырубленных и соскобленных скребком бульдозера плодовых деревьев с невиданным энтузиазмом велось строительство особняков.

За вторым поворотом река ныряла под мост, перемещалась к левому склону, и пропадала за многокилометровым каменным забором, становясь чьей-то частной собственностью. Такой же глухой забор тянулся и справа.

Два хозяина ютились в ущелье, которого когда-то хватало двум пионерским лагерям, детскому санаторию, станции юных натуралистов и небольшой деревеньке.

Этот фрагмент великой китайской стены, врезанной в тесное ущелье, всегда портил настроение Мамонтову. Бесцеремонность крепостных стен и надменно выглядывающие из-за них помпезные крыши дворцов в стиле восточной деспотии оскорбляли его художественный вкус. Ошалевшие от денег хозяева словно потеряли ориентацию в пространстве и времени. Они, как языческие боги, не зная меры в тщеславии, бросали вызов величию и могуществу гор. Местный шейх, уверенный в своей способности откупиться даже от сил природы, взгромоздил свой дворец, украденный из «Тысячи и одной ночи», в углублении склона — на пути неизбежных лавин.

Решили бесы устроить себе рай.

Мамонтов полагал, что захват заповедных ущелий — происходил ли он хамским образом или на законном основании, то есть с разрешения подкупленного начальства, — следует рассматривать как особо жестокое убийство диких животных. И не иначе. Город мог расти, осваивая пустынную зону, озеленяя и благоустраивая безжизненные пространства. Но денежные мешки вторгались в горы, уродуя пейзаж. Как если бы по полотну Рембрандта бездарный дурак писал рекламную афишу.

Мамонтова внезапно поразила громадная разница в словах «забор» и «ограда».

Они вовсе не синонимы. Напротив: они антонимы.

Забор — слово нехорошее, захватническое. Пришел человек в дикое ущелье, захватил (забрал) вольные земли, принадлежащие лишь Богу, и отметил границы своей жадности и притязаний уродливым забором. Не подходи, это мое! Р-р-р… Гав! Гав!

А что такое поставить ограду? Это означает — оградить себя от алчных захватчиков, ставящих заборы.

Забор — всегда материален, груб, мрачен, вызывающе нагл. Забор унижает человека.

Ограда хрупка. Оградой может быть и нечто нематериальное. Молитва, допустим. Или природный страх.

Боже, огради нас от глухих заборов!

Мамонтов, впервые увидевший ущелье тридцать лет назад, когда здесь еще обитал местный леший, не мог воспринимать людей, скрывшихся за крепостными стенами своих заборов, иначе как оккупантами.

Сюда с профессором Акстом и старым туристом Буерак Буераковичем он забрел в поисках склона для лыжной трассы. У разведчиков намечались разногласия. Профессор полагал, что трасса должна быть устроена в месте, к которому ведет дорога. Он был мудр и думал о будущем. А будущее у всех одно — старость. Буерак Буеракович, прозванный так за удивительный обычай игнорировать тропы и выбирать непроторенные пути, доказывал, что, напротив, горнолыжная трасса должна быть спрятана, как невидимый град Китеж, в месте безлюдном и недоступном. Он игнорировал старость, полагая, что доживать до дряхлости неприлично. К тому времени подошвы их туристских ботинок от долгих блужданий основательно стерлись. Было обнаружено много потрясающих склонов. Но все они после здравого размышления были с сожалением отвергнуты. То родника рядом нет, то путь лежит по бурелому.

В тот день Буерак Буеракович по своему обыкновению повел их путями неведомыми, непролазными. Как говорил профессор, завел в чащу — боком не протиснешься. Идут и слышат голос. Сиплый, с хрипотцой:

— Путь-дорога, мужики! Водичкой не богаты? — Оглянулись — никого. А водич-ка — вот она. Родничок из-под склона бьет. А голос, как из-под земли: — Тут я. Возле родника. Под деревом.

Действительно, лежит метрах в двух от родника ель. Ствол в три обхвата. А из-под ели кирзовые сапоги торчат. Примерно сорок третьего размера. Остальной человек — по ту сторону ствола. По щетине видать — давно лежит. Губы потрескались от жажды. Дышит мелко да часто. Придавило родимого. Плотно придавило. Ствол в два обхвата, сучья в землю упираются. Не скатишь с себя в одиночку. Под человеком почва каменистая. Голыми руками не подкопаешь. Пробовал, видно, ножом ель ковырять — лезвие лопнуло и отлетело. Не дотянешься.

Набрали свежей воды во фляжку, напоили придавленного.

— Знали бы вы, мужики, — говорит тот помолодевшим голосом, — каково это — слушать, как журчит родничок, когда в горле пересохло. До чего же вкусна водица! Так по жилам и растекается. Правду старики говорят: в воду плюнуть — все равно что в глаза матери.

— Как же тебя, дядя, угораздило под ель подлезть? — удивился профессор, разглядывая потемневший от времени слом.

— Браконьеры. Убить постеснялись. Придавили деревом. Место глухое. Думали — сам сдохнет. Да не оставил Бог. Послал добрых людей, — обстоятельно объяснил человек и представился: — Леша. Лесник. Местные Лешим кличут.

Подложили под ствол камни желобом по обе стороны от лесника, ухватились за сучья, как за рычаги, поднатужились, перекатили ель вниз по склону.

Поднялся лесник самостоятельно. Сел на ствол, ощупал ребра:

— Ну, как говорится, встали да пошли, сели да поехали! Жена, поди, беспокоится. Третьи сутки с елью милуюсь.

Леша и помог им найти склон для бугельной трассы. Катайтесь, мужики, на здоровье, но уговор: не баловать! Вдоль трассы по западному склону посадите сосенки и голубые ели. Саженцы, как скажете, завезу.

Хороший был человек. Но горячий. Заводной. Все, что случалось на его участке, знал, каждую сломанную веточку воспринимал как личное оскорбление. Один у него был недостаток: не был он горнолыжником.

Кто такой лесник, если разобраться? Лесник — это человек, нанятый государством на должность лешего. Он призван охранять лесной массив и населяющее его зверье, наводить страх на алчных людей. То есть делать то, что должен делать леший.

Время государственных леших прошло.