Последние слова я сказала уже с некоторой наигранностью. Честно – думала только о Ванечке и его реакции на происшедшее. Как он увидит мёртвого отца? Я пыталась представить себе его поведение и не могла. Наверно, надо будет держать его за руку? Впрочем, Ваня же приедет со своей подругой, перед ней он не должен «дать слабину».
Я легла, свет гасить не стала, было, как всегда, слегка страшно, несмотря на присутствие рядом нескольких мужчин (на проходной всегда дежурили два охранника да ещё и папин телохранитель). Коты повыползали кто откуда и прыгнули ко мне в постель. Мне стало спокойнее, но сон не шёл.
Видимо, я все-таки задремала, потому что открыла глаза от звуков за окном. Я тут же вскочила с постели и бросилась к своему окну на втором этаже, распахнула его и закричала, увидев сына:
– Ванечка, Ваня, идите сразу ко мне в комнату! Оба идите!
– Привет, ма! – Иван помахал рукой матери. – Вещи в холле пока оставим… Идём!
Я накинула халат поприличнее и побежала к выходу из комнаты. Машинально прикинула, какое бы выражение лица принять, но тут же сообразила, что иду, бегу встречать сына, и лицо само осветилось нежностью. Встретились в коридоре у дверей моей комнаты. Я крепко обняла сына и всего расцеловала.
– Ма, ну хватит, достаточно! – Иван стал осторожно высвобождаться из моих объятий. – Вот, познакомься! Виктория, это мама, зови её просто Ольга, ей понравится, – последние слова Иван сказал по-английски.
Виктория подошла ко мне, обняла неожиданно с нежностью и на плохом русском языке вынесла мне целую кучу соболезнований и наставлений, что я должна быть сильной женщиной, что Богу было угодно принять душу усопшего отца Ивана именно сейчас и что она ежедневно будет молиться за убиенного Семёна.
Я слушала её труднопонимаемую русскую тираду, и где-то внутри даже шевельнулась нежность к этой несколько объёмистой, но с точёными попкой и грудями темнокожей девушке. Она там рядом с моим Ванечкой каждый день, наверно… В тот же миг вместо подступающей нежности наступило чувство хрипучей ревности. Эта Виктория больше, чем наполовину, отобрала у меня Ванечку! Стервочка! Нет, полностью я тебе сына не отдам!
И в то же время я что-то ворковала ей нежненькое, гладила по густым, мелко вьющимся длинным волосам и уже приготовилась сыграть роль безутешной вдовы, как вдруг взгляд мой скользнул по лицу сына. Иван выглядел совершенно спокойным, немного усталым и явно равнодушным к происходящему.
– Я вещи наши заберу в комнату из холла, – спокойно произнёс он и уверенно пошёл к лестнице. Остановился у поворота, посмотрел на меня. – Виктория немного говорит по-русски. Пообщайтесь. Я ещё в туалет сбегаю.
Мы с девушкой так и стояли обнявшись. Виктория перестала ворковать и тоже повернула головку в сторону своего бойфренда. Мне почудилось, что и эта чужестранка была шокирована спокойствием моего сына. В прослезившихся глазах её читалось недоумение. Погиб его отец, а он не прижался к ним, не обнял успокаивающе, не всхлипнул, не треснул его голос от постигшей беды!
Я отстранилась от Виктории, взяла её за руку и повела к себе в комнату. Мы сели на мою постель.
– Это из такой болшая беда! – снова заговорила креолка. – Бат Айвон… э-э-э… силный, стронг, он несёт потерю достойно!
– Ваня, называй его Ваней, – попросила я. – Мне так привычней. Если сможешь. Хорошо? Попробуй.
Виктория на секунду задумалась и стала повторять: – Ванья, ноу, Ваннья, Ваниа, Ваня, Ваня, да? Так?
– Так, так. Ваня, – согласилась я. – При нём зови его как хочешь, ладно?
– Ладно, Олга, – согласилась Виктория. – Ванья мне говорит, Ваня, да, ты из нравится так зовут тебя – Олга.
– Зови так, согласна, но правильно – Ольга.
Имя моё никак не выходило верно у девушки: «эль» всё равно получалась жёсткой.
Постучавшись в дверь, вошёл Ванечка.
– Ну как вы, дамы, подружились? – спросил он.
– Да, сынок, всё нормально.
– Да, Ванья, всё олл райт! – добавила Виктория.
– О! Мама уже научила называть меня по-русски? Ну что? Спать? Мы ужасно устали, тяжёлый перелет, всё так быстро!.. Отца завтра привезут? – спросил Иван. – Вика говорила, что у нас хоронят на третий день. Это послезавтра?
– Да, Ванечка, похороны послезавтра. Губернатор обещал быть.
Виктория с трудом вслушивалась в наш разговор, но явно поняла слово «губернатор».
– О! Мистер Семён был болшой бизнесмен, иф зе гаверна вилл… О, простить менья! Опять инглиш. Молчу, – девушка была смущена.
– Губернатор, президент, мэр – какая разница! Тьфу! – Иван наконец проявил какие-то эмоции. – Человека нет. Ма, мы спать пойдём.
– Иван, ты из диссидент! Ю маст лав ё гавемент, – строго сказала Вика.
– Да плевал я на наше правительство! И на ваше. Я сам по себе, они сами по себе. Пойдёмте спать, я сильно устал. Спокойной ночи, точнее, уже утра. Ма! Рано нас не буди, хор?
– Ванечка, утром же папу привезут!
– Ну я высплюсь, выйду попрощаться, как положено, но дайте сейчас поспать! Мы с тобой завтра как следует поговорим.
Он подошёл ко мне, чмокнул в щёку.
– Не расстраивайся! Да, и прими мои соболезнования, – Иван выпрямился. – Честно говоря, лучше бы завтра и похороны устроили… Ладно, мы спать.
Ребята вышли из комнаты. Я сидела на своей постели несколько одуревшая. С такими разбежавшимися в разные стороны мыслями, что, казалось, их уже никогда не собрать. Вот тебе и приехал сынок! Он, кажется, и не осознал до конца, что отца его больше нет на свете. Реально заболели голова, живот, опять похолодели кисти и стопы, по спине побежали струйки пота. Началась менструация. Я пошла в ванную.
Пока я спала, не слышала, как привезли Семёна, как устанавливали в холле гроб с его телом, украшали венками лавки, на которых стоял гроб. Коты лежали с обеих сторон моей головы так, что, открыв глаза и осознав возвращение из мира Морфея в мир живых и мёртвых, первым делом я уткнулась носом в мягкую, вкусно пахнущую шёрстку одного из своих любимцев. Потихоньку голова стала забиваться предстоящими сегодня пренеприятнейшими и печальными хлопотами по встрече гостей, принятию соболезнований, игрой в безутешную вдову.
Я встала и пошла в душ. Проблем с одеждой не возникало: цвет траура и подаренный папой изумрудный гарнитур.
Меня никто не тревожил, хотя на часах было уже половина двенадцатого. Ванечка ещё, наверно, спит. Он большой любитель как следует выспаться. Даже папа, встающий ни свет ни заря, не был слышен. Я выглянула во двор, сердце ёкнуло: во дворе стояла большая чёрная машина-катафалк, суетились люди в чёрных костюмах. Среди них обнаружился папа, он ходил по двору со вчерашней гренадершей в строгом костюме, они нечто интенсивно обсуждали. К воротам подъезжали машины, выходили наши знакомые и незнакомые, проходили в дом, выходили, уезжали. Я со второго этажа наблюдала всё это как продолжение одного из жутких снов, частенько преследовавших меня всю жизнь.