не слышал уже никто, кроме меня.
Колоколов было два. Голоса их никогда не звучали вместе, они сменяли друг друга, но при этом были неразрывно связаны, как взмахи качелей. Громкий звон первого медленно затихал, точно таял, и в то мгновение, когда он должен был смолкнуть, оглушительно бил второй и цикл начинался заново. Под эту тревожную колокольную песню люди стягивались в церковь.
Внутри сильно пахло свечами и благовониями, похожими на ладан. От каменных стен веяло холодом, в пустующих углах клубился сумрак. Вместо икон в нишах и на постаментах располагались статуэтки из чёрного камня, просвечивающего на изломах оттенками красного и жёлтого. Все статуэтки изображали человека без лица.
Следуя за Франтишкой, я села на деревянную скамью. Прихожане тихо переговаривались.
— Что сейчас будет? — шепнула я.
— Служба.
— Но я не знаю, что делать.
— Ничего сложного, просто повторять слова за священником. Кстати, держи, — Франтишка протянула мне какой-то буклет. — Ознакомишься потом.
Окружавшая нас плотная пелена голосов вдруг заволновалась, как встревоженная водная гладь, и тут же рассеялась. Прихожане поднялись со скамей. В промежутках меж спинами и затылками я разглядела человека в длинных одеждах, степенно идущего к кафедре. Вот он остановился, обвёл собравшихся взглядом — и десятки глаз чутко следили за каждым его движением.
Наконец, неопределённо взмахнув рукой, священник начал службу. Он произнёс несколько коротких фраз на языке, не похожем ни на один из тех, что были мне знакомы. Но пока он выговаривал их, слово за словом, нечто колыхнулось у меня внутри, в области солнечного сплетения, и по телу разлилось тепло.
— О Владыка! спаситель наш и благодетель. Не гневайся на покорных слуг твоих, что нарушают покой твой. Будь милостив, ибо слуги твои жаждут вознести свои благодарности имени твоему. Благодарим тебя, Владыка, за вечные дары твои…
— За вечные дары твои, — вторили прихожане.
— За спасительные чудеса твои… За бесценную жертву твою…
Благоговейный хор наполнил церковь. Отражаясь от стен, эхо поднималось к самому своду и терялось там, в вышине, точно уносилось сквозь крышу в небеса. Или впитывалось сгустившейся под потолком холодной тьмой.
Казалось, благодарностям не будет конца. И всё время, что я стояла так, слушая чужую молитву, но не имея душевных сил присоединиться к ней, что-то терзало меня. Будто мысль или воля, не принадлежавшая мне, пыталась пробиться в мою голову.
— И да будет покойным небытие твоё, — скорбно произнёс священник, и служба завершилась.
Прихожане разбрелись по церкви. Они замирали перед чернокаменными статуэтками и шептали что-то своему богу. Франтишка тоже остановилась. Фигурка на постаменте изображала упавших на колени детей, мальчика и девочку, и безликого человека, протягивающего им руку.
— О чём этот сюжет? — спросила я.
— Это Владыка дарует прощение своим заблудшим детям. Странникам.
— То есть это о нас?
Франтишка лишь улыбнулась. Взяла с подсвечника горящую свечу и начала шептать молитву, так тихо, что я не разобрала ни слова, хотя стояла совсем близко. Закончив, она капнула растопленный воск в чашу перед статуэткой и вернула свечу на место.
— Хочешь тоже обратиться к Владыке?
Я рассеянно посмотрела на безликого человека, и по спине моей пробежала лёгкая дрожь.
— Нет. Мне пока нечего ему сказать. А из чего сделаны все эти статуэтки?
— Из мориона, чёрного кварца. Знаешь, это единственный минерал, который не принимает магию.
— Госпожа странница? — прозвучало неуверенно из-за её спины.
Франтишка обернулась. К нам робко приблизилась немолодая женщина, худая и скромно одетая. Её влажные глаза были печальны. Она всё пригибала голову, точно опасалась смотреть на нас с высоты своего роста.
— Госпожа странница…
— Да? Вы что-то хотели?
Женщина ахнула, отпрянув, и вдруг низко поклонилась.
— Благодарю, что снизошли до меня, госпожа странница! Я никогда не забуду вашей доброты!
— Простите, но я же… — начала было Франтишка, но, передумав, тихонько выдохнула и шагнула к женщине. — Пожалуйста, поднимите голову.
Женщина растерялась, пальцы её нервно перебирали складки одежды, и хотя, превозмогая себя, она всё же выпрямила спину, печальный взгляд по-прежнему скользил мимо наших лиц.
— Так-то лучше, — одобрительно произнесла Франтишка. — Вы хотели о чём-то попросить?
— Если… если я в праве просить о подобном… Знаю, вы работаете в агентстве, и мне стоило бы сделать заказ… Но, по правде, у меня нет на такое денег. Поэтому, если бы вы могли хотя бы выслушать…
— Прошу вас, говорите.
Женщина вся сжалась, сделавшись до того маленькой, что одни только блестящие глаза её были видны в полумраке церкви.
— Мой муж, он очень, очень болен. Уже много недель, и ему совсем не становится лучше. У нас больше нет денег на лекарства… Ужасно произносить такие слова, но я… я устала молиться за его здоровье. Боюсь, Владыка отвернулся от нас, ведь это магия навредила моему мужу. И если его уже не спасти, то я хотела бы… чтобы вы закончили его страдания.
Франтишка стояла ко мне спиной. И пусть я не видела её лица в тот момент, её чувства достигли меня. Тяжесть ответственности. Предстоящая боль. И вместе с ними мучительная неизбежность, невозможность отказать, потому что не позволит совесть.
— Я помогу вам. Сможете подождать до завтра?
Впервые женщина посмотрела Франтишке в глаза. И во взгляде её было столь многое, что даже я, не встретившись с ним напрямую, с