перчатки. Я трепыхаюсь сильнее, да только, кажется, еложу на одном месте. Последним он снимает шипастый венец, но не бросает, держит в руке, вернее, зло сжимает, а затем надевает обратно, будто не в силах с ним расстаться.
Теперь он стоит посреди снежного бурана в черном стеганном дублете, который подчеркивает ширину его плеч. Акар устремляет на меня взгляд и вынимает черный и блестящий, как деготь, меч, пронизанный алыми, искрящимися полосами, точно потрескавшаяся корка магмы на вулкане.
— Бороган, — зло шепчет хозяин гор, вонзая меч в землю, — верни огонь в сталь, дай силу моему мечу!
Я с изумлением гляжу, как вокруг клинка шипит и плавится снег.
— Бороган, — повторяет Акар, — верни огонь в меч, и утром я верну девчонку в замок.
Меч начинает гудеть в руках горного духа, и я отползаю подальше.
— Нет…нет, ты не можешь просить об этом… не ставь мне условия, гребанный выродок, — бурчит Акар, вворачивая меч в землю.
В небе загорается вспышка молнии… земля наполняется гулом.
— Она умирает, — все также шепчет Акар. — Что тебе делать с ней? Нет… сукин ты сын. Если она умрет, клянусь, я сделаю тебе больно. Я снова запущу Кузницу!
Меч наполняется сиянием, жар огня пытается вырываться из его нутра.
— Она — моя! — рычит Акар. — Для чего она тебе? — и с ненавистью выдыхает: — Хорошо. Сегодня я не трону ее. Даю слово.
Тотчас из меча вырываются языки пламени.
Акар резко дергает меч из земли, широким уверенным движением рассекает воздух, а затем идет ко мне, заставляя пыжиться на снегу, пытаясь спастись.
— Твердь, — приказывает, и за моей спиной с жужжанием вырастает спасающая от ветра каменная глыба, на которую я могу облокотиться.
А затем такие глыбы вырастают из земли одна за другой, образуя полукруг.
Размахнувшись, Акар расчерчивает острием мерзлую почву. Во все стороны летят искры.
Я зажмуриваюсь и визжу, что есть силы.
А затем — хрясь!
Тишина.
Открываю один глаз — меч воткнут в землю и пылает кострищем, жар от него неимоверный. Акар резко наклоняется ко мне, хватает за шиворот и, несмотря на мои неумелые попытки высвободиться, тащит ближе к пламени. Я при этом подскакиваю на каждой кочке.
— Грейся, вредина, — наконец, он бесцеремонно бросает меня у огня и возвращается за плащом и кирасой.
Пошатываясь, я встаю на колени, ползу к мечу и протягиваю к огню дрожащие руки.
По коже бегут мурашки, и все, что я желаю — больше тепла! Тянусь к нему, едва не падая в пламя.
— Он не обожжет, — слышу за спиной. — Ущербный ублюдок, у него нет тела… Подумать только, зачем ты ему?
Я продрогла до костей так, что желала греться здесь до самого утра, но слова Акара заставили меня обернуться.
Он снова был в полном облачении. На лице явное недовольство и злость.
О, святой Тангор… он силен, и чем ближе горы, тем сильнее он становился.
Какое-то время я покорно следовала приказу Акара — грелась, а он смотрел на меня издали, скрестив на груди руки. Но чем дольше длилось молчание, тем тяжелее и опаснее становился мужской взгляд.
— Что это за оружие? — спросила хрипло, кивком головы указывая на пылающий меч. — Почему он горит огнем Борогана?
Акар вскинул брови, удивляясь, что я оказалась крепче и сильнее, чем он думал. И даже пытаюсь завязать разговор.
— Когда я создал Кузницу, Эмора позволила мне пленить Борогана. Его огонь был способен вдохнуть жизнь в камень, а также плавить сталь. Я мог создать все, что угодно. И создал. Идеальное оружие.
— А теперь?
— Теперь огненный дух на свободе и ненавидит меня.
— Но он вернул огонь в твой меч.
Акар подходит и бесцеремонно хватает меня за ворот куртки.
— На время, — говорит он, садится перед огнем и притягивая меня на колени.
Я была готова драться, защищая себя, но Акар неожиданно укутал меня плащом и обнял, заставив оцепенеть.
— Ты не такая, как Эмора, — вдруг произнес он. — Вас глупо сравнивать, она — другая.
Я не смела шелохнуться. Ладонь Акара лежала у меня на животе и хоть была холодной, как у покойника, я ощутила волну жара. И вот теперь я в полной мере осознала — зачем он забрал меня в Железный дворец.
— Ты ее любил? — спрашиваю осторожно, желая понять, что он знает о проклятии Замка.
Он тихо смеется.
— Любовь — не больше, чем звук для меня.
— У тебя и правда нет сердца?
— Сними доспех и проверь.
— Нет, — опешила я. — Не буду. Что ты там себе придумал?
Он неожиданно подхватил меня под ягодицы, развернул, усаживая на себя верхом сквозь мое сопротивление, силой и усмехнулся:
— Ну, конечно, сопротивляйся. Давай.
Теперь мы оказались лицом к лицу. Сопя от негодования, я все-таки признала, что сопротивляться этому существу бесполезно — он сильнее.
— Ты обещал, что не тронешь, — пристыдила его. — Я все слышала!
— Я обещал не тебе. У нас, мужчин, «не трону» — не то, что ты подумала.
— Как это не то? — нахмурилась. — А что?
Он вдруг рассмеялся, искренне. По-человечески.
— Это значит, что я не стану с тобой спать. Сегодня.
— Никогда! — отрезала я.
Акар сел удобнее, облокотившись спиной о камень и подтянув колено так, что мне пришлось поддаться вперед, к его груди.
— И ни капли снисхождения, вредина? Твое горячее сердце не велит тебе пожалеть того, кто так долго не знал ласки?
Я отстранилась, желая сохранить между нами хоть небольшое расстояние. И забыть, что я сижу, оседлав его.
— Акар, — говорю строго, — я запрещаю тебе ко мне прикасаться!
— Да? — сквозь усмешку он тянется пальцами к моему лицу.
— Подожди! Стой! Шипы!
Повинуясь, он вдруг замер, демонстрируя черную, шипастую перчатку: орудие пыток, не иначе. И вдруг приказал:
— Сними.
— Что?
— Сними, если не хочешь, чтобы я тебя случайно поранил, — и внимательно посмотрел на царапины на моем запястье: — Тангор создал вас слабыми. Ваши мужчины бросаются в бой, не зная противника. Вы все одинаково глупы.
— Ага, — я со злостью дернула застежку на его перчатке, стянула ее — ох, тяжелая! — и бросила в сторону. — И ты ни разу не проявлял к людям милосердие, конечно.
На его губах обозначилась улыбка.
— Да будет тебе известно, вредина, нескольких я оставил в живых и подарил бессмертие. Мне нужны были слуги, хоть отдаленно похожие на меня. Чтобы было с кем обмолвиться парой фраз. Или ты думаешь, мне стоило вести разговоры по душам с Бороганом или рогатым козлом?
— С Дерионом?
И тут Акар поддался вперед, зрачки его расширились, в черных радужках заискрился янтарь.