люди, называете его Замок встреч. В нем было зеркало, через которое Тангор мог приходить к ней. Но спустя время, Эмора посчитала вас, людей, недостойными созданиями и захотела уничтожить. Тангор не позволил.
— Она посчитала это предательством?
— Она прокляла Тангора, лишила его памяти и заколдовала зеркала. Людская раса была расколота надвое и появились драгманцы. Проклятие замка вынуждает вас уничтожать друг друга. Каждые десять лет вы должны биться насмерть и приносить в дар сердце врага.
— А Эмора? Что стало с ней? Погибла?
— Возможно.
— А другие избранные воины? Ты убил их?
Губы Акара изогнулись в усмешку.
— В начале я позволил двум из них уйти.
— Двум из четырех сотен? — я позволила себе недовольство и даже злость. — Какое великодушие!
— Великодушие? — повторил Акар. — Мне незнакомы ваши человеческие чувства.
Глядеть в его глаза мне было неприятно: в них не нашлось даже крупицы сострадания.
— А со мной что собираешься делать?
— Я заберу тебя в Железный дворец.
Я нервно сглотнула.
— Зачем?
Уголок его губ снова дернулся, в глазах вспыхнул темный огонек.
— Чтобы спать с тобой, глупая.
Все у меня внутри обмерло от страха.
— А как же драгманец? — прошептала я.
— Оставлю его в живых, если пойдешь со мной добровольно, — и тихо: — Как тебе такое великодушие?
Глава 7
Акар не нуждался в тепле. Существо, сотворенное из камня, не замечало не только стужи, но и моих мучений. Ветер, который искусал мою кожу, сделав ее шершавой и грубой, казалось, забрался под куртку. Ноги я вовсе перестала чувствовать.
Снова собиралась метель: выла, обсыпала снежным крошевом, обжигала холодом.
Понимал ли жестокий горный дух, что я могу замерзнуть насмерть?
— Я больше не могу, — простонала я, снова увязая в сугробе.
Села в снег, обессилив и желая отдохнуть.
Акар, который двигался до моего оклика уверенно и быстро, обернулся и удивленно посмотрел на меня сверху вниз.
— Что с тобой?
— Я умираю.
Он сделал шаг ко мне и замер, внимательно наблюдая, как облачко пара вылетает у меня изо рта, как окутывает иней ресницы, как синеют губы.
— Я могу подарить тебе бессмертие, — придерживая рукоять меча, он преклонил колено, чтобы заглянуть мне в глаза: — Хочешь стать бессмертной?
Дерион тоже предлагал мне бессмертие, и, если учесть, что сейчас все мое тело болело от стужи, я, разумеется, хотела.
— Ты что-то попросишь взамен? — уточнила я.
— Да. Ты будешь моей вечно.
— Прости, но я не люблю тебя.
Акар склонился ко мне, поддел подбородок пальцами.
— Любовь, — протянул он, равнодушно рассматривая мое покрасневшее от холода лицо. — Я ненавижу это слово. Оно ничего не значит для меня.
Я так замерзла, что почти не могла говорить.
— А для меня значит.
Акар опустился на второе колено, отбрасывая подол плаща.
Мое заявление, кажется, его разозлило.
— Ты понимаешь, для чего нужна мне? — сощурил он темные глаза, решив, кажется, расставить все точки над «и». — Я — не Дерион. Я — не Бороган. Понимаешь ли ты, что я с тобой сделаю?
— Да. Понимаю.
— И все равно пойдешь со мной?
— Но ты бы убил Ха-шиира, — вменила ему в вину. — Я не могла тебе позволить!
Голос стал стремительно садиться. Боль сдавливала легкие, мешая дышать. Если я не умру сейчас, то точно заболею… и умру потом.
— Драгманец — твой враг, — Акар резко поднялся. — Я бы сделал тебе одолжение.
— Я сама… как-нибудь…
Захотелось скрутиться калачиком, но тело будто одеревенело. Я прикрыла веки, повинуясь дурацкому желанию — сбежать от холода, боли и страха в мир сладких теплых сновидений.
— Если уснешь, то замерзнешь насмерть, — без эмоций заявил Акар.
— Знаю.
— Вставай.
Сквозь слипшиеся от слез ресницы я смотрела на возвышающийся надо мной силуэт горного духа: он внушал только страх и чувство собственной никчемности, ведь я была слишком слаба. С рэйконом у меня еще были шансы, но у одной — никаких.
— Тогда попроси меня о бессмертии, и ты забудешь о боли, — сказал Акар, равнодушно взирая на мои мучения.
Хочу согласиться. Очень хочу. Что может быть проще, чем: «да»?
— Нет.
Акар поморщился.
— Я подожду, — он скрестил на груди руки, ожидая, когда холод доведет меня до полного отчаяния, и я сдамся. — Когда станет по-настоящему больно и страшно, когда ты поймешь, что умираешь, дай мне знать.
Ветер выл и бесновался над нами. Кажется, метель набирала силу. В ночном небе мерцали зеленоватые всполохи сияний и исчезали бесследно. Снег стремительно заметал меня — еще немного и останется только голова в смешной шапке.
Акар безмолвен, лишь его черный взгляд сияет гневом. Его плащ развевается на ветру, блестят черные шипы на короне.
— Ты передумала, дева? — вопрошает грубо.
Взор застилают снежинки, но я вижу — в высоте, в самой сердцевине неба, восходит лунный серп. Дыхание выравнивается, и мне почти легко. Хочу ответить, но не могу — голоса нет.
— К чему это глупое упрямство? — тянет Акар. — Тебе всего лишь нужно согласиться. Боль уйдет.
В Молберне, должно быть, тепло. Льяна, наверно, горюет обо мне, ведь она осталась совсем одна. Ей всего семнадцать, но через год она сможет покинуть приют. Как сложится ее жизнь без моей помощи?
Сквозь оглушающий вой ветра слышу шаги Акара — он подходит вплотную и присаживается на корточки.
— Попроси меня, — и выдает несколько грубых ругательств: — Жду.
Я все еще чувствую боль, она нарастает, пронзает миллионом ледяных игл, разрывает тело на части.
— Упрямая девка… — надо мной раздается крепкая брань, и я с изумлением понимаю, что горный дух способен на самую настоящую ярость.
Он падает на колени и вытягивает меня из сугроба к себе на грудь, накрывает плащом до самого подбородка.
— Гребанная свобода стоит того, чтобы сдохнуть? — с удивлением понимаю, что он действительно доведен до ярости. — Может, сердце, которое бьется в твоей груди, стоит того? Ты предпочла смерть мне, хозяину гор?
Мне не согреться рядом с ним — он ледяной, как сосулька.
Акар кутает меня крепче и царапает шипастыми перчатками, но разве я замечаю? Я почти ничего не чувствую… даже язык не слушается.
— Попроси меня о бессмертии, — зло цедит он. — Думаешь, я не заставлю?
Встряхивает, чтобы я ответила.
И отвечаю тихо, безропотно, почти равнодушно:
— Заставишь.
— Попроси, я приказываю! Сделай это. О, горы… Сделаешь ты или нет? — теряя терпение.
— Нет.
Он снова бросает меня в снег.
Неожиданный поворот.
Я глухо ойкаю и на мгновение прихожу в себя, даже пытаюсь отползти от него как можно дальше.
Он снимает плащ, освобождается от ледяной кирасы, бросает в снег