Чем дальше она слушала, тем яснее понимала: на диатрина Энгеля устремлены взгляды всех гостей. Даже если они зачастую поддерживали точку зрения диатра, принцу-диатрину всегда доставался приз симпатий. Энгель купался в любви рэйкской знати. И он воспринимал это с видом привычным и уверенным, словно так всегда и было.
Диатрин Эван же, напротив, меркнул на его фоне. Наследный принц казался словно бы чужим на этом празднике. Его фигура была незаметной, а взгляд то и дело упирался в тарелку, словно у наказанного мальчишки. Собственная мать обращала внимание лишь на Энгеля; принц Эван казался позабытым. Его потуги сказать что-либо о трудностях снабжения горных границ оставались едва услышанными.
Гидра прониклась симпатией к диатрину Эвану. «Хоть и старший среди детей, но не в фаворе, словно ему так и не простили нападение Мордепала на диатра Эвридия», — оценила она. — «Прямо как и я».
На глазах у наследника рэйкской короны знатные лорды чествовали лишь его брата, поздравляли с обретением марлордства и выказывали уважение его храбрости в отношении драконов. Говаривали даже, что у Энгеля теперь целых два дракона — Сакраал и Лукавый — и хотя ни тот, ни другой не были пригодны для ведения войны, Энгелю уже приписывали возрождение былой славы Рэйки, а то и всей Рэ-ей.
Диатрийская чета поддерживала подобные толки. Только один человек действительно раздражался и хотел больше внимания к своей персоне: марлорд Тавр Гидриар. Он ёрзал на своём стуле и всякий раз умудрялся подсолить счастье правящей семьи, говоря о том, что Лукавый не готов к лёту. Да и искусство лёта, передававшееся с кровью Кантагара, давно уже оставило все знатные рода Рэйки — и никому многие годы не удавалось сесть в гриву дракона живым.
Он ершился как мог, будто злая ведьма на дне рождения принцессы. И диатрин Энгель делался всё суровее. Он отвечал ему, что, если б дело было только в крови Кантагара, то всякий бастард смог бы стать доа. И что требуется куда большее, чем просто происходить от рода доа.
Тавр возражал.
Это всё могло бы перерасти в перепалку, если б марлорд Вазант Мадреяр не велел бы внести подарки для молодых. Драгоценности и крепкий алкоголь для диатрина, шелка и украшения для диатриссы… таких подарков Гидра в жизни не получала. Она была тронута весельчаком Вазантом и сердечно поблагодарила его; но потом услышала, что его дочери между собой смеются, что, дескать, даже самое дорогое платье сядет на тощую диатриссу как на вилы для уборки навоза.
Гидра обиделась и поняла, что дружбы с этими напомаженными курицами у неё не выйдет.
Потом диатры одарили своего сына рыцарским конём, которого привели прямо в трапезный зал, нарядной белой бронёй и какими-то свидетельствами его прав на запечатанных свитках. После чего Энгелю стали подносить подарки и другие знатные семейства, включая марлордов Гидриаров; и Гидра сидела в хмуром одиночестве.
Диатрин Эван, однако, обратился к ней и подозвал своего слугу.
— Диатрисса, — произнёс он со своей дружелюбной улыбкой. — Энгель солдат и не знаток женских сердец. Он попросил у меня совета о том, что можно подарить вам, и, видимо, чёрт бы его побрал, совсем уже забыл об этом. Это вам.
И слуга поднял на уровень глаз Гидры соломенную клетку. Внутри сидела испуганная кошка. Трёхцветная, с розовым носом, она испуганно блестела из-за решётки жёлто-зелёными глазами. Одна половина морды рыжая, одна серая.
Гидра удивлённо моргнула и смущённо заулыбалась Эвану.
— Спасибо, диатрин.
— Он сказал, что ваши сёстры обмолвились о том, что вы любите кошек. И я велел купить эту кошечку в Ширале, известном как Котовий Перевал в Золотых Горах. Коты из Ширала очень умные и, по поверью, приносят удачу.
Гидра благодарно кивнула ему и невольно покосилась на белоснежного диатрина. Тот их даже не замечал. Эван махнул рукой:
— Считайте, что это от нас двоих, — промолвил он смущённо, но всё же не сводя с неё взора. — Знаю, нам следовало бы подготовить для вас что-то куда более ценное, а то, право же, смешно, что два принца дарят принцессе одну кошку…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Нет-нет, — выдохнула Гидра и сморгнула влагу с глаз. — Это очень ценный подарок для меня. Благодарю вас…
— Да-да, — вмешалась в их разговор марледи Ланхолия. — Вы угадали, Ваше Диантринство. Гидра всегда интересовалась драконами. А единственный дракон, позволенный женщине, — это и есть кот!
Дочери Мадреяров засмеялись вместе с ней. А Гидра положила руку на крышку соломенной клетки и ощутила, как сердце её сжалось злобой.
«Жду-не дождусь, когда мать и отец сгинут навсегда с глаз моих».
Леди Аврора подошла к ней тогда, когда Гидра почувствовала себя совсем неважно посреди пёстрой толпы. Она представила ей себя и Лаванду Паррасель как фрейлин, которые будут ей прислуживать в Лорнасе. И когда она назвала себя лишь «леди Аврора», без фамилии, Гидра наконец поняла: это незаконорождённая дочь марлорда Вазанта Мадреяра. То-то диатрис Монифа едва не ударила её, когда она о чём-то заговорила рядом с ней. А сам марлорд даже не обращал на неё внимания.
Зато он очень трудился выслужиться перед диатрином Энгелем. Он пообещал провести рыцарский турнир в его честь, когда тот прибудет с визитом на Благовест. Под эти разговоры Энгель со всей толпой отправился пробовать под седлом нового жеребца. Тот был удивительной серо-вороной масти, которая под солнцем отчётливо казалась синей.
Гидра, как всегда, отговорилась плохим самочувствием и в сопровождении Авроры решила посмотреть на происходящее с балкона. Один из балконов выходил на внутренний двор, где диатрин гарцевал верхом на своём новом коне вокруг фонтана со статуей тигра.
Даже Лукавый выбрался из поймы Тиванды. Он наблюдал за происходящим с крыши каретного двора. Подогретые вином, гости быстро упросили диатрина пообщаться ещё и с ним.
«Нельзя подходить к дракону в пьяном разуме», — Гидра помнила один из главных заветов старинных книг. Подобная дерзость не раз губила доа. Любой дракон, даже позволивший человеку связаться с ним лётным браком, требовал беспрекословной верности ему одному — и уважения. Амбре спиртного было вопиющим издевательством и над тем, и над другим. Ибо единственное пьянящее счастье для доа было в лёте и лётном браке со своим драконом.
Но Лукавый, словно сговорившись со всеми, ничуть не смутился дерзости диатрина. Он свесил с крыши свой длинный нос, будто готовый коснуться его пальцев. Но в последний момент со странным смущением улизнул и улетел назад к реке. Этого, впрочем, было более чем достаточно, чтобы дворяне провозгласили Энгеля потомком Гагнаров и новым Кантагаром.
Гидра вздохнула, обмахиваясь веером, и изучающе посмотрела на своих фрейлин. Лаванда Паррасель была дочерью лорнасского камергера: у неё были золотые локоны и красивые голубые глаза. Она выделялась статью и воспитанностью и, очевидно, рассчитывала на службе у диатриссы заслужить себе хорошего жениха.
Аврора же казалась более скромной на вид. Её золотисто-русые волосы были темнее, платье — не столь изящное. Но как сияли её ореховые глаза! Она смотрела на диатрина Энгеля с такой неподдельной радостью, словно он был Ирпалом, сошедшим с небес.
«Весь двор влюблён в диатрина», — подумала Гидра сердито. — «Кроме его собственной жены».
— Вы так печальны, Ваше Диатринство, — обратилась к ней Аврора непривычным титулом. Голос девушки звучал сочувственно. — Вы скучаете по дому?
Гидра чуть не прыснула в ответ. Она вздохнула с усмешкой и покачала головой:
— Нет, я лишь… думаю, что, чтобы я была счастлива, всё должно быть совершенно иначе.
«Лучше бы меня сосватали диатрину Эвану. Мне кажется, мы бы поняли друг друга».
— О… — с пониманием ответила Аврора. И без лишних утешений произнесла:
— Да. Если б всё было иначе…
Гидра покосилась на неё. «Хотела бы она быть на моём месте? Или мечтает быть законной дочерью? Не пойму, о чём она».
Но даже на балконе, на возвышении от множества гостей, было неприлично вести подобные разговоры. Поэтому девушки смолкли, наблюдая за танцами, что развернулись уже и снаружи.