Читать интересную книгу Вертикаль. Место встречи изменить нельзя - Станислав Говорухин

— Неля, как дела?

— Вот сидит на кровати, поет частушки.

— Значит, выздоравливает. А что он поет?

— Ну, это я не могу повторить. Спросите сами. — Передала трубку Иосифу.

— Что ты там поешь?

— А вот послушай:

На горе стоит больница,Все боятся в ней лечиться,Там лежит один больной —Яйца медны, х…й стальной.

Кто же их сочиняет? Не народ, конечно. У каждой частушки есть автор. Я как-то попробовал…

1979 год. Режиссер Вилен Новак снимает фильм «Вторжение» — по моему сценарию. Сюжет такой: за три дня до войны молодой пограничник знакомится с девушкой. Любовь.

Режиссер попросил написать частушки, которые поют под окном во время любовной сцены героя и героини.

Сел сочинять. Мучительное оказалось дело. Без матерка ничего не получается, с матерком — как по маслу.

Эх, мать-перемать,Нашу власть нельзя понять:Кто раздет и необут,Того больше всех е…ут.

С трудом выдавил из себя несколько штук более-менее приличных.

Полюбила я миленка,С портупеей гимнастерка,Едва милого встречаю,Сразу ноги раздвигаю.

Наши девки пляшут полькуИ не могут менуэт,Балалаечнику КолькеНа ходу строчат минет.

В редакции киностудии подняли визг. В итоге в фильм вошли пионерские. Типа вот этой:

Ох, Ока, да ох, Ока,Ох, и чистая река.Я на окском берегуЧесть свою не сберегу.

Дьявол не пьет, не курит

1991 год. Работаю над фильмом «Россия, которую мы потеряли». Изучаю жизнь наших царей: Александра Третьего, Николая Второго… В разговорах (особенно с музейными работниками) узнаю много живых подробностей, которых не найдешь в учебниках. И сразу государь становится живым человеком, а значит — роднее, ближе.

Николай Александрович Романов жалуется своему духовнику, отцу Василию: вот, мол, грешен, батюшка… Выпиваю, курю…

Отец Василий:

— Дьявол не пьет, не курит, не прелюбодействует. Тем не менее он — дьявол!

Отец Николая Романова, Александр Третий, тоже любил выпить. Супруга строго следила за ним. Бывало, выйдет из комнат, а Александр Александрович, подмигнув адъютанту, вытаскивает из-за голенища сапога фляжку с коньяком… И приговаривает:

— Голь на выдумку хитра!

Дума

Я в Думе с 1993 года. Первые созывы все грозились разогнать, теперь уже и не заикаются — Дума абсолютно подконтрольна Кремлю.

В записных книжках великого князя Андрея Владимировича я нашел запись, датированную началом 1917 года:

«Конечно, Дума — дрянь. Но разогнать ее нельзя, как нельзя безнаказанно зашить задницу ввиду ее смрадности. Все организмы должны иметь выходы — и физиологические, и государственные».

Никогда не прощу себе

В 90-м году вышел мой фильм «Так жить нельзя». Шуму он наделал много. Нескромно, конечно, так заявлять, но очевидцы подтвердят — фильм во многом изменил политический климат в стране.

Очереди на фильм стояли по всей стране. Помню, у кинотеатра «Россия» (теперь «Пушкинский») люди дежурили всю ночь, чтобы попасть на утренний сеанс. Жгли костры. Выходя из кинотеатра, бросали в эти костры свои партбилеты.

В Верховном Совете как раз в это время выбирали Председателя. Ельцин не проходил. Состоялось уже два голосования…

Сергею Станкевичу, зампредседателя Моссовета, пришла в голову идея: вечером, перед решающим утренним голосованием он подогнал к зданию Верховного Совета десятки автобусов, и все делегаты, человек восемьсот, приехали на «Мосфильм». Там, в самом большом зале, им показали «Так жить нельзя».

Еще не погас экран, как человек двести самых упертых коммунистов демонстративно вышли из зала. Оставшиеся депутаты устроили овацию.

Наутро состоялось третье голосование. Ельцин победил. Всего четырьмя голосами.

Это была уже прямая дорога в Президенты России.

Лет через пять сижу я с одним губернатором в его сауне. Выпили по рюмке чая, разоткровенничались. Я жалуюсь, что вот, мол, отчасти по моей вине этот пьяница и разрушитель стал Президентом России. Никогда не прощу себе…

Мой собеседник хлопнул меня по плечу:

— Не журись, хлопец! На мне еще большая вина висит… Я два голоса подделал!

Животное

1995 год. Жуткие времена. В Чечне война, гибнут наши дети. В январе ранили моего Сережку. Снайпер стрелял в движущуюся цель, попал в подколенную артерию — пришлось отнять ногу.

Сидим на кухне у моего друга Вадима Туманова. По телевизору опять показывают Ельцина — в задницу пьяного. «Беседует» с народом на Пушкинской площади. «Народ» смотрит на него влюбленными глазами.

— Вот животное, — цедит сквозь зубы Вадим. — А что ты хочешь… если народ — стадо, им и должно руководить животное.

Пароль «12»

Генерал Романов по-прежнему в коме. Вот уже много лет. Летом 1995-го бронетранспортер, на котором он ехал, нарвался на чеченский фугас.

Тогда, в 95-м, я был председателем первой парламентской комиссии по чеченскому кризису. Приходилось бывать на войне. В том же проклятом году и сын мой был ранен в Грозном. Потерял ногу.

Так вот, однажды — дело было под Бамутом — ночую я у генерала Романова, в его палатке. Выпили маленько. Перед сном он мне говорит:

— Пойдешь ночью в уборную, запомни: пароль «двенадцать».

Часа в три ночи я проснулся, захотелось по-маленькому. Только вышел из палатки, окрик часового:

— Пароль «семь»!

— Пароль «пять», — отвечаю.

Пять плюс семь — двенадцать. Удобная и надежная штука — такой пароль. Его сообщают вечером, каждый раз назначая другую цифру. Поди-ка, враг, догадайся!

Ну вот, прошел я метров двадцать, опять строгий окрик:

— Пароль «шесть»!

— Пароль «шесть», — отвечаю. Иду дальше. И уже у самой будки опять слышу:

— Пароль «четыре»!

— Пароль «семь», — отвечаю бодренько, делаю шаг и слышу, как передергивается затвор автомата. — Ой-ой! — кричу: — Подожди… Сейчас… Пароль… «восемь»!

Юношеский голос из темноты произнес:

— Арифметику надо было учить, дядя!

«Низкий жанр»

1980 год. Всесоюзный фестиваль телевизионных фильмов. В городе Ереване.

Меня пригласили с «Местом встречи». Фильм уже два раза прошел по Центральному телевидению; страна вымирала, все сидели у телевизоров. «Ну, — думаю, — обязательно что-нибудь дадут! Не первую премию, конечно… Во-первых, детектив, низкий жанр… Во-вторых, в программе «Карл Маркс, молодые годы» — значит, с первой премией вопрос решен… Но, может быть, вторую, третью…»

В программе фестиваля участвовал 21 фильм. Наград было почти столько же, если не больше. Первая премия, две вторые, две третьи, различные дипломы, призы — «Приз Союза журналистов», «Города Еревана» и прочие.

Короче — единственный фильм, не получивший ни премии, ни приза, ни диплома, был «Место встречи изменить нельзя».

Еду в аэропорт на такси. Шофер-армянин:

— Понравился вам наш город?

— Да, очень.

— Ереван намного красивее Тбилиси. Не на один раз… А намного!

Увлечение

Каждый режиссер должен выучиться рисовать. Каким видишь будущий кадр? Как это объяснить соратникам — оператору, художнику?.. На пальцах?

Детство у меня было не рисовальным. Книжки, рыбалка, футбол, коньки, лыжи, потом девочки. Да и трудное было детство — послевоенное. Краски и кисточку в руках не держал. Карандаш-то — не всегда…

Режиссер, не умеющий рисовать, все равно рисует. А куда денешься? Как объяснишь?

Два кружочка, четыре палочки — человек. Можно рисовать и так. Все равно понятнее, чем на пальцах.

Труднее изобразить массовку. Но и тут можно выкрутиться. Два кружочка, а поверх — полукружия.

Словом, я стал учиться рисовать. Во время лекций на полях конспекта стали появляться фигурки людей, профили, голова соседки, затылок впередисидящего. Иногда получалось похоже. В рисунке узнавалась модель. Новое занятие увлекло, превратилось в привычку. Теперь не могу себя представить на каком-нибудь заседании без ручки в руке и листка бумаги перед собой. Или записной книжки, или просто книжки с чистыми полями. Так появилось это небольшое собрание рисунков на полях. Что-то в них есть. Понятно, это не Пушкин. Рисунки Александра Сергеевича на полях его рукописей дышат неподражаемым очарованием, в них — отблеск гения.

Художником, разумеется, я не стал, но в своей профессии значительно продвинулся. Теперь я могу нарисовать любой кадр. Достаточно внятно и лаконично.