Читать интересную книгу Вертикаль. Место встречи изменить нельзя - Станислав Говорухин

Была еще такая форма — стадионы. Приезжает бригада популярных артистов в город и дает концерт на стадионе. Все жители на трибунах — двадцать, тридцать, а то и пятьдесят тысяч. Я один раз присутствовал.

Сначала на броневичке выезжает Ленин. То есть артист, много раз на сцене и в кино игравший Ленина. Скажем, Смирнов или Каюров… Потом скачет на тачанке Чапаев с Петькой (Бабочкин и Кмит)… Мог пронестись перед трибунами и Павка Корчагин (артист Лановой)… Ну и так далее в таком же духе…

Однако вернемся к Басову, большому мастеру чёса.

— Приехали мы на чёс. Пять выступлений в день, голова кругом, сна нет, запутался в городах, селах… Однажды выхожу на сцену в каком-то клубе, смотрю — в зале сидят люди в телогрейках, в шапках… А я в бархатном пиджаке, при бабочке. Выхожу, бодренько здороваюсь, начинаю свое привычное:

— Ну, вы все, конечно, видели…

И вдруг из зала женский голос:

— Да ни х… я мы тут не видели…

Хохот, конечно. Мужской голос:

— Ну, х… й-то ты, положим, видела…

Тут такое началось… А мне каково? Какой тон с ними взять? Сделал вид, что и мне смешно. Корчась от смеха, уполз за кулису, спрашиваю:

— Кто в зале-то?

— Да ты попроще с ними, — отвечают. — Это зэки… Расконвоированные…

В американском конгрессе

В 94-м году мне довелось провести целую неделю в американском конгрессе. Пригласила меня одна оппозиционная партия. Оказывается, и в Штатах есть оппозиция, правда, жестоко преследуемая. Лидер ее, Лондон Леруш, только что вышел из тюрьмы. Дали ему пятнадцать лет, отсидел половину. Вина его заключалась в том, что он и его сподвижники пытались объяснить американскому обществу, что хваленая американская демократия не так уж безукоризненна, что незачем ее насильно втюхивать всему миру; что Америка сама нуждается в истинных свободах, в первую очередь политических, и в свободе слова.

Людям с такими взглядами жить в Америке очень непросто. Те, кто побывал за океаном, знают: Соединенные Штаты — жестокое полицейское государство.

Задание у меня было такое: встретиться со многими конгрессменами и попытаться объяснить им, что на самом деле происходит в России.

Я успел встретиться и переговорить с десятком-полтора депутатов конгресса. Говорил я им примерно вот что: «То, что происходит в России, совсем не похоже на демократические реформы. На самом деле идет криминализация страны. Это очень опасно для всего мира. Превращение одной шестой части планеты в криминальную зону неизбежно скажется на повышении уровня преступности во всем мире. (Еще как сказалось!) Сейчас вам все нравится: слабый президент, действующий по указаниям Запада; финансовые потоки ворованных денег, текущие на Запад и укрепляющие его экономику; разрушается армия — Россия уже небоеспособна и не представляет собой никакой угрозы… Но надо смотреть в будущее, надо понимать, что рано или поздно «отольются кошке мышкины слезки» — такова логика исторического процесса».

Примерно так я говорил. У меня в руках было и документальное свидетельство — только что снятый фильм «Великая криминальная революция». Я показывал, доказывал, убеждал…

На меня смотрели пустые холодные глаза.

Доконала меня одна из последних встреч. Холеный господин, в отлично сшитом костюме, в сверкающих башмаках, в длинных черных шелковых носках, спокойно выслушал меня и сказал:

«А может, и не надо этого ничего. Ну, там… армии, науки, высоких технологий… У России своя специфика: хорошие леса, там много грибов, ягод…»

— Покупайте обратный билет, — сказал я организаторам своей поездки. — Больше я с этими идиотами общаться не желаю…

Я был разъярен. Курить в конгрессе нигде нельзя, даже в туалете. С зажженной сигаретой в зубах я шел по коридорам конгресса — встречные шарахались от меня в стороны.

«Какие идиоты! Какие они все идиоты! — думал я. — У нас в Думе тоже немало таких, но «наш» идиот по сравнению с «ихним» — Вольтер!»

Впечатление от конгресса немножко скрасила моя последняя встреча. Я сижу в мягком кресле в богато убранном кабинете, напротив за письменным столом — улыбающийся полноватый человек. На стенах — охотничьи фотографии. Спрашиваю:

— Вы что, охотник?

— Да, — кивнул он, улыбаясь.

— У нас есть писатель — Иван Сергеевич Тургенев… У него я встретил такую фразу: «Знавал я одного помещика, страстного охотника, а значит, хорошего человека».

Он засмеялся и вдруг спросил:

— Вы мне разрешите закурить?

Милый ты мой человек! Нет, не все безнадежно в американском конгрессе.

Под руку с Пушкиным

Всю жизнь я занимаюсь каким-то странным видом творчества. Вернее, вторичного творчества. Бывает же вторсырье. Вот и у меня — «втортвор».

В молодости, когда была хорошая память, я знал много стихов. Кое-что забыл, что-то помню, какие-то стихи всплывают в памяти отдельными строчками. Причем, откуда эта строка, какого автора — убей, не помню. Ну, предположим, из темноты сознания выплывает удивительно красивое сочетание слов: «с печальным шумом обнажалась».

Кто обнажался, женщина? Тогда почему «с печальным шумом»? Нет, скорее всего, «дубрава», «роща». Похоже на Пушкина. Даже можно сказать точнее: «Евгений Онегин».

Ну, загляни в книжку и найди эту строфу. Нет, мне интересно вспомнить самому. И начинаются «муки творчества». Путешествие по закоулкам памяти. Ход сочинительства примерно таков.

Итак, «роща». Сразу вспоминается: «…уж роща отряхает последние листы с нагих своих ветвей…» Но эта строка полна энергетики, и, несмотря на то, что речь идет об увядании природы, она, безусловно, мажорна. А строчка, пришедшая на память, — минор. Не знаю почему, но чувствую, стихи грустные.

А с чем может рифмоваться слово «обнажалась»? У Пушкина рифмы простые, это не Маяковский с его «…делать жизнь с кого — Дзержинского».

Конечно, и Александр Сергеевич порой увлекался рифмоплетством. Например:

«Но, господа, дозволено льС вином равнять до-ре-ми-соль?»

Но чаще всего рифма открытая, простая. Что там можно подобрать к слову «обнажалась»? «Улыбалась», «открывалась», «приближалась»! Точно! «Приближалась»! «Приближалась довольно скучная пора, стоял ноябрь уж у двора».

Дальше процесс ускоряется, неделя «работы», и строфа готова. Хожу гордый, словно сам сочинил. Чистой воды Остап Бендер.

Вот они, эти божественные, с детства знакомые, неземной красоты стихи:

Уж небо осенью дышало,Уж реже солнышко блистало,Короче становился день,Лесов таинственная сеньС печальным шумом обнажалась,Ложился на поля туман,Гусей крикливых караванТянулся к югу; приближаласьДовольно скучная пора;Стоял ноябрь уж у двора.

Глупая география

1983 год. Делать совершенно нечего. Встаю поздно, задергиваю плотные шторы, чтобы не видеть гнусный пейзаж за окном, и слоняюсь из угла в угол. Сценарий зарубили, ничего нового — интересного и «проходимого» — в голове не возникает…

От нечего делать стал сочинять «глупую географию». Но ни терпения, ни таланта не хватило. Бросил.

А поначалу вроде пошло хорошо…

Солнце шпарит из-за гор,Жарко, словно в кратере,В государстве ЭквадорНа самом экваторе.И экватор делит тамЭквадор напополам.

Говорят, что в АбиссинииВасильки совсем не синие,Крокодилы не зеленые,Огурцы там не соленые,Гладиолусы не красные,Насекомые опасные…Говорят, зимою лето там,Люди черные поэтому.Все черны, и даже царьЧерный, как ржаной сухарь.

Шел я по Копакабане,Были денежки в кармане…Пацаны в футбол играли,Засмотрелся — обокрали!Ах, какой разиня я,Это же Бразилия!Ни ногой больше не стануЯ на пляж Копакабану,Ах, какие же засранцыБразили-лианцы!

В Гонолулу, в ГонолулуНа Гавайских островах,Все живое вдруг заснулоИ живет в красивых снах.Снится толстым бегемотам,Что они теперь стройны.И солдатским снится ротамМир без ужасов войны.

Даже глупые гиббоныСпят, качаясь на хвостах…Вот оказия какаяНа Гавайских островах.

Частушки

Неповторимое чудо — частушка. Понятно, что без матерка — это уже не частушка.

Однажды Иосиф Кобзон тяжело болел. Я через день звонил в больницу. Трубку брала жена. Однажды звоню:

— Неля, как дела?