Читать интересную книгу Внук кавалергарда - В. Коваленко

— Господин есаул, ваше благородие, — кинулся из кучи казаков Степан. — Пощадите, — заикаясь от волнения, умолял он. — Брательник он мой, кровный. Один он у меня, один. Никакой он не красный. Один он у меня, один, — твердил он слезно.

— Казак, — подступил есаул к Степану, — не ты ли когда-то давал клятву на верность царю и отечеству, а там есть и такие слова: «Не щадя живота уничтожать врагов отечества». А сейчас настал именно тот момент, когда слова данной тобой клятвы проверяются на деле. — Есаул стал говорить громко, чеканя каждое слово. — В этой гражданской войне, где на поле брани сошлись два противоборствующих класса, — он переходил от казака к казаку, глядя каждому пронзительно в глаза, упиваясь своим красноречием, и чувствовал себя сейчас на вершине своего ораторского мастерства, — нет ни свата, ни отца, ни брата. Есть только враг твоего отечества, есть люди, посягнувшие на твой мирный уклад жизни.

Он резко повернулся к Ваньке и спросил каким-то торжественным голосом:

— Так куда ты вез оружие?

Ванька молчал, сбитый с толку болтовней есаула.

— Расстрелять! — бросил тот театрально и пошел к офицерам.

Макущенко повис на Степане и силой утащил в сторону.

Ванька стоял какой-то потерянный и жалкий; он, кажется, даже не понял слово «расстрелять».

До него дошел весь смысл произошедшего, когда урядник сунул ему в руку саперную лопату:

— Ступай, — и указал на степь.

На расстрел повели трое солдат, позади на коне ехал урядник.

Ванька копал могилу, когда услышал скачущий топот коней и громкий окрик урядника: «Куды прете, вертай отсель».

В ответ прогремело два выстрела.

Ванька поднял от ямы голову и увидел, как Макущенко пинками отправляет двух оставшихся, растерянных солдат в часть, а к нему с раскинутыми руками и счастливой улыбкой на лице бежит Степан.

Ванька швырнул прочь лопату и шагнул к брату в объятия.

— Ванек, Ванек, живой, — шептал страстно брат, покрывая поцелуями мокрое Ванькино лицо.

Подбежал Макущенко, нетерпеливо поторопил:

— Быстрей! Уходимо. Опосля расцеломкаетесь.

И тут грянул выстрел. Ванька, обнимая брата, почувствовал, как у того судорожно дрогнула спина; почти тут же из уголка губ потекла струйка крови.

— Прости, бра… — с кровью выдавил он и безжизненно обмяк в Ванькиных; руках.

— Степан-н-н! — разрезал степь истошный крик. Макущенко стрелял в убегающие две серые фигуры. Когда оба солдата упали, он подбежал к визжащему в истерическом плаче Ваньке и жестко оторвал его от тела брата:

— Тикать надоть, швидчее.

Силой усадил паренька на братова коня, сунул торопливо винтовку и шашку брата и ладонью, поторапливая, шлепнул коня.

Не успели отъехать — за ними пошла погоня. Преследовали не менее двух десятков верховых казаков.

Макущенко, прижавшись к шее коня, под суматошный свист пуль, вслух умолял Бога: «Поможи, Господи! Брошу пити, матюгаться, гуляти, усе брошу, тильки поможи».

То ли горячая молитва казака оказала помощь, то ли еще что, только погоня отстала. Но и свои кони изрядно измотались, екали селезенкой, хлопья розовой пены зависли на поджарых боках.

Сделали привал.

— Твоя молитва помогла, — улыбнулся Ванька.

— Тю-ю, ты думал, я взаправду Богу? Шо тильки вгорячах не набрехаешь! — весело осклабился Макущенко. — Меня дразнют Сашком, — доставая провизию из переметной торбы, между делом сказал он.

— Лучше бы меня расстреляли, брат бы сейчас был жив, — горько вздохнул Ванька и заплакал.

— Який брат позволит, шоб его ридную кровинку убили. Також довольно мокреть, слезами горю не поможешь. И запомни: ты с сего дню казак Уральского воинства. Не просто хлопчик, а казак. И должон быть достоин памяти свово брата, а не распускать нюни.

Ванька скинул Степанову винтовку и, косясь на горячего Сашко, стал умываться из баклажки, задрав голову и поливая струйкой на заплаканное лицо.

— Не плескай много. А друг он был сердешный. Усе с ним пополам, одной буркой укрывались. Вот — крестиками обменялись, яки брат стал, — он расстегнул стоячий ворот гимнастерки и вытащил из-за пазухи медный Степанов крестик, покрутил им перед Ванькой и засунул обратно.

Нарезая шашкой сало, позвал Ваньку:

— Айда, хлопче, поснедаемо.

— Не хочу, — отказался паренек.

— Местечко непоганое подобрали, — оглядываясь окрест, пробухтел Сашко с набитым ртом. — Туточки нас врасплох не застануть.

Место и правда было выбрано удачно: все просматривалось верст на пять вокруг. Впрочем, и просматривать нечего было — кругом голая степь. Только неподалече кустарник дикой сирени да лощина к нему. Вот и вся природа. Правда, версты за четыре трубы и крыши изб выглядывали, а так и глаз остановить не на чем. Это обоих устраивало.

— А щас займемся делом, — завязывая торбу с продуктами, сказал Сашко и обнажил шашку. — Побачимо, на шо ты, хлопец, годен.

Ванька, раззадорившись, наносил удар за ударом. Сашко, с дьявольской ухмылкой, легко отбивал их.

— Трошки будь зорче, — учил он, — не бачь на мои руки. Бачь в очи: они о любом моем ударе или выпаде предупредят тебя, — наставлял он весело. — Завсегда руби сплеча, а не кистью: так сподручнее и крепче. Выжди…

— Руки вверх! — неожиданно раздался громкий окрик от сирени.

Сашко и Ванька обескураженно опустили шашки и повернулись на голос.

У сирени стояли трое красноармейцев с винтовками наперевес и выжидательно смотрели на них.

— О, хлопцы, — радостно воскликнул Сашко, делая шаг им навстречу. — А мы до вас тикаемо, а вы сами нас побачили.

— Стойте на месте и бросьте сабли! — охрипшим голосом приказал пожилой и кивнул стоявшим рядом бойцам: — Свяжите.

Им связали руки сзади одной длинной веревкой.

— Это чтоб вы не разбежались в разные стороны, — пояснил серьезным тоном худощавый, стягивая Ваньке руки.

— Щоб тоби черти так затягивали! — щерился Сашко и матюгался.

— К черту еще попасть надо, а тебя как бы через час туда не отправили, — урезонил пожилой, вытаскивая у Ваньки из кармана штанов кисет.

— Дядя, поклади кисет на место. Не тобой положено, не тобой и взято будет, — пристыдил Ванька пожилого.

— Ух какие мы важные! — покривил губы пожилой, но кисет положил.

— А ты где столько цацек насобирал? — мелодично тронул он на груди Сашко три Георгиевских креста.

— Когды ты с Манькой на сеновале барахтался, я немчуре головы рубил, — окрысился Сашко и зло добавил: — Веди, коль повязал, вояка хренов.

Пожилой насупился, но промолчал.

До деревни, где располагался штаб красного летучего полка, их вели около часа.

Подошли к большому дому с красным флагом, висевшим над дверью. Ванька понял, что это и есть штаб неуязвимого для белых полка.

— Что за казачков спумал, а, Проня? — ехидно спросил один из стоявших у коновязи бойцов.

— А ну цыц, колготня! — осек сурово пожилой занозистого на язык красноармейца. — К командиру, — бросил он часовому, подталкивая прикладом Сашко в бок.

В комнате под потолком висела зажженная трехлинейная лампа с большим пузырчатым стеклом, посередине стоял круглый стол, вдоль стены ряд стульев с гнутыми дугой спинками. Их остановили у дверей и велели ждать. Минут через пять из соседней комнаты вышли два человека, оба в военных френчах. Тот, что вышел первым, моложавый, с решительными движениями, подошел к ним, нянькая раненую руку и морща от боли сизые губы.

Пожилой конвоир у них за спиной покашлял, привлекая внимание.

— Товарищ Зданович, разрешите докласть. Задержаны за деревней, дрались на саблях. — И тотчас добавил: — Тот, который в казачьей одежке, с мядалями, скажу вам, больна яряпенистый, с гонором, значить.

— Развяжите, — приказал Зданович.

— Дык, товарищ комполка, они ведь…

— Развяжите и ступайте на службу, — повторил Зданович более холодно.

Их развязали, и они стали растирать онемевшие запястья.

— Кто такие, откудова, рассказывайте, — бросил комполка, присаживаясь на стул.

Ванька посмотрел на Макущенко, но тот, по-видимому, не видел никого, кроме второго командира, по стати и выправке, видно, бывшего офицера.

Ванька начал свой рассказ от застолья в доме кузнеца и закончил гибелью брата и погоней.

Командир не перебивал, только в конце рассказа поинтересовался:

— Кого послали нас искать?

— Леху Гончаренко.

— Погиб ваш Леха, смертью мученика, — помолчав, сказал комполка. — Не доезжая до нас, в крутенькой балке, замучила до смерти банда местного богатея Пяткина, в чьем доме мы сейчас и находимся.

— А с Пяткиным что? — спросил паренек. Комполка сморщил губы в недоброй ухмылке.

— Пяткин, — он глазами показал на потолок, — там. Наверное, умоляет сейчас Гончаренко, чтоб простил.