Читать интересную книгу В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть) - Александр Русов

— Где мы?

— В Доме почетных гостей.

Сергей Сергеевич облокотился на гладкие перила.

— Кабан выбегает — гость стреляет, — коротко объяснил молодой человек.

— Зачем бы ему сюда бежать?

Сопровождающий многозначительно хмыкнул, избегая прямого ответа.

Комната рядом с охотничьей вышкой оказалась небольшой, но уютно обставленной: двуспальная кровать посредине, ближе к окну — трюмо в резной золоченой раме с мраморной столешницей, на полу шкура, но уже черного медведя, по стенам — оленьи рога, голова кабана, ружье, патронташ с патронами…

— Тут ванна и туалет. — Сопровождающий указал на дверь в стене. — Завтрак и ужин внизу. Обедаем в гостинице.

Возле зеркала лежали папка, стопка каких-то брошюр, бумаг, значок делегата, шариковая ручка и сувенир из цветного стекла: двуглавый Эльбрус. Все было новеньким, свежим, хрустящим, остро пахнущим. В отличие от папок, штабелем сложенных за спинами оргкомитетчиков, эта была не серого, а красного цвета, и не из дешевого ледерина, а из тонкой натуральной кожи.

— Ваши вещи привезут сюда.

Точно боясь наскучить гостю, молодой человек сообщал лишь самое необходимое.

— Там не только мои, — сказал Триэс. — Я с сотрудницей. У нее чемодан…

— Простите, ее фамилия?

— Коллегова Инна Владимировна.

— Видимо, она будет помогать вам в работе? — осторожно осведомился молодой человек. — К сожалению, мы не знали. Нас не предупредили. Извините. Все места распределены. Ну ничего, внизу все время будет дежурить машина. Постоянная связь с гостиницей. Отдыхайте пока. Я заеду за вами через час.

Молодой человек удалился. Минуту спустя за окном засипел стартер, послышалось чихание и легкое шелестение шин.

Тем временем в двухместном номере гостиницы «Приэльбрусье» Инну разбудил стук в дверь.

— Кто там? — спросила она, еще плохо соображая со сна, но ответа не последовало.

Через некоторое время вновь постучали. Инна наспех оделась, открыла дверь. В комнату вошла полноватая женщина с дорожной сумкой.

— Здравствуйте, — прозвучал вкрадчивый женский голос. — Меня зовут Калерия Николаевна.

Новая постоялица подошла к окну, оглядела номер и, судя по выражению лица, осталась довольна.

— Здесь прелестно!

При этих словах Инна вздрогнула.

На Калерии Николаевне было строгое, защитного цвета платье с кармашком слева, где красовалась крупная янтарная брошь.

— Тоже на конференцию?

— Да…

— Вы из каких краев, деточка?

— Я? Из Лунина…

Калерия Николаевна влюбленными и как бы в то же время незрячими глазами смотрела на Инну. Заспанная физиономия будущей соседки словно бы пробудила в ней тайную грусть, воспоминания о чем-то далеком и несбывшемся. Могла ли Калерия Николаевна с ее расплывшейся фигурой, утраченной прелестью форм, одутловатым, сильно напудренным лицом даже предположить, что они с «деточкой» почти ровесницы?

Кое-как приведя себя в порядок, Инна спустилась вниз. В вестибюле под плакатом «Привет участникам конференции!» гудела, неистовствовала толпа. Люди узнавали, приветствовали друг друга, похлопывали по плечу, смеялись, пожимали руки. Какой-то седовласый делегат бушевал возле столика, требовал отдельный номер.

— Да будет у вас отдельный номер…

— Моей сотруднице тоже необходим отдельный. Нам предстоит много работать. У нас важный доклад. Один секционный, один пленарный…

— Ничего, подготовитесь.

— Тогда, по крайней мере, хоть на одном этаже…

Позади Инны в очередь встал какой-то субъект.

— Девушка, мы с вами где-то встречались. Вы случайно не из Ленинграда? Вы из какого института, девушка? Кто ваш шеф? Почему вы такая неразговорчивая?..

Триэса нигде не было. Получив папку и остальное, Инна попыталась узнать, где его можно найти.

— Он в другой гостинице, девушка, — ответили ей. — Это далеко. Так что только завтра. На пленарном заседании.

Инна почувствовала ядовитый укол обиды. Ей стало вдруг почему-то нестерпимо стыдно и жалко себя. Едва сдерживая слезы, она толкнула наружную стеклянную дверь и зажмурилась от яркого света. Светилось все: земля, небо, деревья, белые многоэтажные здания. Четкие, будто выпиленные лобзиком, контуры вещного мира парили в бесплотном воздухе. На горизонте сгущался легкий пар едва различимой череды гор.

— Эльбрус ищете, девушка? Вон, видите?.. Вон Эльбрус.

— Отсюда Эльбрус не виден, — сердито заметил кто-то из проходящих мимо.

— Девушка! А, девушка? Вас как зовут? Меня — Альберт. Давайте познакомимся.

— Отстаньте! — только и сказала Инна.

Она медленно брела под ослепительно ярким солнцем, не ведая куда и зачем.

«Как он мог? — думала. — Уехать, даже не предупредив. Знает, что я без вещей. Так вот взять и бросить…»

Около часу дня на пороге Охотничьей комнаты вновь возник молодой человек.

— Как отдохнули, Сергей Сергеевич? Пожелания, замечания есть?

Замечаний у гостя не оказалось.

— Вы готовы?

— К чему?

— Чтобы ехать.

— Куда?

— В одно место, — сказал молодой человек, как бы даже немного смутившись. — Вас ждут.

— Я никого здесь не знаю.

— Ничего, узнаете, — опять-таки очень вежливо, почти застенчиво, но в то же время бесцеремонно произнес молодой человек.

Ни в какое место ехать Триэсу не хотелось, однако слов для решительного возражения почему-то и на этот раз не нашлось.

— Тут мы договорились с одним товарищем… — как-то неубедительно промямлил он.

— Пусть товарищ поедет с нами.

Это была, в общем-то, неплохая, можно даже сказать, превосходная мысль.

Они спустились по винтовой гулкой лестнице, прошли комнату с бурым медведем, окунулись в благоухание садовых роз и подстриженной травы перед домом. Машина ждала у крыльца.

В гостинице «Приэльбрусье» Триэс узнал у администратора номер телефона и позвонил. Никто не снял трубку. «Ну вот», — подумал он с досадой, на всякий случай обошел вестибюль, выглянул на улицу.

— Все в порядке? — бодро встретил его молодой человек, распахивая дверцу машины.

По прибытии на место выяснилось: кроме Триэса в гости приглашены еще трое приезжих — знакомый по предыдущим конференциям профессор Стружчук с молодой сотрудницей и незнакомый доктор наук из Москвы. Принимали их все те же очень похожие друг на друга молодые люди и один пожилой — примерно одних лет с Павлом Игнатьевичем Стружчуком. Пожилой представился доцентом Казбулатовым.

Поскольку тем для общих разговоров оказалось удручающе мало, хозяева поспешили усадить гостей за стол. Сопровождавший Триэса молодой человек опять очутился рядом, по левую руку. Далее следовал доцент Казбулатов, еще один молодой человек, доктор из Москвы, третий молодой человек, Павел Игнатьевич Стружчук. Замыкала круг сотрудница последнего — субтильное, как бы навечно законсервированное еще в раннем девичестве существо с нарумяненными щечками и тоскующим взглядом ярко накрашенных глаз.

Каждый из молодых людей в хорошем темпе и с подчеркнутым почтением наполнял рюмку вверенного его заботам гостя, подкладывал в тарелку съестное, а доцент Казбулатов руководил мероприятием в целом.

Павел Игнатьевич быстро захмелел. Его обрамленная белым венчиком нежная лысина порозовела, приобретя оттенок вершины снежного Эльбруса, какой та выглядела на памятном сувенире. Он неустанно пил за здоровье хозяев, за их гостеприимство и за выдающиеся достижения приэльбрусской школы химиков, а также за своего нового юного друга, соседа по столу, выражая твердую уверенность в необходимости продолжения знакомства. Пусть молодой человек приедет теперь к нему в институт и начнет под его, Павла Игнатьевича, непосредственным, авторитарным, так сказать, руководством диссертационную работу, в успешном выполнении которой лично он, Павел Игнатьевич, нисколько не сомневается, поскольку видит перед собой не мальчика, но мужа, то есть уже готового, собственно, кандидата наук, во всех отношениях достойного этого высокого звания.

Доцент Казбулатов удовлетворенно кивал, улыбался, а тот, к кому был обращен этот в некотором роде футурологический тост, почти не прикасался к еде. Он сидел, как невеста, с опущенными глазами и от стеснения теребил скатерть, ни на минуту не забывая, впрочем, о рюмке Павла Игнатьевича.

Целый каскад коротких и продолжительных выступлений профессора Стружчука взбудоражил молодого человека, сидевшего рядом с Триэсом. Его призывные взгляды как бы умоляли Сергея Сергеевича поскорее продолжить и развить мысль словоохотливого профессора.