Мальчик помолчал и тихо ответил:
– Да…
– А папа твой искал, искал его и до кражи вашей квартиры и после кражи, и вынужден был нарисовать по нашей просьбе натюрморт, благодаря своей художественной памяти. Твой папа талантлив, а его сын… – «вор» хотел сказать Остап, но воздержался.
Слава всхлипнул и промямлил:
– Не говорите папе, что я…
– Не говорить? Как же не говорить, куда исчез его натюрморт?
– Я сознаюсь… скажу ему, что я… – лепетал школьник.
Балаганов хотел что-то сказать, но Бендер остановил его жестом руки.
– Все это можно допустить, Слава, – прошелся по комнате Остап. Потом подошел вплотную к Славе и, глядя ему в глаза, спросил:
– А как быть с молочником?
– С двумя чашечками? – не удержался Балаганов.
– Да, молочник с чашечками, Слава?
– Вы знаете?! – вскричал мальчик, отступая к двери.
– Знаем, знаем, – преградил путь к выходу школьника Балаганов.
– Унес это ценнейшее ювелирное изделие, которое так ценил твой папа из родительской квартиры! – громко произнес Бендер.
– В обмен на велосипед! – также громко сказал Балаганов.
– Я не хотел, не хотел, простите, простите! Отпустите меня… – с плачем опустился на стул Слава. – Это папа Лены уговорил меня на обмен, когда он увидел натюрморт, простите… – уже громко плакал школьник и его плач переходил уже в рыдание. – Умоляю, не говорите папе… не говорите… – рыдал мальчик.
Бендер и Балаганов молчали, слушая раскаяние Славы, затем Остап сказал:
– Хорошо, успокойся, Слава, не скажем твоему отцу, перестань плакать. Обещаем, что не скажем, так, Шура?
– Да, да, Слава, не скажем, – подошел к мальчику Балаганов и положил руку на плече его.
– Но для этого, – помедлили Остап, – для этого, – повторил он. – Садись за стол. Вот тебе бумага, ручка с чернильницей и, напиши все, как было с натюрмортом, а как потом и обменял молочник…
– С двумя чашечками, – вставил Балаганов.
– Обменялся с отцом Лены Клюевой на велосипед. Пиши, умник, иначе это станет известно не только твоему папе, но и всей школе, – предупредил мальчика Остап.
Слава, все еще всхлипывая, подсел к столу и дрожащей рукой, макнул ручку в чернильницу и собрался писать. – Я не знаю что писать, с чего начать? – тихо спросил Слава.
– Начни с того, что ты без разрешения папы унес из дома натюрморт с молочником, который нарисовал мой папа… Вот так и начни.
Школьник быстро стал писать слова, которые произнес Остап.
Бендер стоял за его спиной и когда тот написал, обернулся к Остапу с вопросом:
– Что еще писать?
И Бендер продиктовал все по порядку то, что совершил Слава. И закончил обменом велосипеда на молочник.
– А теперь подпиши, – указал Остап. – Ученик седьмого класса Слава Лоев. И число, как положено.
Вошел Козлевич и, видя школьника за письмом, ничего не сказал, поняв, что его слова будут ник месту, опустился на стул.
– Вот так, Слава, – взял лист с написанным Бендер. – Как и обещал, мы никому ни слова, Слава. Надеемся, что ты полностью раскаялся и будешь отныне честным человеком.
– Обещаю, клянусь… товарищи, – горячо заверил школьник.
– Ну что же, поверим ему?
– Поверим, если по справедливости, – произнес Балаганов.
– Если так, поверим, Остап Ибрагимович. Отвезти Славу домой?
– Да, конечно, а учить Славу вождению автомобилем будете в свободное от работы время.
– Спасибо, – воспрянул духом школьник. – Спасибо, – пошел он к выходу за Козлевичем.
– Ну, командор, имея такую бумагу, мы этого Клюева! – хлопнул в ладоши Балаганов.
– Да, Шура, теперь он у нас на крючке, прочно посажен за свое беззаконие, а точнее, подведен под статью уголовного кодекса РСФСР, – дорогой мой рыжик единомышленник, – засмеялся Бендер.
Встретился Бендер с Клюевым у него дома, после уточнения его адреса у того же Славы.
– Я знал, что вы придете, Остап Ибрагимович, – голосом виноватого проговорил нэпман, когда Остап вошел к нему.
– Иначе и не могло быть, Юрий Власович, – без приглашения уселся на стул у стола Бендер.
– Чаю? Или коньяка, водки?
– Нет. О деле, товарищ нэпман, будем говорить о деле-е, – произнес Остап слово «о деле» подчеркнуто и твердо.
– Да, да, конечно… – опустился на стул Клюев.
– Один знакомый мне пройдоха говорил: – «Утром деньги-вечером стулья, вечером деньги, утром стулья», – но сейчас вместо стульев – молочник. Молочник, который дал вам в обмен на велосипед Слава Лоев, семиклассник школы, где учится ваша дочь Лена. Дал вам этот молочник без ведома родителей, своего отца, а попросту украл у своего отца. Итак, молочник сейчас и деньги вам сразу без вечера… без утра и вечера, как речь шла о стульях. Вношу поправку: молочник сейчас с двумя чашечками, как любит добавлять мой эксперт и никаких денег, ни утром, ни вечером, Юрий Власович.
– Да… – вдруг встал нэпман, – А откуда вам известно, что Слава принес мне этот молочник без ведома родителей?
– Не будьте наивным, Юрий Власович, вы же серьезный коммерсант, в наше время, время новой экономической политики! Отец Славы подтвердит, что его сын унес из дома этот молочник без спроса, а попросту украл! Это раз, а вот и показания самого Славы, – извлек из кармана лист написанный школьником.
– Да… да… понимаю… – опустился на стул Клюев с видом человека убитого фактами о содеянном им преступлении.
– Может прочесть вам писанину школьника Славы?
– Нет, не надо… – тихо проговорил нэпман. – Виноват, чего уж тут.
– Виноват, не оправдание. И счастье ваше, что этим делом еще не занялось ОГПУ. Как вам известно, это по их указанию отвергли от вашего магазина полуподвальную комнату моему учреждению для музея.
– Да, это мне известно, – прошептал Клюев.
– Тем более. Перейдем к делу? Вместо предлагаемых вами чая, водки и коньяка, прошу на стол молочник и чашечки к нему! – хлопнул ладонью по столу великий предприниматель, коммерсант, комбинатор, искатель миллионов.
Нэпман молчал, опустив голову. Бендер подождал какое-то время и пояснил:
– За покупку краденного у советского школьника, статья 136 Уголовного кодекса РСФСР, часть первая до десяти лет строгого режима с конфискацией всего имущества, не говоря уже о ваших нэпманских магазинов.
Клюев вскочил и вскричал:
– О, Боже! Да как же это я так?! – закачался он, стоя перед Бендером. – Не губите, Остап Ибрагимович, у меня семья, дочь, сын… Что надо сделать, чтобы искупить свою вину?
– Для начала, как я уже сказал, Юрий Власович, молочник на стол! Об остальном потом.
– Да, но… – замялся нэпман.
Что но? – возлился на него Остап.
– У меня нет его! – вскричал Клюев.
– Как это нет?! – вскочил Бендер.
– Я его подарил фининспектору… – заплакал нэпман.
– Как это подарили? Кому?! – криком спросил Остап.
– На день рождения его жене, он выпросил, когда увидел этот молочник, – продолжать всхлипывать Клюев.
– Фамилия, имя, отчество, где живет?
– Сейчас, сейчас, я напишу даже… – заторопился нэпман.
– Напишите и мы сейчас же едем к нему.
– Не сейчас, не сейчас, Остап Ибрагимович, сейчас он на службе, – писал адрес и фамилию фининспектора Клюева.
– Жена? Жена его дома? Этого достаточно, чтобы вернуть ваш подарок. Поехали!
Остап и Клюев сели в машину, в которой терпеливо ждали своего командора Балаганов и Козлевич и вскоре подъехали к дому фининспектора. На звонок нэпмана дверь квартиры отворила женщина лет пятидесяти и со следами былой красоты удивленно уставилась на пришедших.
– Здравствуйте, Варвара Николаевна, извините, за вторжение, но это необходимо, – вошел мимо нее в квартиру Клюев.
– Здравствуйте, – последовал за ним и Бендер.
– Здравствуйте, – последовала за ними хозяйка.
– Дело срочное, очень срочное, Варвара Николаевна, – быстро заговорил Клюев.
– Да, уважаемая, для ведения следствия, – вынул демонстративно красную книжечку Бендер.
– Да, так чем я могу? – отступила в глубь комнаты хозяйка.
– Извините, дорогая Варвара Николаевна, где мой подарок? Молочник? Так сложились обстоятельства.
– Как где? – удивилась женщина. – В серванте, проходите в гостиную, – пошла хозяйка в другую комнату.
Клюев и Бендер быстро, можно сказать, рванули за ней.
– Вот ваш подарок, Юрий Власович, – указала хозяйка на сервант.
За стеклом серванта стоял заветный молочник с двумя однородными малыми чашечками по его бокам. И свет из окна гостиной играл яркими золотистыми отблесками на его утонченных узорах.
Если нэпман смотрел на молочник, как на уже знакомую вещь, а теперь спасительную для него, то Бендер, расширенными глазами смотрел впервые на чудодейственное творение царского ювелира, стоимость которого определялась сотнями тысяч валюты. Об этом ни фининспектор, ни его жена, ни нэпман Клюев не знали.
– Да… – оторвал взгляд от искусного творения рук человека Бендер. – Варвара Николаевна, – обратился он к хозяйке, – принесите, пожалуйста. Салфетки, полотенце, чтобы упаковать изделия.