Читать интересную книгу Смотри на меня - Джеймс Кэрол

Тэйлор затормозил перед двойными воротами. Как и забор, они были сделаны из черного кованого железа, но напоминали мне уже не детский рисунок, а въезд в тюрьму. Если бы мы попытались протаранить эту трехметровую узорчатую преграду, это закончилось бы плачевно для такого мощного образца американской сборки, как наша патрульная машина.

Тэйлор опустил окно, и внутрь ворвалась волна перегретого воздуха. На колонне у ворот был установлен микрофон – такой, через который обычно заказываешь еду в фастфуде, не выходя из машины. Кнопок с цифрами не было. Внутрь можно было попасть, только если ворота откроют из дома или у тебя есть пульт. Тэйлор протянул руку и нажал кнопку звонка. Послышался гудок, два, затем щелчок и помехи.

– Чем я могу вам помочь? – спросил женский голос.

Он мог принадлежать жене Сэма или домработнице. Звук был металлический, плоский, поэтому сложно было сказать точно.

– Управление шерифа. Нам нужно поговорить с миссис Гэллоуэй.

Еще один щелчок, помехи стихли, и ворота начали медленно раздвигаться. Тишина, вливающаяся через окна, была жутковатой. Не было слышно ни единого звука. Для насекомых и птиц было слишком жарко, а ветра, который шевелил бы листву и ветки, не было. Когда ворота окончательно раскрылись, Тэйлор закрыл окно, и мы въехали в самое начало длинной извивающейся дороги.

Вид на дом-плантацию старинной постройки открывался нам постепенно. К тому моменту, как кондиционер окончательно справился с последствиями открывания окна, мы увидели его во всей красе. Сэм, возможно, и работал на периферии юридического ремесла, но оплачивалась она явно прекрасно. Дом с колоннами и идеальной симметрией не мог не впечатлять. По обеим сторонам от широкого парадного входа было равное количество окон одинакового размера. Белая кирпичная кладка слепила своей яркостью.

И все же белый цвет был чересчур белым, а каждая отдельно взятая деталь этого дома была слишком идеальна. Этот дом никак не мог быть построен до Гражданской войны. Даже при безукоризненном уходе двухвековой возраст дал бы о себе знать.

Тэйлор медленно ехал по тонкой ленте щебеночно-асфальтового покрытия, по обеим сторонам от которого простирались зеленые луга, напоминающие мне кладбище. Не хватало только надгробных плит.

Дорога привела нас к торцевой части дома, где за высоким плетнем прятался гараж на три машины. Тэйлор остановился рядом с новеньким «мерседесом» последней модели и заглушил двигатель.

Мы вышли из машины, и от жары у меня тут же перехватило дыхание. Несмотря на то, что было уже почти шесть вечера, температура так и не опускалась ниже тридцати. Тэйлор вытащил телефон и проверил сайт.

06:19:23

Белые цифры сменяли друг друга на черном фоне, и очередной висельник болтался в петле.

Если в деле не наметится перелом, очень скоро убийца запишет на свой счет еще один труп. Сложно искать преступника, который работает в полиции. Ему легко воспользоваться служебным положением и направить расследование по ложному, но выгодному для него следу. Для нас же это все равно что выйти на боксерский ринг в наручниках. Нам нужно было чудо. Но я верил в чудеса ничуть не больше, чем в удачу.

Когда мы подошли к парадному входу, дверь была уже открыта и домработница ждала, чтобы впустить нас. В доме было прохладно и просторно, комнаты были большие и открытые, как в церкви. Все лампы и светильники были включены, но по сравнению со слепящим солнцем освещение казалось тусклым.

Домработница провела нас по холлу мимо широкой лестницы из темного дерева с ярко-красным ковром. Чем дальше мы углублялись в дом, тем становилось холоднее, как будто бы мы спускались в подземелье. У одной из дверей она остановилась, постучала, открыла дверь и отошла в сторону, пропуская нас.

Комната была большая, дорого обставленная и абсолютно безликая. Шторы были задернуты, чтобы избежать перегрева, замысловатая хрустальная люстра разбрасывала по деревянному полу целые россыпи света. Сколь впечатляющей ни была люстра, в комнате был еще и богато оформленный камин, и фортепьяно марки «Стейнвей», который тоже мог побороться за звание главного украшения комнаты. Для меня «Стейнвей» был вне конкуренции – эти пианино просто замечательные. Мне очень хотелось подойти и что-нибудь сыграть, но сейчас явно было не место и не время для этого.

Барбара Гэллоуэй стояла у камина. Она была изысканно красива – как фарфоровая кукла, только не такая хрупкая. Темные волосы, карие глаза, возраст немного за сорок. Одета она была просто – в джинсы и однотонную черную блузку. Ее горе проявлялось в самых разных деталях – более и менее очевидных. Она была без косметики, из украшений на ней были только обручальное кольцо и кольцо в честь помолвки. Она постоянно вертела на пальце обручальное кольцо, по всей видимости, не отдавая себе в этом отчета.

Часов на запястье не было. Когда мир для тебя останавливается, время перестает иметь значение. Каждая секунда наполнена мыслями и воспоминаниями об умершем, а часы превращаются в твой личный ад. Спереди на ее джинсах виднелось маленькое пятно от кофе, которого в нормальных условиях там бы не было. Глаза были красные, взгляд – тяжелый.

На стене за ее спиной висел семейный портрет, на котором были изображены Сэм, Барбара и трое детей. Все были с серьезными лицами, ведь это был портрет, а не фотография. Тэйлор говорил, что детям от десяти до пятнадцати лет, но на портрете им было меньше на два или три года. Взгляд Барбары проследил за моим.

– Дети сейчас у моих родителей.

Замечание было туманным и не имело никакого отношения к делу – ей просто нужно было как-то заполнить тишину. Ее родители могли быть в Майами, Нью-Йорке или Чикаго. Или вообще за границей. Да и неважно, где именно они были. Мы пришли не для того, чтобы увидеть родителей или детей.

– Нам нужно задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете.

– Конечно. Пожалуйста, присаживайтесь.

Она указала нам на софу, которая неплохо смотрелась бы в Версальском дворце. Мы с Тэйлором сели с разных краев, а Барбара Гэллоуэй присела в кресло из того же гарнитура, расположенное сбоку от софы. Она повернулась к нам лицом, скрестив ноги и чопорно положив руки на колени.

– Я уже говорила с полицией.

– Я знаю, миссис Гэллоуэй. У меня только несколько дополнительных вопросов.

– Вы не отсюда, не так ли?

– Это так, мэм. Меня зовут Джефферсон Уинтер. Я выступаю приглашенным консультантом шерифского управления по этому делу.

Некоторое время она недоуменно рассматривала мою футболку с Хендриксом и мои волосы, а затем взглянула мне в глаза.

– Муж позвонил мне около пяти вечера вчера и сказал, что останется на работе допоздна и к ужину не придет. Так было не впервые, он часто задерживался на работе. Но обычно к девяти он бывал дома, поэтому, когда и в десять он не появился, я заволновалась. Я позвонила на мобильный, но на нем был включен автоответчик.

Это звучало как заявление, и оно показалось мне отрепетированным. Как будто бы она давала официальный комментарий, а не отвечала на чей-то конкретный вопрос. Я задумался, как часто Сэм на самом деле задерживался на работе и часто ли использовал ее как предлог. У богатого мужчины с образом жизни плантатора вполне могла быть любовница.

Барбара Гэллоуэй показалась мне сильной и гордой женщиной, но она явно была на грани срыва. В эту секунду ей необходимо было это отрицание, ей нужно было держать маску. Я мог бы достаточно легко ее расколоть, но это было бы излишне жестоко. Ту правду, которую я мог получить от нее, я смогу получить и в другом месте. Барбара сейчас находилась в своем личном аду, и, если ей и суждено перенести эту потерю, на восстановление уйдет очень много времени. Я совершенно не желал усугублять ее агонию.

15

– Миссис Гэллоуэй, – начал я, – мне нужно составить представление о том, каким был ваш муж.

– Был, – прошептала она. Ее невидящий взор был устремлен на собственные руки, и она без конца теребила кольцо. Затем она подняла голову и пристально взглянула мне в глаза. Если бы такого рода испытующие взгляды были мне в новинку, сейчас мне было бы некомфортно. – Через сколько времени люди начинают говорить о человеке «был»?

– Зависит от того, насколько вы любили человека. Если ненавидели, переход может случиться мгновенно. А если любили, то это совсем другое дело. Кому-то требуются месяцы, а кому-то – годы. А есть люди, которые так и не могут заставить себя говорить об ушедшем в прошедшем времени.

Я замолчал, не зная, стоит ли углубляться в эту тему и была ли Барбара готова меня слушать и понимать.

– Пожалуйста, – сказала она. – Просто скажите, что думаете.

– Некоторые так и застревают в прошлом, – немного поколебавшись, сказал я. – Для них мир перестает существовать после того телефонного звонка или стука в дверь, навсегда изменивших их жизнь. Неважно, чем они занимаются, они не могут сдвинуться с мертвой точки. Но, надо признать, они и не очень сильно стараются. Чувство вины за то, что они остались живы, а близкий человек мертв, запирает их в прошлом. И даже через десять или пятнадцать лет после произошедшего они все еще ставят для него приборы на столе.