Местные власти дали дипкурьерам охрану — взвод кавалеристов: «Иначе в два счёта окажетесь в руках хунхузов».
Так в сопровождении конников и выехали из Калгана. Урасов, Кувшинов и Соснов тряслись в открытом кузове, на камышовых корзинах, в которых находилась диппочта. Сидели, тесно прижавшись друг к другу, подняв воротники, сжимая в руках винтовки. Оружие дали в Калгане китайцы: «Минует опасность — сдадите нашим кавалеристам».
Кувшинов принял оружие с вдохновением, привычно, словно никогда и не расставался с ним, сразу протёр затвор. Урасов взял винтовку спокойно, не выразив никаких чувств. Соснов спросил:
— Это хорошая винтовка?
— Первый сорт!
— Так возьми себе. У тебя будет сразу две хорошие винтовки.
Дело в том, что дипкурьеры забыли приобрести в дорогу перчатки. Руки сильно коченели, а тут ещё держи винтовку.
Морозный ветер бил то в спину, то в лицо. От его ледяного дыхания приходилось закрывать глаза. Чтобы отогреться, по очереди садились в кабину к шофёру Ли Чапу — он был молчалив, с обветренным лицом, по которому невозможно было определить возраст китайца. Ли Чан по-своему звал дипкурьеров: по цвету пальто. Ура-сова он называл «Голубой», Кувшинова — «Серый», Соснова — «Жёлтый». Когда дипкурьер садился в кабину, Ли Чан молча стаскивал с правой руки варежку, протягивал пассажиру и вёл машину одной левой рукой.
Дипкурьеры так составили свой маршрут, чтобы к ночи непременно попасть в какой-либо населённый пункт. Располагались в отдельной фанзе, куда сгружали и диппочту. Отдыхали по очереди. Двое всегда бодрствовали: один дежурил снаружи, другой — внутри фанзы. Спали не раздеваясь, «одним глазом». Рядом с собой клали под тёплый халат («галантерея Иванова» оказалась очень кстати) винтовку.
Разговорчивым был Ли Чан только тогда, когда в кабину садился Урасов. Китаец как-то особенно, по-детски улыбался и требовал:
— Говори ещё, как видел Ленина.
И Урасов рассказывал.
Ли Чан слушал и время от времени бросал взгляд на руку соседа — ту самую руку, которую пожимал великий Ленин.
Однажды в дороге, когда подошла очередь Урасову садиться в кабину, он взглянул на Соснова и заметил, что у того стучали зубы.
— Замерзаешь? Полезай в кабину.
Соснов упорно отказывался. К вечеру, когда приехали в селение, у него появился жар. Смерить температуру было нечем. Лекарств тоже никаких.
В эту ночь никто не спал. Урасов и Кувшинов попеременно смотрели за Сосновым, который метался в жару, просил пить.
Ехать дальше с больным нельзя. Дни и ночи стали особенно тревожными. Вчера видели на склоне горы хунхузов, залёгших в цепь. Но напасть они не решились — побоялись взвода кавалеристов. Опасное место дипкурьеры миновали благополучно.
Появятся хунхузы опять или нет?
А тут ещё болезнь свалила товарища.
В довершение ко всему неожиданно исчез Ли Чаи.
— Ну и дела! — с досадой воскликнул Владимир.
Может быть, Ли Чан отлучился куда-нибудь ненадолго? Но почему он ничего не сказал? Может, его украли, насильно утащили?
Урасов где-то в глубине души чувствовал, что Ли Чану можно доверять, однако всё же не полагался только на своё чутьё, которое однажды — этот случай запомнился на всю жизнь — очень подвело его. Ещё до революции, в Перми, Владимир хранил оружие дружинников. Среди рабочих оказался ловкий провокатор, а Владимир ему доверял и из-за него попал в тюрьму — жандармы схватили во время переноски оружия.
… Поздно вечером возвратился Ли Чан. Оказывается, он ходил в соседнее селение и принёс оттуда какое-то китайское лекарство.
— Почему же ты ничего не сказал нам? — набросился на него Урасов.
— Кругом хунхузы, боялся — не отпустишь меня.
— Ну ладно. Где достал лекарство: в аптеке?
— Абтега — нета. Сталика дала. Завтла «Жёлтый» — здолова. Совсем здолова.
Когда Соснов выпил лекарство, Ли Чан ткнул рукой в грудь сперва Урасова, потом Кувшинова:
— «Голубой» — не спишь, «Серый» — не спишь. Много не спишь, вот какой стал, — он вдавил пальцами свои щёки. — Сегодня — все спишь, моя с винтовка калаула ходи!
Урасов дружески похлопал китайца по плечу.
— Спасибо, Ли Чан. Но всё же дежурить будем мы, а не ты. Ничего, мы привыкли к таким передрягам.
Действительно, назавтра Соснову стало гораздо легче. Неведомое лекарство быстро сбило жар. Остальное доделали крепкий организм и воля Соснова.
Можно было продолжать путь.
Машина покатила по просторам монгольских степей. Днём остановились в селении, чтобы согреть чай и перекусить. Хозяин юрты гостеприимно пригласил к очагу и не отрывал раскосых карих глаз от Соснова. Потом хозяин куда-то вышел на несколько минут и вернулся. Вскоре в юрту вошёл другой старик монгол, сел на корточки прямо перед Соеновым и, наглядевшись, удалился. Вслед за стариком появился третий монгол. Потом ещё, ещё. Поздоровавшись, все они усаживались против Соснова и молча, с удивлением рассматривали его, вернее — его бороду. У Соснова была редкостной величины и черноты борода — она-то и привлекала вни мание. Эта борода не давала Соснову покоя: за ним повсюду — в Китае, Монголии и других странах — буквально по пятам ходили люди. И в конце концов он не выдержал и расстался со своей роскошной бородой. Между прочим, на первых порах и это доставило ему кое-какие хлопоты. Дипкурьеров, часто ездивших по одним и тем же маршрутам, хорошо знали пограничные чиновники в лицо. Знали, конечно, Соснова. И когда он неожиданно предстал перед ними без бороды, на него посматривали подозрительно и тщательнее обычного проверяли документы.
Где-то за Улан-Батором показалось село Бароты. Оно сплошь состояло из русских изб — здесь обосновались переселенцы, бежавшие в своё время от преследований царского правительства.
Памятное село! Когда выбрались на окраину, увидели встречную машину. И, едва поравнявшись с нею, Урасов воскликнул:
— Ба! Вот так неожиданность!
На машине ехали в Китай дипкурьер Константин Иванов — высокий розовощёкий богатырь, добродушный и общительный — и сопровождавшие его товарищи.
— Доставайте, братцы, кружки, — сказал Иванов, — нужно отметить эту минуту!
Он откупорил большой термос, налил всем горячего, крепчайшего, душистого чая и провозгласил:
— За то, чтоб чаще встречались советские люди на мировых дорогах!
Урасов, Кувшинов и Соснов четверо суток ехали через пустыню до столицы Монголии Улан-Батора. Гобийские ветры, словно играя с грузовичком, то бросали в него по вечерам запоздалым снегом, то обдавали в солнечные дни дыханием весны, которая бродила уже где— то совсем рядом.
Один из последних участков был особенно нудным — проехали более ста километров и не встретили ни юрты, ни человека. Всё ближе стали подступать к дороге горы. К вечеру наткнулись на бушующую горную реку. Вот так сюрприз!
Поискали брод — безрезультатно. Что делать?
— Похоже, что придётся возвращаться в Улан-Батор и искать дальний объезд, — сказал Соснов. Его поддержал Кувшинов. Но Урасов возразил:
— Вот что, друзья, возвращаться не будем. К утру река станет мелкой, и мы её переедем. Поверьте мне: на рассвете здесь воды будет по колено.
— Быть по сему! — первым согласился Соснов. — Хотя всё же очень сомнительно.
Урасов же не сомневался. Он изучил правы горных речек ещё по Якутии, куда был сослан царским правительством за подпольную партийную работу. Он знал, что ночью холод скуёт реку в горах, вода сойдёт, и переправа будет обеспечена.
— Для верности, — сказал Владимир, — поставим цехи, будем замерять уровень воды.
Всю ночь горел костёр, всю ночь посматривали на вехи: действительно, вода убывала. Утром без труда переправились через обмелевшую речку.
Вскоре прибыли в Верхне-Удинск.
Здесь дипкурьеры сели в поезд. Самое трудное и самое опасное осталось позади.
«ВСЁ НОРМАЛЬНО»
В диппаспорте стоят визы на въезд в Польшу, Чехословакию, Австрию, Италию. Знакомый для Владимира путь, проторённая дорога. И вместе с тем каждый раз новая. Вчера — шёл 1927 год — там была одна ситуация, сегодня — другая, завтра — третья.
Февраль. Нападение на советское полпредство в Лондоне. Апрель. Совершено нападение на советских дипломатических представителей в Китае.
Потом снова Лондон. Налёт на наше торгпредство. Возвратился из английской столицы Худяков в шрамах, синяках. Рассказал — обработали «томми». Полиция избила Худякова за то, что он не давал ключи от сейфа с шифрами и кодами.
А май? Он особенно памятен: в Китай прибыли на пароходе «Память Ленина» три коллеги Владимира, три дипкурьера. В Нанкине их арестовали. Вот уже июль, а товарищи всё ещё за решёткой.
И вот в Варшаве всего неделю назад убит наш полпред Пётр Войков…