Читать интересную книгу Поэзия США - Анна Брэдстрит

ПАУКУ, УЛОВЛЯЮЩЕМУ МУХУ

О гнусный черный дух!        Кто дал ти сметьПлести для обреченных мух        Густую сеть,                Ответь?

Оса, себя губя,        В тот вверглась ад.Но медлил ты — сильней тебя        Осиный яд                Стократ.

С нее ты в стороне        Глаз не сводилИ нежно лапкой по спине        Промеж ей крыл                Водил.

А нежен был ты с ней,        Чтобы рывокОсиной пляски в сети сей        Раздрать не мог                Силок.

Но с мухою простой        Тут ты не трус;Схватил, и смертоносен твой,        Коварный гнус,                Укус.

Желаешь — разберешь        Мораль сию:Не тщись превыше сил — найдешь        Ты смерть свою                В бою.

Нам схватки смысл не скрыт:        Соткатель ТьмыКанаты натянуть спешит        Своей тюрьмы.                В ней — мы.

Чтоб гнесть Адамов род        В своих силках,Поскольку удержу неймет        Скудельный прах                В грехах.

Но Ты, что Благодать        Несешь в Себе,Дай вервие сие порвать,        Припасть в мольбе                К Тебе.

Подобно соловьям,        Чтоб восхвалятьТебя — ведь не скупишься нам        Ты Благодать                Подать.

ДОМОВОДСТВО ГОСПОДНЕ

Господь, меня Ты в прялку обрати,        А в донце — Слово, вещее досель.Мои пристрастия — колесом вскрути,        Катушкой — душу. И скорей кудель,        Мою веретеном соделав речь,        В пить спрядывай, Создатель, бесперечь.

Меня же сделай кроснамп потом.        Основа — Ты, а Дух Святой — уток.Тки, Господи, склонися над холстом,        Одежу мне сотки в защиту, Бог!        В цвета небес потом возьми окрась        И цветиками райскими укрась.

В нее мой разум, волю, честь одень,        Привязанности, мненья, совесть, пыл,Слова мои, дела — чтоб всякий день        И Твой Престол прославлен мною был.        Хвале и Славе Божией стократ        Свидетельством да служит сей наряд.

ТИМОТИ ДУАЙТ

© Перевод А. Шарапова

КОЛУМБИЯ

Колумбия, родина славных чудес,Земли королева и дочерь небес, —Твой разум растет на глазах поколений,И каждым из нас управляет твой гений.Колумбия, край благородной мечты,Всех в мире земель плодороднее ты.Тебе, чье былое не залито кровью,Дано быть надеждой земли и любовью.

В те дни, как Европа стремится к войнеИ нивы ее погибают в огне,Свободу герои твои защищают,И слава лишь добрая их посещает.Ты мир покоришь, но не земли поправ,А став проповедницей мира и прав,Расширишь пределы державы могучейДалеко за море, высоко за тучи.

Сынам ты откроешь познанья исток,И ранней звездой тебя встретит восток.И древних затмят твои барды и саги,И те, чьей высокой души и отвагиНе ценят покуда в родном им краю, —Слетятся они под эгиду твою.И дым ты вдохнешь благовонных курений,Душистый, как утренний воздух весенний.

Не меньше, чем встарь, очарует наш вкусКрасы и величия вечный союз.Чист будет наш взгляд на предмет совершенныйИ в чарах души не усмотрит измены,Пребудет изысканность чувств и манер,И нежности женственной яркий примерС восторгом и миром нас в жизни наставитИ в горькие дни улыбнуться заставит.

Всем нациям мощь свою явит твой флот —Народов восторг, океанов оплот.И юг и восток как законную платуДадут тебе пряности, жемчуг и злато.Все малые царства пребудут верныЗаветам твоей миротворной весны,Знамена твои будут реять спокойно,И грозы утихнут, и кончатся войны.И мы удалимся во власть наших дум,В долины, где кедров раскидистых шум.

ИЗ ПОЭМЫ «ГОРА ГРИНФИЛД»

О музы, баловницы славы древней,Что чтимы городами и деревней,Ее визита выдам вам секрет,Тем более для вас в том тайны нет.Скажите, досточтимые, на милость, —Зачем она к отчизне устремилась?

Не потому, что, шар оплыв земной,Она за чудом приплыла домой,Не для того, чтоб адресов на тридцатьНаправить гордо карточки и скрыться,Остановиться, сделать ручкой жестИ прошуршать парчой на весь подъезд,Привлечь вниманье щеголей банальныхИ дурочек затмить провинциальных,На скачках местных первенства достичь,Потом произнести жеманный спичИ веер взять, показывая руки,И выйти в круг, заслышав танца звуки, —Или сидеть с тоскующим лицом,

Но всякий промах подмечать тайком,Или беседу повести о нравах,О зле, добре, о правых и неправых,Об обществе, об общем и своем,Все перебрать: обеды, мебель, дом,Покуда с возмущением не глянутВсе те, кто не был ею упомянут,Дар гордого Нанкина чай глотнуть,Уйти и на прощанье подмигнуть…Жаль тратить годы и открыток ворохВот так, начав молчаньем, кончив в ссорах,И наконец оставить дружбы пирС досадою на небеса и мир.

У нас в привычке — дни или минутыС веселым сердцем посвящать кому-то,В содружестве сердца соединятьИ вид всегда небрежный сохранять,Касаться лишь доступных всем реалий —Как-то вопрос супружества, морали,Всех оделять симпатией своей,Облагородив дерзкий пыл страстей,Забавиться и быть забавным — то естьСтрой привносить в общественную совесть,Смеяться и с достоинством пройтиВсе рытвины на жизненном пути,За стол гостеприимный сесть обедать,Манящих лакомств родины отведать,Всем отвечать с акцентом добродушным,Не огорчать уходом нерадушным,С людьми поладишь — жизнь пойдет на лад,Год проведешь среди земных услад.

О, трижды эта жизнь благословеннаВ довольствии и тишине блаженной,Где вещь любая светит и цвететИ лишь порой придет волна невзгод —В родном краю, где нежно смотрят весныНа землю молодости плодоносной,Где чувствуешь тепло со всех сторонИ всякий путь огнями озарен,Где даже в час, как буря завываетИ белый парус нежно надувает,Спокоен мир, и полная лунаНад цепью островов наклонена,И серебристым лунным светом полныЧуть видные на синей глади волны.И в час, когда над родиной покойИли когда бушует вал морской,Взгляд узнает знакомые пунктиры —Родимых берегов ориентиры.

ДЖОН ТРАМБУЛЛ

© Перевод А. Эппель

ИЗ ПОЭМЫ «РАЗВИТИЕ ТУПОСТИ»

Том Болвэйн

«Наш Том развился в крепыша —Нарадуется ли душа?Послушен он, прилежен он,Сообразителен, смышлен.Учитель уверял к сему,Что Том — первейший по уму! —Читает, пишет, в счете скор,В Законе Божием остерИ каждый вытвердил учебник:Равно букварь, псалтирь и требник.Он сотворен для высших дел,Недаром низкий труд презрел,И, верю, будет наш наследникВ свой час изрядный проповедник.Пошлем, жена, мальчишку в колледжВедь где наука — в доброй школе ж!»        Так мать-отец совет держали,Поскольку сына обожали.А где? За ужином? На ложе?Такое уточнять негоже.        И вот мальцу почет и честь,Забот же и печалей несть;Ему не надо на зареГнать скот по утренней поре;Не надо, взмокнув до портов,Спускать на жатве семь потов;Ни бить цепами на току,Ни в снег брести по большаку.Хозяйству на прощанье онОтвесил до земли поклон,И вот уж праздность с ним сам-друг,Считай — неприложенье рук.        Вот у священника в домуУчиться стал он кой-чему.А тот и сам проспал наукуВ младые лета, как докуку,И, знавший не один язык,От таковых давно отвык,Поскольку главной из заботСчитает дом свой и доход.

* * *

        Два года длился сбор познаний.Пора и в колледж — Мекку знаний.Священник с помощью отцаТуда вдвоем везут мальца.Не примут — с помощью письмаПредставят (хоть и туп весьма),Что он умен, что он учен,Что он в науках отличен;Упорен столь, что не однуГотов пересидеть луну,Усидчив столько, что нет-нетПерекорпит закат планет;А скуп в ответах — ну и что ж?Экзамен же ввергает в дрожь!А мальчик между тем всезнающ,Пытлив и многообещающ.Примите! — он обгонит всехБез промедлений и помех!Опять же и доход отцаТак мал, что не вскормить мальца.        За словом — дело. Бравый ТомБыл принят. Как? Молчок о том.Сперва дивится он всему,Но праздность снова — стук к нему!Нельзя ж себя приговоритьБашкой по целым дням варитьИ, помирая от зевоты,Удвоить прежние заботы,В короткий постигая срок,Что адских мук страшней урок.Дрема долит, а значит, вправеОн извиниться non paravi[10]И, бывши egresses[11] и tardes [12],Не опечалиться о парте-с.Ведь книги (провиант ума)Вредны здоровью, и весьма;Своими буковками грекиТерзают зренье. Брякнут веки,Как все равно что от вина,Тому еще латынь вина;В геометрический ж чертежВникая, все мозги свернешь…        Хворает всетелесно Том.Ах, дело в чем? Ах, дело в том,Что спазмы, фебра, истощеньеПлюс флюс — суть минус страсть к ученью.

* * *

        Хвати нас приступ хоть мигрени,Пособник праздности и лени!В унылых колледжа стенах,Печалясь о его сынах,Ты — в пику здравому уму —Сильней порядка посему.Освободитель от уроков,Слуга безделья и пороков,Ленивцев ты сберегательИ нерадивцев покрыватель,Глухих к взысканьям и приказам,Плюющих на высокий разум.        Меж тем прилежный — так бывает! —Одну лишь тупость усвояет,Презрев, как чернь аристократ,Родимой речи слог и склад;И отрицатель он искусств,Патронов языка и чувств;И древних авторов листыДолбя, не зрит в них красоты;На веру смысл чужой приемлет,Живому слову же не внемлет,Всяк термин выверяя в стахЭнциклопедьях-словарях,Он, древний бормоча язык,Свой собственный терять привык,Обхаживая в царстве скуки,Как де́вицу, скелет науки.

        О! Мне б хотелось дотянутьДо дня, когда укажет путьНа посрамленье волхвованья,Во торжество образованьяСквозь дебрь наук подростку разумВсеопекающим подсказом.Наследье древних разобрав,Все лучшее от оных взяв,Ни худшее не станет брать,Ни глупостям не подражать.Тут философия взликуетИ этика восторжествует,Искусств возжаждет молодежь,Сердца им отворятся тож,Из речи древних в нашу речьКрасы польются бесперечь,Через посредство вещих музУмы постигнут лад и вкус,И станет не для школьных мук,А всем для пользы свод наук,И удивим собой ВостокМы — нового огня исток.        Пока в мечтах мы возносились,Дела домашние вершились.Но там все то ж — герой наш, Том,Умней не сделался. ПритомЧетыре года, как сурок,Проспал и нет чтобы в порокОн ввергся, где там! — совесть чистойСумел сберечь тупица истый.Непуганы бродили тутС бессмыслицей напрасный труд,Но все же в срок экзамен сдан,И степень получил болван.        Се стал ученым ученикБез помощи ума и книг,Ведь колледж всем нам лечит мозг,Шлифует вид, наводит лоск;Взять мантию — он сим нарядомПольщен. Admitto te ad gradum[13].Жизнь возле мысли как-никак,Дурацкий освятив колпак,Сподобит паре языков,Умом обяжет дураков, —Ну точно царские короны!В тех — блеск придворных, лесть, поклоны,Ум, гений, доблесть, добродетель,Премудрость, мудрость. Бог свидетель! —Накроют плешь, улучшат вид —Колпак дурацкий и сокрыт!        Герой наш отягчен умом,Чему свидетельство — диплом,Где текста каждый оборотОн вам прочтет и не соврет, —Се пропуск, дабы поучать,На нем и колледжа печать;И в свет с обдуманной ногиГордыней сделаны шаги.        Прошло полгода. ТугодумЗрит свой кошель, пустой, как ум.Отец, поняв, что сын — балласт,Его отторгнул. Бог подаст!Но дал совет — детей учить,А с проповедью погодить.        Что ж, рассуждаешь ты умно,Не годен к делу все равноТвой первородный. Вора встарьОт петли выручал алтарь,А ныне — тупость от позораСпасается в тени притвора;Там ей поклоны и хвалы,Там — ни насмешек, ни хулы,Там и сатира — злющий враг! —Не подберется к ней никак,

Там божий текст в опору данБезмозглости. В защиту — сан.        И вот герой наш в школе занят.Он в год за сорок фунтов нанят.Вокруг юнцы, как битый полк,Не в книжках, в порке зная толк,Сидят, трепещущи и робкиОт предвкушенья новой трепки.Во кресла он свои воссев,Осанкой, взором чистый лев,Лениво, безразлично тамВещает. Что? — не знает сам.Законодатель и учитель,Судья, крючок и кар вершитель,Чем жестче, мнит он, наказанье,Тем лучше и образованье,А назидательная розгаЕсть возбудитель качеств мозга.От порки — несомненный прок:Всяк ревностней зубрит урок.Поря же нерадивых вволю, —Сломаешь прут, но сломишь волю…        И вот к собрату он стучится,Чтоб проповеди поучиться.А поучиться хочет — страсть!А не научится — украсть!И, чтоб раздуть угасший пыл,Он на полгода мир забыл.        Но вот — готов. Стиль отработан.Служитель Божий, в мир идет он.        Ряд встреч затем, весьма детальных,Со пастыри приходов дальних,Где неофит наш, с чувством меры,Толкует им свой символ верыИ, одобренье получив,Служить идет, поклон отбив.        И что же, что его мозгиВ томах не видели ни зги?И что ж, что слаб он, и весьма,По части чтенья и письма?И что же, что ни то ни се?Он — ортодокс. А это — все!

Гарриет Чванли

        Судья атласов и шелков,Шнурков знаток и башмаков,Провидица, посколь провидит,Когда и что из моды выйдет,И знает, из каких сторонПолучен лиф или роброн,И угадает до минуты,Когда укоротишь длину тыСогласно моде. Все бы радЕе дотошный узрить взгляд.(Так муха видит каждый атомОсобым зренья аппаратом).Не жаль труда ей посвятить,Дабы товарок просветитьО том, что́ модно; перепискаВедется ею в части сыскаВсех сведений о всех балах,О том, что носят при дворахИ что предпочитает свет:Какой корсаж, какой корсет,Каких шелков ввезли купцы?И — как с чепцами? Что чепцы?А стиль? А что насчет манер?Чем обольщаем кавалер?Насколь жеманен нынче взгляд?Как белятся? Что говорят?Как поощрять? Как трепетать?Как чувства нежные питать?        Вот в воскресенье наша дева,Одета — что там королева! —(Приехал в город гость как раз),Весь день воскресный напоказПроводит в церкви без забот,Ведь молится во храме тот,Кто ищет господа в приделе, —Красотки же при ратном деле;Соперничеству и кокетствуМестечко есть и по соседствуС благочестивостью, и намКорить негоже прытких дам,Поскольку в воскресенье тутВенчается недельный труд.        Здесь — штурм. А крепостью стоятНапротив кавалеры в ряд.И входит женский эскадронВо храм, весьма вооруженОружием любви. Как шлемы,Чепцы на них любой системы,Шелка штандартами горят,Вуали, как значки, летят,И тяжкие мортиры шармаПовыкачены вдоль плацдарма.        Как в годы оны европейцы,Боясь, что их прибьют индейцы,С собой таскали ружья, такПсалтирь, тавлинка и табак —Оружьем стали церкви грозной,Сейчас, как встарь, победоносной,Где богослов, как дикобраз,В коллегу мечет иглы фраз.Но что нам в том! ПообличаемМы обольстительниц за чаем;Жеманство сплетню тут сластит,Злословье же — что твой бисквиту— Ах, новость! — слышен пылкий вздор. —В три фута шляпы носит двор;Внутри там проволока! КистиСвисают вниз, Исусе Христе!Чудесно! Грация сама!Весь город просто без ума!Вы были на балу вчера?Как Хлоя вам? Страшна, стара!Прошли ее семнадцать лет.Еще бы! Этакий скелет!А Фанни? В нынешнем сезонеВот-вот из Бостона. В бонтонеОна — хи-хи! — узнала толк,Ведь там же квартирует полк!А Селия! Мила собой,Когда бы не была рябой;Схватила оспу и — ряба!Увы, жестокая судьба!А Долли! Дику шлет посланья,Но — без взаимопониманья!Однако это под секретом, —Ни слова никому об этом!А Сильвия? Не знает меры!И что в ней видят кавалеры?!Вот разве, — если верить Гарри, —Она прелестна в будуаре!..        Но отвлечемся хоть на миг,Ведь наши дамы — чтицы книг.Мозгам же их вредит, как яд,То, что читают и что чтят.Хоть в сочинениях блистаетМир, какового не бывает,Хоть пылко читанный роман —Прельстительной любви дурман,Но все мечты пустых франтихВ аркадских долах бродят сих.Любая, начитавшись, нынеСебя равняет к героине —Столь одинаковы — мой бог! —Их взгляд, улыбка и кивок,Что всякий повергайся ницПред идеальной из девиц!        Так Гарриет, прочтя немало,Себя Памелой представляла,Чья нежность черт, чей стиль причудЕе дурманят и влекут.Она, взирая в зеркала,Себя с ней схожею сочла;А буде так, то, значит, он —Ловлас ли или Грандисон —Нигде, как в свете. Там тотчасПоклоны пудреных пролаз,Рой жаждущих любви мужчин,Глупцов, спесивцев, дурачин…Нет, даже лампа в час ночнойТакой не привлекала рой,Ни даже трубка, где разрядСоломинки сбирает в ряд(Одно с другим я все ж сравнюПо электрическу огню).О, как дурацки колпакиТолпятся у ее руки,Какие тут поклоны бьют!Обеты нежные дают!Какие сделки тет-а-тет!Каких тут только вздохов нет!Как надобно интриговать,Чтоб с нею раз протанцевать!Записок пылких сколько! В нихЧто ни записка — акростих.А комплименты, где ЕленаС Венерой вкупе посрамленна!Что за умы сглупели нынеОт общих мест про «лик богини»!А слов игра про «страсти пламя»,Сравненья с солнцем и звездами!Как мстят, вздыхают, пылко врут,Как чахнут от любви и мрут!        Но дивных лет пропал и след,И кавалеров больше нет!Старенье повергает в дрожь,Красавиц новых сколько хошь.Не взглянешь в зеркало — морщинПоболе стало, чем мужчин;Так Сатана, по утвержденьям,Своим чурался отраженьем.        И вот уж наша чаровницаКолпаконосцами не чтится,Из списка граций и богиньОна изъята, как ни кинь,И всех поклонников — мой бог! —Зрит у соперницыных ног.Стал суетой (с ее же слов)Обряд собраний и балов,Блеск раскрасавиц расписных,Лоск кавалеров записных.Одеждой не надеясь скрытьТо, что сумели годы взрыть,В ночном чепце, страшна как бес,Весь день, презревши политес,Она проводит. Лохмы, космыЗрим вместо прибранных волос мы,Корсет в отставке — он теснит,Фуляр куда-то набок сбит,А прочий стыд и прочий срамВообрази, читатель, сам;Вид — словно год, как вышла замуж,Неприбранность такая там уж.И нет себя бы поберечь,Она злословит бесперечь,Весь мир бранит, всех дам порочитИ кары за грехи пророчит.

Брачная сделка

Наш Том Болвэйн о прошлый годШесть полных лет, как вел приход,И понял вдруг, — как ни вертись,Пора женой обзавестись.Все ближние, обдумав трезво,Мисс Чванли указуют резво,Ту, что, господний чтя завет,Младых презрела живость летИ посему годна в подруги —Суть в христианские супруги.        Том что получше облачив,Парик повыбив и подвив,Пыль с пудрой сдунувши с манжет,Весь в черное стоит одет —Сиречь костюм и облик ТомаКак в день вручения диплома.Коня изрядного достал он,Со стремени садиться стал онИ уговаривать предметПоехал. С ним и дьякон сед.И преторжественно рядком,Ошую дьякон, справа Том,Точь-в-точь с оруженосцем рыцарь,В любови трюхают открыться.А по приезде, поклонясь,В высоком штиле обратясь,Наш пастырь вывел — несть причинДля одиночества мужчин,И видит долг его служеньеВ пложении и размноженье;И — со смирением к судьбе —Здесь Еву зрит он по себеИ рад помощницу найти,Чтоб на юдольном на путиС ней искупить елико можноАдамов грех нечужеложно.        Короче — съединил в одноИх пастор. Так и суждено.        И вот приходский весь народУчастье в торжестве берет,И по решенью всех подряд,Посколь священник стал женат,Ему, порассуждав, приходПять фунтов набавляет в год.Для встречи пастырской супругиСобрался цвет всея округи,Желают счастья и добраИ молодой кричат «ура».В собранье, дома и в гостяхОна на первых на местах,А в храме вовсе уж почет —Скамья пред кафедрою ждет.

ДЖОЭЛ БАРЛОУ