Седмицу спустя, утром прошлого дня воевода Крут открыл глаза да попросил испить молочка. Похудел он шибко, осунулся лицом — ввалились щеки, прибавилось седины в волосах. Но Звениславка все равно радовалась, словно поборол немоготу ее родной батюшка. Ведь немало ночей просидела подле его лавки и она сама, подсобляя госпоже Зиме. По правде сказать, помощи от нее было мало: что она могла сделать для многомудрой знахарки, окромя как травы потолочь да воды согреть? Ворожила госпожа Зима сама да всякий раз Звениславку из горницы выгоняла, чтоб та не видела и не слышала.
Пожалела ее знахарка и дозволила остаться подле себя. Пожалела перепуганную девку, которая сперва и слова вымолвить не могла. Ведь это Звениславка нашла тогда воеводу на пороге клети…
Как стало ясно, что выживет воевода Крут, Доброгнева Желановна воспретила Звениславке крутиться подле знахарки да платье на лавке просиживать. Нынче в тереме прибавилось едоков и работы. Приставила ее княгиня следить за снедью, чтоб вдоволь было хлеба и мяса на вечерних трапезах, когда за столами в горнице собиралась дружина чужого князя, чтоб хватало всем питья, но и чтоб дядькины запасы не оскудели, не опустели кладовые и подполы. Звениславка сбивалась с ног, чая все успеть. Доброгнева Желановна цеплялась к ней нещадно и пару раз оттаскала за косы, когда на столах не оказалось кваса, али не поспели напечь караваев.
Вот и нынче Звениславка спешила. Слетела с крыльца и, придерживая подол платья, торопливо шла через задний двор к хлеву. Едва-едва рассвело, и мягкий золотистый свет окутал терем. Солнце еще не припекало, и свежий воздух приятно холодил лицо.
Звениславка почти добежала до хлева, когда услышала сдавленные, глухие голоса, ругань и какую-то возню. Остановившись, она обернулась в сторону клетей — пристроек к терему, где нынче жили дружинники князя Ярослава. Напротив одной из них княжий отрок, Горазд, катался по земле, сцепившись с кем-то из дружины ее дядьки. Мальчишки колотили друг друга отчаянно. У обоих уже были разбиты носы и шла кровь, разорваны и испачканы в пыли рубахи. Они свирепо рычали, но в основном молча орудовали кулаками.
Звениславка тихо вскрикнула и тут же крепко зажала рот руками, попятилась назад и заозиралась по сторонам.
— Вы что творите… — шепотом закричала она. — Увидит кто! — она подбежала к ним, пытаясь разнять, и наконец узнала второго отрока — Бажен, сын дядькиного воеводы.
Кто-то из мальчишек неудачно взмахнул кулаком и ударил Звениславку в плечо, и та, пошатнувшись, упала в пыль рядом с ними. А тем временем во дворе стало людно, слуги кликнули дружинников, кто-то помог ей подняться и отряхнуть испачканное платье, и вскоре на заднем дворе показался сам князь Ярослав — он шел в конюшню проведать лошадей.
Мужики как раз растащили отроков порознь, крепко держа за плечи и руки. У обоих по лицу сочилась кровь, в кровь же были разбиты кулаки и носы. У Бажена заплыл синевой глаз, а Горазд морщился всякий раз, когда кто-то касался левого плеча.
— Так, — только и сказал князь, поглядев сперва на одного да на другого отрока. Он завел пальцы за воинский пояс на спине и недовольно нахмурился.
Люди обступили их тесным кругом, внутри которого оказался князь, двое провинившихся мальчишек и почему-то Звениславка. Верно, вид у нее был такой, что мыслили, будто она в драке замешана али причастна как-то. Она поспешно провела ладонями по подолу, отряхивая пыль, и тыльной стороной запястья стерла кровь, сочившуюся из уголка губ. Когда токмо успела?..
Горазд разглядывал пыль у себя под ногами и на князя не смотрел. Мало кто решился бы обвинить его в трусости, и уж точно не Звениславка. Каким был князь, когда отравили его воеводу — вспоминать страшно. Она, девка чужая, над которой он не имел власти, и то не отваживалась поднять на Ярослава Мстиславича взгляд. Горячее сочувствие к отроку зародилось в ней.
— Что, стыд лицо жжет? — князь хмыкнул, но в голосе веселье не звучало.
— Отчего столпились здесь? — к ним шагал дядькин воевода, отец Бажена. Увидев сына, отрока из чужой дружины и, наконец, чужого князя, мужчина застыл на пару мгновений.
— А ну пошли отсюда, делом займитесь! — гаркнул он на слуг и холопов, когда прошла первая оторопь.
Праздных зевак как водой смыло.
— Ты-то подожди, — велел воевода Храбр, придержав Звениславку за локоть.
Вскоре они остались впятером: князь, воевода, два глупых отрока и девка. Холопы и дворовые слуги поглядывали на них издалека.
«Княгиню позовут», — с тоской вздохнула Звениславка. Она жалела, что оказалась посреди двора в столь неурочный час.
— Что не поделили-то? — спросил Храбр. — Неужто девку? — фыркнул он и покосился в сторону Звениславки.
Насупленный Горазд смотрел в землю, Бажен — наискосок на терем, старательно избегая отца.
— Она мимо шла, — буркнул кто-то из них сквозь зубы.
— А что тогда? — продолжал допытываться воевода.
Звениславка покосилась на князя: скрестив руки на груди, тот молчал и неотрывно, пристально смотрел на своего отрока.
— Говори, Горазд, — велел он наконец. — Да не смей лгать в этот раз.
Мальчишка мотнул головой, и Ярослав Мстиславич свел на переносице брови.
— Тебе приказывает твой князь.
— Нет, господине, — отрок выпрямился и поднял голову, отбросив с лица слипшиеся от пота русые волосы. — Лгать не стану. Но и сказать — не скажу.
— Вот как, — ледяным голосом произнес князь. — Ступай за мной.
Он развернулся и пошел в сторону конюшни, и Горазд послушно зашагал следом. Воевода с сыном и Звениславка смотрели им в спины, пока оба не скрылись внутри. Когда из конюшни послышался свист рассеченного воздуха и звуки ударов, Звениславка вздрогнула и зажмурилась. Втянув голову в плечи, она поспешно ушла со двора, слыша, как позади сердитый воевода бранил Бажена. Мимо конюшни она даже пробежала, старательно отворачивая в сторону лицо.
К полудню о драке двух дурных отроков позабыли все, кроме Звениславки да них самих. У нее хоть и было дел не счесть, но нет-нет да и лезли в голову дурные мысли: что, да почему, да отчего драку затеяли, коли князю не смог признаться. Уж точно не из-за девки какой сцепились. Тут-то нет стыда ответить.
Из-за охватившего ее смятения да дурных, спутанных мыслей Звениславка отговорилась замешивать тесто на караваи. Не получится вкусный хлеб, коли душа тревожится.
Заместо она подрядилась таскать из погреба кувшины для вечери. Она как раз шла с одним из них в руках, когда ее остановила Забава. Доброгнева Желановна приставила ее стеречь Рогнеду в горнице.
— Княжна тебя кличет, — сказала ей девка.
Звениславка подула на лоб, чтобы смахнуть выбившуюся из косы прядь, и недоверчиво посмотрела на нее в ответ.
— Меня?
Она удивилась. Прежде Рогнеда нечасто звала ее к себе в горницу.
— Скучно ей там, — Забава нетерпеливо пожала плечами в ответ.
Растерянно кивнув, Звениславка отнесла кувшин и покорно поднялась по всходу в горницу княжны. У дверей и впрямь стояли холопы, знать, правду говорили девки. Забава же неотступно следовала за ней по пятам.
— Шибко уж ты стараешься, — не сдержалась Звениславка. — Здесь княгини нет.
Острая на язык девка дернулась, но смолчала. Любимая али нет, да все же принадлежала Звенислава роду князя Некраса; была княжной, хоть никто ее так в тереме отродясь не величал. Увезут Рогнедку в чужие земли, и неизвестно, что будет…
Княжна Рогнеда встретила их растрепанная и простоволосая, в одной исподней рубахе, и Звениславка закусила изнутри щеку, чтобы ничего не сказать. Она уж и не помнила, когда видела двухродную сестру такой — может, в далеком-далеком детстве.
Окромя, Рогнеда сняла обручья. Они небрежно валялись на самом краю лавки, того и гляди — упадут на дощатый пол. Так не полагалось. Не ты обручья надевала, не тебе и снимать. Разомкнуть их должен муж уже после свадьбы, в первую ночь, когда жена его разует.
Звениславка решила, что ни на лавку, ни на голые запястья Рогнеды она смотреть не будет.