Сердце грохочет в груди вместе с тем, как пульсирует между ног.
Вдруг загорается фонарик, и я отплевываю остатки, вижу, как Тамерлан светит на свой пострадавший орган.
Даже не считая, что он меня, по сути, поимел, губ касается ухмылка. Так ему и надо. В следующий раз хорошо подумает, прежде чем совать это в меня без разрешения.
— Ох, боже мой, как же будут горевать шлюхи всего мира, если твой крючок отвалится, — наигранно пугаюсь, не в силах сдержать хохот.
— Считаешь, это было очень смешно?
Тамерлан хочет злиться, но по голосу понятно, что у него отлегло. Его яд был высосан, и мужчина был почти расслаблен, не считая кровавой травмы.
— Будет не смешно, если ты сейчас не продезинфицируешь его. С таким не шутят, — продолжаю веселиться. — Впрочем…
— Я понял, — бесится Тамерлан и развязывает меня, а затем тащит к машине. Сует в руку аптечку и требует:
— Лечи.
Глава 12. Алла
Лечи, говорит он. Лечи. А мне хочется оторвать поникший отросток. Ну, или загипсовать понадежнее, чтобы он не мог ничего с ним сделать.
Я даже на пару секунд опешила от такой невиданной наглости и уверенности, что звучит в его голосе.
Тяжело вздыхаю, но решаю сжалиться над раненым пациентом.
— В этом вся суть мужиков, — рассматриваю содержимое аптечки. — Когда вы не можете заставить словом, вы начинаете использовать насилие. А потом сами же за это расплачиваетесь, — ухмыляюсь. — Думаете, весь мир крутится вокруг вас. А где бы вы были, если бы не женщины?
— Точно, а в благодарность за рождение мы стабильно должны сносить ваши истерики, тупость и нежелание слушать… — вступает в перепалку. — Да, Алла…?
Он намекает на предупреждение двухлетней давности, когда он приказал держаться от него подальше? Отлично. Зачем он вспоминает это именно сейчас, заставляя сердце биться чаще?
Я бы на его месте так не рисковала, особенно когда его пыточное орудие находится в такой близости от моих зубов. Или ногтей. Мне ничего не стоит схватить его, и с силой вонзив ногти, разорвать в клочья.
Сжимаю челюсть от нахлынувшей злобы...
— Мне кажется, что я расплатилась за это достаточно, — отвечаю сквозь зубы.
Поплатилась я действительно многим. Любовью, репутацией и отношениями с отцом. Не говоря уже о сломанной в клинике психике.
— Но думать так и не научилась. Что ты делаешь? — спрашивает он, когда я дую на член и, несмотря на недавнее опустошение и ранки, он тут же встает по стойке смирно, давая мне возможность рассмотреть повреждения. А еще ключи от машины, что торчат из кармана джинс.
— Спусти штаны, — командую, уже вырисовывая в голове идеальный план побега.
— Ты, очевидно, всем мужикам это говоришь? — рычит Тамерлан....
— Только самым лучшим, — усмехаюсь в ответ на переменчивость в его настроении.
Неужели это ревность? Неужели его задело, что я переспала с Николашкой? Вернее, он думает, что переспала. Но сейчас разуверять его не буду. Зачем, когда это неплохой рычаг управления.
— Ты считаешь свой образ жизни нормальным?! — не отстаёт он и хватает за локоть, сжимая до боли. — Спать с п*дором на вечеринке?
Зачем он это спрашивает, если сам считает нормальным трахать проституток, когда другая отдала ему сердце? Бессердечный мужлан.
— Учитывая твое прошлое, не думаю, что тебе стоит кого-то жизни учить, — фыркаю, вырывая руку. — Или ты решил за счет моего воспитания отмолить грехи?
— Ты мой худший грех....
Внутри все в момент переворачивается. Но я закусываю щеку и давлю в себе чувства, что внезапно вскипают.
— Вот именно такие слова вселяют в девушек глупые, несбыточные надежды на романтику… — говорю и прижимаю проспиртованный тампон к члену, на что Тамерлан шипит и закрывает глаза. Именно это дает мне возможность залезть в его карман и спрятать ключи у себя.
— А укус члена тоже романтично? — спрашивает стальным голосом. Стараюсь держать себя в руках, но чувствую, как начинает потряхивать от негодования.
— Настолько же, насколько изнасилование. Но, как говорится, любое отношение зеркально, — поднимаю на него взгляд, утопая в его. И этот безумный огонь, что светится в его карих, мне совсем не нравится. — Так что, пока ты будешь пытаться учить меня. Ограничивать... Я буду вредить тебе всеми силами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я заставлю его жалеть о каждом необдуманном действии, о каждом малейшем давлении с его стороны.
— Но, тем не менее, ты только что меня подлечила, — говорит он, пока оборачиваю член тонким слоем бинта. А потом напоследок клею тряпичный пластырь на голую кожу. Жаль не увижу, как он будет это отрывать. — А значит, ты противоречишь сама себе и все еще имеешь ко мне чувства.
Ублюдок. Да как он смеет?... Ему нравится меня в это тыкать? Тех чувств больше нет, лишь желание избавиться от него поскорее. Выгнать из жизни и забыть, как страшный сон.
— Имею, — складываю все в аптечку и с ней в руках поднимаюсь во весь рост, — неутолимую жажду крови!
Делаю взмах рукой и углом аптечки попадаю Тамерлану в висок, так что мудила валится в сторону. Да! Затем, не оглядываясь, бегу к машине, сажусь, блокирую все двери и завожу двигатель.
Быстро бросаю взгляд назад и вижу, что Тамерлан так и лежит на земле. Неподвижно.
Глушу в себе любовь к ближнему. Игнорирую мысли о клятве Гиппократа. Газую, но, преодолев несколько метров, взгляд снова тянется к зеркалу заднего вида. Где за счет брошенного фонарика видно, что Тамерлан так и продолжает лежать.
Да ладно, не верю! Неужели его вырубил один удар пластиковой аптечки? Такую тушу?
Торможу и долго с досадой барабаню ладонями по рулю, до боли. Снова смотрю в зеркало и жду, когда он начнет шевелиться. Как только он очнется, я смогу уехать со спокойной душой.
«Ну, давай же!», — шумно выдыхаю, пока в голову как воры вновь непрошено вторгаются слова Тамерлана про чувства.
Ему какое до этого дело? Неужели он и правда ревнует?
Нет, нет, Алла. Это путь в никуда. Хватит. Однажды ты уже отдала всю себя на алтарь одержимости этим человеком. Второй раз будет больней первого.
Теперь нужно дать понять всему окружающему миру и в первую очередь Тамерлану, что ты больше не позволишь собой пользоваться. Что ты больше не та наивная девочка, которая была уверена, что ее светлые чувства смогут изменить столь сурового мужика.
Нет, он ясно дал понять, кто он. И теперь никакие приказы отца не заставят меня подчиняться этой обезьяне.
Снова нажимаю на газ и снова торможу.
Сука... Ну что же он лежит и не двигается? Он же не мог умереть?!
Можно сколько угодно думать, что я ненавижу его, презираю, готова убить. Но в войну даже врагам нужна была помощь, а Тамерлан уже более десяти минут лежит неподвижно...
Жалость к ущербному все же берет свое, и я вынимаю ключи, аккуратно выхожу из машины, чувствуя, как тут же промерзаю до костей. Иду к нему, настороженно прислушиваясь к дыханию.
Шаг, другой, третий. Он хоть дышит? Лишь бы не умер... Меньше всего я хочу брать на душу такой грех.
Опускаюсь на корточки. Медленно тяну трясущиеся пальцы. Аккуратно касаюсь кровавого пятна на виске.
Да, не хило я его приложила. Могу выделить себе медальку за то, что вырубила такого опытного вояку. Папочка может мной гордиться. Еще позвонить ему, ну, чтобы погордился прямо сейчас и забрал отсюда. Иногда очень хочется вернуться в то время, когда моя розовая комната казалась убежищем, а пуховое одеяло защищало ото всех бед. Или еще раньше, когда мама была жива... Но, увы, время вспять не повернешь, поездку и навязывание себя Тамерлану не отменишь. Теперь только разгребать последствия.
Крупные такие последствия, лежащие без сознания, заставляя меня испытывать острое чувство вины.
Проверяю пульс, нажимая на артерию на шее... За долю секунды понимаю, что он начинает стремительно ускоряться.
Сразу же чувствую подставу подстав. А я просто дура...
Хочу подняться, но бросок руки не дает мне этого сделать. Еще движение и я уже на земле. А сверху, прижимая меня всей своей тушей, довольный Тамерлан. Давит тяжелым телом, и нагло давит осознание того, что у меня нет даже малейшей возможности выбраться.