THREE QUARKS FOR MASTER MARK
Three quarks for Muster Mark!Sure he hasn't got much of a barkAnd sure any he has it's all beside the mark.But O, Wreneagle Almighty, wouldn't un be a sky of a larkTo see that old buzzurd whooping about for uns shirt in the darkAnd he hunting round for uns speckled trousers around by Palmerstown Park?Hohohoho, moulty Mark!You're the rummest old rooster ever flopped out of a Noah's arkAnd you think you're cock of the wark.Fowls, up! Tristy's the spry young sparkThat'll tread her and wed her and bed her and red herWithout ever winking the tail of a featherAnd that's how that chap's going to make his money and mark!
ТРИ КВАРКА ДЛЯ МАСТЕРА МАРКА
«Эй, три кварка для мастера Марка!» —Верно, выглядит он не особенно ярко,И повадки его, как у сына кухарки,Но Всептичий Господь и ему шлет в утеху подарки.Глянь на старого дурня, что в тлеющем свете огарка,Без портков и рубахи бредет в Палмерстоунском парке,О-хо-хо, выпьем, что ли, по чарке,О пропойнейший из забулдыг, кто когда-либо выпал из Ноевой Барки.Хвост раздув, как бойцовый петух в зоопарке,Брызжа искрами юности, как в кочегарке,Он кричит: «Просыпайтесь, цесарки,Разложу вас, ублажу вас, орошу вас — и всембудет жарко!»Вот как этот проныра растит капитал, не теряя своей высшей марки.
Приложения
КАМЕРНАЯ МУЗЫКА
II (пер. А. Казарновский, 1980-е гг.)
Сумерки.Закат догорел.Скоро взойдет луна.Бледно-зеленый свет фонарей.Музыка из окна.
Женские пальцы.Седой рояль.Клавиш точеных ряд.Радость, страдание и печаль —Теплой волною — в сад.
Полные тайной боли глаза.Тканей голубизна.В бледно-зеленые небесаТихо идет луна.
II (пер. Г. Шульпяков, 2000)
Вечерний сумрак — аметист —Уходит в синеву.И фонаря зеленый дымСтекает сквозь листву.
Рояль старинный зазвучитСпокойно и легко.Над клавиш желтой чередойСклоняется лицо.
Ее движенья, мысли, взглядБлуждают.Чистый лист исчезнет в темной синеве,Как в море — аметист.
III (пер. А. Казарновский, 1988)
Повсюду — тьма. Повсюду — тишина.Но где-то под беззвездным сводом ночиТрепещет все пронзительней и звончеДалекой арфы тонкая струна.
О чем поет она?
Она поет: «Любовь, ты посмотри,Дома и вещи, люди и природа —Все жаждет только одного: восхода.Скорей ворота настежь отвориДля ласточек зари.Мы молимся тебе, Любовь! Внемли»;И внемлет им Любовь в ночи безлунной.Так пусть не затихает голос струнныйИ там, в небесной огненной дали,И здесь, в глуши земли.
IV (пер. А. Казарновский, 1980-е гг.)
Запад стих, потемнев.Первой звезды восход.Льется чей-то напевВозле твоих ворот.И шепчешь ты в тишине:«О, кто там спешит ко мне?»
Полно, это не тотГость из далеких грезВ час, когда ночь цветет,Песню тебе принес,Печаль свою затая…Любимая! Это — я!
XVIII (пер. А. Казарновский, 1980-е гг.)
Послушай эту сказку, Любовь моя:Когда мужчину бросятЕго друзья,Окажутся их клятвыЛегки, как пух,И крадучись уходитПоследний друг,Пусть женщина в пустынюК нему придет,Придет — и боль остынет,И он поймет,Что в мире все богатство —Он и Она,И — жить. И — губ касаться.И — тишина.
XXXII (пер. А. Казарновский, 1980-е гг.)
Весь день лило. Но надо нам идтиВ измученный дождями сад,Где листья на дорожках памятиХолмами рыжими лежат.
Скользят дорожки эти мокрые,Ах, вот бы привели ониТуда, в ту даль, где снова мог бы яНайти тебя… ту ночь… те дни…
XXXIII (пер. А. Казарновский, 1980-е гг.)
Ну что ж, давай пройдем опятьПо мокрым, вымершим лесам,И будем тихо вспоминать:«А помнишь, здесь…»«А помнишь, там…»Но чур без слез! Любовь была,Как мартовская синь, светла.
Тот пестрый жулик на соснеЗабарабанил по коре…Мы одиноки в тишине.Лишь ветры кружатся в игре.И шорох листьев вдруг затих.И осень похоронит их.
Напевы птичьи не слышны.Уныло капает вода.Еще раз — вон у той сосныОбнимемся мы. Как тогда…И все пройдет. И боль пройдет.Уходит год. Уходит год.
XXXV (пер. А. Казарновский, 1988)
Я слышу шум воды, Глухие стоны,Призывы чаек Над пустыней соннойИ ветра гул Тревожно монотонный.Проносится промозглый ветер Воя.Я слышу шум. Шум бродит над водоюИ день и ночь, Не ведая покоя.
XXXVI (пер. Вяч. Вс. Иванов, 1988)
Я слышу: войско высаживается на острова.Коней, покрытых пеною, плескание словно гром.Надменные колесничие, вожжей касаясь едва,В черных доспехах, стоя, поехали напролом.
Свои боевые кличи в ночи они прокричат.Как заслышу вдали вихри хохота их, застону я в спальне.Мглу моих снов расколет их пламень слепящий.Сквозь чад стучат, стучат по сердцу они, как по наковальне.
Зелеными длинными волосами победно трясут. Кругом тьма.Вышли из моря с гоготом и — вдоль побережья — во тьму.Сердце мое, в отчаянье этом нет вовсе ума.Любовь, любовь, любовь моя, я один без тебя, почему?
XXXVI (пер. А. Казарновский, 1988)
Сюда идут войска. Грохочут колесницы,Ржут кони, шерсть лоснится на груди.А в черных латах, стоя позади,Бичами хлещут грозные возницы.
Их хриплый смех и крики ликованьяВ мой сон ударили, как молния во тьму.Они стучат по сердцу моему,Стучат по сердцу, как по наковальне.
Их волосы волной полощутся по ветру.Они идут из волн, доспехами звеня.О сердце! Как тебе отчаянья не выдать?Любимая, зачем ты бросила меня?
XXXVI (пер. Е. Кругликова, 2001)
Я армию слышу, идущую по земле,И грохот копыт лошадей, у которых в мыле бока:Над ними застыли всадники в черной броне —Надменные, с жесткой уздой и кнутами в руках.
В ночи раздается воинственный их призыв:Дрожу я во сне, заслышав вдали их гортанный смех.Слепящим огнем сновиденья мои спалив,Мне сердце опять раздувают они, как мех.
Своими зелеными космами гордо тряся,Выходят из моря они и по берегу мчат, крича.Достанет ли мудрости сердцу понять, что отчаиваться нельзя?За что же я здесь один, о любовь, о любовь моя, отвечай?
Из сборника «ПЕННИ ЗА ШТУКУ»