Читать интересную книгу Из тупика. Том 2 - Валентин Пикуль

– Где будет моя койка?

– Не мешай! – И, шевеля пальцами ног, словно ему сладостно чесали пятки, хорунжий брызнул по струнам. – Слушай, Кембридж, слушай:

Погоди, безумный, сноваЗелень оживится,Юнкер Шмидт, честное слово,Лето возвратится.Чик-чирик!

– Тебе чего? – спросил хорунжий, оставив гитару.

– Где мне придется спать?

– А вон… кидай чемодан на эту. Как раз вчера юноша Чеботарев благородным выстрелом в висок покончил счеты с земной юдолью, и я так думаю, что сегодня он уже не придет ночевать.

Небольсин закинул чемодан на койку самоубийцы.

– Много здесь наших?

– С тысячу будет. Даже бабы есть. Первый сорт бабы, и что мне в них нравится, так это то, что они с нас за удовольствие деньгами пока не берут… А ты откуда?

– Из-под Салоник? А – вы?

– Я подальше, – ответил хорунжий. – Прямо из Багдада!

– Тоже неплохо, – хмыкнул Небольсин. – А что у вас там было, в Месопотамии?

– Было дело. Как под Полтавой. Мы попробовали соблюдать там единство действий, согласно формуле мсье Бриана.

– И чем закончилось?

– Закончилось тем, что все разбежались. Англичане, конечно, остались. Но мы, гордые сыны великой России, растеклись по миру в изыскании праведных путей в неправедное отечество.

Небольсин присел рядом, тронул тихие струны гитары.

– Да, – призадумался, – проклятые большевики испортили русский дух. Им это еще зачтется… А где же все господа офицеры?

– Где же им быть, как не в баре?

– Оно верно. Я бы тоже выпил… Только – с чего?

Хорунжий подскочил:

– Судя по всему, ты еще фунты от англичан не получал?

– Нет.

– Так чего же ты сидишь здесь?

– А чего ты сидишь?

– Я уже свои пропил. Пойдем и пропьем теперь твои…

Нечитайло (так звали хорунжего) потащил Небольсина в канцелярию, где тот незамедлительно обзавелся двумя фунтами, – немалые деньги для начала. Но сон, видимо, еще продолжался: хорунжий подсказал, что два фунта – это только за одну неделю.

– Так что, – сделал он вывод, нежно обнимая Небольсина, – ты не копи денег. Слава богу, дорвемся до матушки-России, там-то уж все будет бесплатно!

В баре пол усыпан чистыми опилками. Вкусно пахнет вином и пивом. Орава пьяных офицеров всех мастей и возрастов встретила Небольсина, как новенького, диким ревом:

– Господа, господа! Штрафную ему… пусть догоняет!

Сильные руки подхватили Небольсина и воздели над головами. Ему всучили большой бокал и стали плясать, опрокидывая стулья и посуду:

– Пейдодна, пейдодна, пейдодна…

Последние капли из бокала Небольсин стряхнул на лысину генерала Скобельцына, и его снова поставили на ноги.

– Рассказывай! Откуда?

– Был в Особой… из Салоник – пешком!

Флотский офицер поцеловал его взасос – пьяным поцелуем.

– Черт! Но откуда я вас знаю?

– Наверное, – ответил Небольсин, – если вы были театралом, то я вам запомнился по сцене. Когда-то я играл.

– Нет. А в Тулоне вы не бывали?

– Бывал. На крейсере «Аскольд».

– Верно, – сказал моряк. – Честь имею: старший офицер крейсера «Аскольд». Мне удалось спастись, и теперь я стал умнее. Теперь, только бы добраться до Сибири, я буду с матросами поступать так: завернул в мешок, запечатал, «Господи, благослови!» сказал и – бух в воду![2]

Небольсин поднял бокал с вином.

– Сибирь… – И задумался. – Господа, но при чем здесь Сибирь? Нам сначала нужны Петербург, Москва, Киев…

Стаканы звонко брякались о его бокал.

– Нет! Англичане готовят нас для Сибири. Надо слушаться: они лучше нас знают все, что творится в мире. И на Москву мы придем через Урал… Виват! Салют! Урра-а!

Какой-то полковник жарко дышал в ухо Небольсину перегаром:

– Даю вам слово… Точные сведения, я ими обладаю. Скоро адмирал Колчак станет императором – Александром Четвертым, и нам необходимо признать… признать… признать…

– Бредите, полковник?

– Не верите? Так будет… Самые точные сведения!

Из этого пьяного хаоса и сумбура мнений Небольсин (пока он был еще трезвым) уяснил одно: вся эта орава, сбежавшаяся в Ньюмаркет, еще не имеет определенной, четко выраженной идеи. Но зато она имеет цель – борьбу против большевизма, и это Небольсина вполне устраивало сейчас. А потом он напился как свинья и больше ничего не помнил…

Проснулся. Было рано. По белому потолку скользили солнечные блики. Проехал где-то автомобиль. Ветер раздувал кисею занавесок на окнах, и пахло гвоздикой.

– Хорунжий! – хрипло позвал Небольсин дремавшего рядом с ним Нечитайло. – Что вчера было, хорунжий?

– Вчера? – очухался тот. – Вчера ты читал монолог Чацкого, и никто тебя не понял, кроме моей возвышенной души.

– А как я дошел?

– Мы здесь сами не ходим. Нас водят сержанты полевой полиции.

– Черт! Но я помню, – сказал Небольсин, – что была еще какая-то женщина… рядом!

– Вот видишь, – заметил Нечитайло, – ты крепче меня на выпивку. Ты даже женщин помнишь… А я как дорежусь до полиции, и больше… никогда и ничего!

В казарме пробуждались офицеры.

– Небольсин! Вставайте… Пойдем получать фунты.

– Но я вчера уже получил.

– Неделя-то кончилась. Сегодня можно опять «пофунтить»…

Виктор Константинович отправился в канцелярию, получил еще два фунта (непонятно за что?), и там ему сказали:

– Оказывается, вы еще при Керенском были представлены к званию полковника. Мы проверили – этот приказ затерялся… Позвольте поздравить вас с новым чином, а погоны русского полковника вы можете приобрести в лавке колониальных товаров…

***

Скоро англичане забили в барабан, и бар стали открывать только под воскресенье. Юный барабанщик бил на рассветах, будя для занятий; тугая шкура барабана колотила тишину под самыми окнами, взбадривая ленивых. Юные поручики и старые генералы, сварливо ругаясь из-за места в шеренгах, неряшливой колонной маршировали в столовую: завтрак, ленч, обед, ужин, – жрать захочешь, так будешь маршировать как миленький…

Был обычный день, и Небольсин в кругу офицеров выскребал ложечкой из стакана остатки компота, когда генерал Скобельцын выглянул в окно и обозленно крикнул:

– Англичане совсем обнаглели! Еще чего не хватало, чтобы большевиков сажали за один стол с нами…

В столовую вошли: прапорщик женского батальона, скромная девица в гимнастерке, в штанах и обмотках, пышнокудрая, а следом за нею, волоча ноги и опустив голову, – полковник Свищов.

– Свищов! – закричал Небольсин, вскакивая. – Полковник Свищов, как вы сюда попали?

Забыв про еду, Виктор Константинович подошел к столу, за которым – отдельно от других – сидели «большевики». Свищов разломил кусок хлеба в тряских пальцах и едва не заплакал:

– Виктор Константинович, скажи хоть ты… Ты ведь меня знаешь! Ну какой я к черту большевик?.. Спятили они, что ли?

– Вы… арестованы? – спросил Небольсин в полном недоумении и поглядел сбоку на девицу-прапорщика; придвинув к себе тарелку с овощным супом, она стала есть, замкнуто и спокойно.

– Ну да! – рассказывал Свищов. – Меня тут как барана… да хуже барана! И теперь, говорят, отвезут в Сибирь, чтобы сдать тамошней контрразведке. Конечно, англичане рук пачкать не желают. Но какой же я большевик? Вот госпожа Софья Листопад (полковник показал на девицу), она, кажется, и правда – грешит по малости… А я-то при чем?

Небольсин еще раз пытливо глянул на госпожу Листопад. Девушка принялась уже за жаркое. По тому, как она держала нож и орудовала вилкой, Небольсин точно определил, что женщина эта из интеллигентной семьи.

– Полковник, – спросил Небольсин, волнуясь, – но ведь что-то вы сделали такое, что дает право обвинять вас в этом?

Свищов ответил:

– Дорогой мой! Я… устал. И в башке у меня что-то отвинтилось. Я не большевик, нет. Но я считаю, что Ленин поступил все-таки правильно, закончив войну. Я сказал тогда, что мы умеем убивать, но воевать мы разучились. Вот, а мне заявляют, что я проникнут германским духом… что я большевик… чепуха!

Небольсин поднялся над обеденными столами.

– Господа! – объявил он громко. – Я знаю полковника Свищова по фронту как верного солдата России, это ошибка.

Генерал Скобельцын требовательно постучал ложкой:

– Небольсин! Вы не в театре… Сядьте!

Виктор Константинович опять взялся за компот.

– А что с ними будет? – спросил у соседей.

– Поедут с нами на родину. Если нас большевики стреляют, то почему бы и нам не повесить этих… если они большевики!

– И девицу?

Пламенный грузин Джиашвили, когда-то сотник из конвоя его императорского величества, сверкнул отличными зубами.

– Па-а-алнагрудый батальон… – сказал со смехом. – Дали бы ее мне, и я бы мигнул казачатам. В кусты – хором ее! Забыла бы думать про свой большевизм.

Небольсин вспыхнул:

– Сотник! Вы не имеете права говорить так о женщине, о русской женщине, которая в час опасности для родины встала под знамена и надела эту серую солдатскую гимнастерку!