– Север, конечно, прекрасен, – лениво говорил Вальронд, разнежась на ветерке. – Вот, знаешь, комиссар, закончится эта гражданская заваруха, и… Есть у меня мечта. Вполне осуществимая, кажется.
– Какая же, мичман? – спросил Павлухин, потянувшись к своим штанам за папиросами.
– Здесь флоту не миновать быть. Вот посмотрел я Мурман, и он меня потряс. Представляешь, весь этот хаос камней, воды, неба? Все так угрюмо, мрачно – словно циклопы нашвыряли скал куда попало. И ушли прочь, лентяи, так и не закончив своей работы… Хотелось бы здесь, на севере, послужить. Честно скажу: подальше от высокого начальства.
– Послужишь, мичман. Сам будешь начальством. Ты – спец, тебе дело всегда найдется. А я вот в оптику подамся. Был у меня старик один в Питере, мы с ним по субботам в баню ходили и шкалики потом распивали. Так вот, он мастер по линзам… Тонкое, скажу тебе, дело! Дураку ведь как – чечевица, и всё. А сколько труда в каждой линзе, а сколько высмотреть через нее можно – и хорошего, и всякой дряни, что по нам иногда ползает.
– В нашем деле, – согласился Вальронд, – хорошая оптика – первое дело. Цель, точность наводки – вот главное!
– Не только, – ответил Павлухин. – Ученый микроба берет и под чечевицу кладет. Астроном тоже на звезды – через цейсса!
– Своего-то цейсса у нас пока нет, – причмокнул Вальронд. – Все у немцев покупали. А свое стекло с пузырьком варили… Такое не годится…
Издалека, от самых батарей, взбивая босыми пятками рыжую пыль, бежал боец.
– Видим дым!.. – кричал он еще издали.
– Сколько? – вскинулся Павлухин.
– Не разобрать. Под ветром дым слоится, как пирог…
Вальронд уже натягивал черные широкие штаны. Павлухин просунул тело в тельняшку, мичман накинул на голые плечи легкий офицерский кителек. С этого момента они иначе смотрели на море, на чаек, на тюленя… Все это, волшебное и чарующее, останется в этом мире навсегда – нерушимо.
Но их (вот их-то как раз) может и не остаться…
– Ну, пошли, комиссар? – спросил Вальронд и подхватил с песка свою мятую фуражку. – Ничего не забыли?
Они шли на батареи даже не торопясь.
Молча. Вальронд спрыгнул в окопчик, завращал штурвал корабельного дальномера с эсминца, заброшенный теперь для служения на берегу. В пересечении нитей скользила зеленоватая рябь, плоской нитью был отбит, как по шнуру, отчетливый горизонт.
– …восемь… девять… одиннадцать, – считал Вальронд, – четырнадцать… Всего семнадцать вымпелов! Это – они.
И толкнул дверь командного блиндажа:
– Офицеров просят… – и осекся.
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Из документов видно, что все это время «Аскольд» выдерживал постоянную четырехчасовую готовность к боевому походу. Такое напряжение может выдерживать длительное время только спаянная команда, скрепленная хорошей дисциплиной и дружбой.
2
Сведения об этом человеке, сыгравшем черную роль в тулонской трагедии, теряются в Бразилии, где бывший старший офицер «Аскольда» влачил жалкое существование эмигранта на должности мелкого клерка британского страхового общества.
3
Этот документ приводится нами в сильном сокращении.