Читать интересную книгу Из тупика. Том 2 - Валентин Пикуль

– Генерал! – сказал он, шагнув к столу. – Вы чего от меня добиваетесь? Чтобы я пошел на сговор с вами и своими же руками снял орудия и опустошил погреба? Нет! Меня поддерживает команда, а я буду поддерживать ее, как командир этой команды…

Звегинцев тихо объяснил:

– Там большевики… Орудия вашего крейсера поддерживают и большевистский Совжелдор, и бандита Комлева, который, вооруженный до зубов, сидит в нашем городе.

Но даже это предупреждение не могло остановить сейчас кавторанга Зилотти – честного человека, глубоко страдавшего за позор разоружения кораблей русского флота.

– Я не знаю, кто там у меня в палубах – большевики или черти завелись. Но даже пусть нечистая сила, резолюция у них на шабашах правильная. Лишь мой «Аскольд», единственный из всей Северной флотилии, способен ныне принять бой с честью, если придется, и разоружить крейсер я не дам!

Выскочив в приемную штаба, Зилотти увидел Комлева. Кавторанг накинул на плечи черный плащ; литые из меди львиные головы отчетливо горели на черном габардине. И совсем неожиданно он выкинул руку для пожатия.

– Я бежал от большевиков… от вас! – сказал Зилотти Комлеву. – Но вот как странно все в жизни: я солидарен с большевиками здесь… в Мурманске! Прощайте, товарищ Комлев. – И черный плащ по-байроновски взметнулся за кавторангом.

Комлев, вздохнув, шагнул в кабинет к Звегинцеву, который приветливо поднялся навстречу:

– Я очень рад, что вы явились, не артачась, на большевистский манер, благо дело, по коему я желал бы беседовать с вами, не терпит отлагательства… Советская власть, можно считать, уже рухнула. Оставим политику! Я русский аристократ, вы русский простой человек. Но на протяжении многих веков мы, аристократы и простолюдины, стояли рядом. Все испытания, выпавшие на долю России, ложились столетьями поровну на ваши и на наши спины. Иногда даже больше на наши спины, а вы только подкрепляли нас снизу… Так вот что я хотел вам сказать: еще раз предлагается вам, вернее, всему вашему отряду включиться в состав Мурманской краевой армии, и тогда… Сначала сдайте оружие!

– Для начала я его не сдам, – ответил Комлев. – Еще что?

Звегинцев потускнел и хмыкнул:

– Вы знаете, что в Москве убит германский посол Мирбах?

– Я плюю на барона Мирбаха!

– А в Москве восстание левых эсеров, и Ярославль, и Муром, и Рыбинск – тоже восстали.

– Плюю на левых эсеров!

– А у нас на Мурманске вводится осадное положение.

– Плюю на вашу осаду!

– Так мы ни до чего не договоримся…

– А неужели ты думаешь, генерал, что мы с тобой когда-нибудь договоримся? Наш расчет сейчас – пулями… – Рука Комлева, черная и жесткая, полезла в кобуру: – Могу и сейчас… Хлопну, как барона Мирбаха, а потом разбирайся. Нет! – И пальцы злобно застегнули оружие. – Нет, – повторил Комлев, – это слишком хорошо для тебя. Меня уже не будет. Я знаю. Но пусть тебя осудит народ… Черт с тобой, генерал, живи!

…В этот день забастовала железная дорога. Расчет Комлева был верным: пока его отряд находится в Мурманске, рабочие не побоятся выступить против интервенции. Вагонников поддержали тяговики, и дорога встала. Над тундрой вдруг замычал и гудок лесопильного завода «Дровяное» (там поддержали дорогу стачкой).

Небольсина вызвали в Военный союзный совет, и майор Лятурнер сказал ему дружески:

– Аркашки, что у тебя с дорогой?

– Забастовка!

– Некстати!

– Она всегда некстати. Тем более на дороге.

– Надо что-то сделать.

– Лятурнер, ты всегда даешь премудрые советы. Если ты находишь, что надо что-то сделать, так возьми и… сделай.

– Сделай ты, как начальник дистанции.

– Пожалуйста, – согласился Небольсин. – Только прошу выплачивать мне два миллиона франков в месяц. Потому что обойти шесть тысяч рабочих и каждого уговорить я не в силах на свои русские рубли, которые уже ничего не стоят.

– Почему шесть тысяч рабочих? – поразился Лятурнер. – Мы всегда считали, что на дороге шестнадцать тысяч.

– Я тоже так считал. Но рабочие разбежались. А каждого тянуть на работу за воротник я не могу…

Тогда в Мурманске были закрыты все хлебные лавки. Но стачка продолжалась.

Комлев пришел в мурманскую контору Совжелдора, где верховодил Каратыгин. Вынув нож, чекист обрезал провода телефона.

– Ежели ты, гнида, – сказал он протрясенному Каратыгину, – хоть пикнешь, то я тебя… Созывай свою говорильню!

Комлев выступил с речью, – он не мастер был говорить.

– Еще они не победили, – сказал Комлев, свистя простуженными бронхами. – Еще мы победители! Советскую власть так не спихнешь, как вагон под откос… Я предлагаю: собрать честных людей, аскольдовцы пойдут за нами, грохнуть из главного калибра. И пойти прямо на Кемь, вдоль полотна, чтобы освободить наших товарищей… Кто против?

– Мы! – ответили из-за спины, и Комлев испытал страшную боль, когда ему вывернули руки назад.

– Кто же это «вы»? – кричал он, склоненный, стоя на сцене барака и глядя в зал, где измывались над ним мурманские совжелдорцы. – Кто же это вы такие, что против? Так сдерните тогда красный флаг с крыши – не позорьте его… Вам смешно? Но, погодите, я еще не все сказал… Я плюю на вас, вот так!

И он плюнул в этот продажный зал, где щерились, под масть Каратыгину, предатели. И тогда его потащили в «тридцатку».

Поручик Эллен уже поджидал его и встретил даже приветливо:

– Коллега, позвольте вам представить моего секретаря Хасмадуллина… Удивительный тип! С одного удара вышибает четыре зуба. У вас зубы-то очень хорошие.

Комлев посидел. Подумал. И усмехнулся:

– Зубам моим позавидовал? Так я тебе все зубы здесь на столе и оставлю… Не жалко! На, бери…

И вынул вставную челюсть. Положил ее перед поручиком.

– Мне настоящие зубы еще в девятьсот пятом году при полицейском участке выстегали. По причине вполне уважительной: потому как я был забастовщиком, и сейчас… Ну что сейчас! – И Комлев встал. – Я ведь знаю: живым мне не быть…

Хасмадуллин закинул сзади звериную лапу, сдавил Комлева хваткой под горло и потащил вдоль длинного коридора.

Мимо проходила секретарша, посторонилась:

– Мазгутик, кого это ты потащил?

– Самого главного… Добрались!

Комлева не убили. Небольсин встретился с ним еще один раз, но уже в другом месте…

Не дай бог никому такой встречи!

***

Женька Вальронд спросил у Спиридонова:

– Вы и есть эта самая ВЧК?

– Да. Что вам, гражданин, надобно?

Мичман сел, не дожидаясь приглашения.

– Значит, – спросил снова, – вы и есть тот самый, который карает и так далее?

Спиридонов потянул на шинели своей пуговицу: пора пришить.

– Гражданин, – сказал, – или дело, или выматывай!

Вальронд закинул ногу за ногу. Носок мичманского ботинка еще хранил блеск, но подошва была отбита начисто и болталась длинным, несуразным языком, усеянным изнутри гвоздями-зубьями.

– Я взволнован, – признался мичман. – И должен объяснить вам все по порядку…

– Давайте по порядку, – согласился Спиридонов.

Женька Вальронд глубоко вздохнул и начал с чувством:

– Весной этого года я провожал одного покойника, слишком для меня дорогого, на кладбище. Была чудесная погода, и душа ликовала в предвкушении близкой выпивки…

– Прошу конкретнее! – остановил его Спиридонов.

– Вот вы, большевики, не терпите лирических отступлений. А ведь это очень важно.

– Некогда, – сказал ему Спиридонов.

– Понимаю. Тогда лирику отодвинем. – Вальронд поднялся и шаркнул по полу оторванной подошвой. – Предлагаю себя Советской власти в качестве кадрового артиллериста. Бог все видит: я, ей-ей, был неплохим плутонговым на крейсере.

– Садитесь. – И Спиридонов усмехнулся забавности этого молодца. – Чем, – спросил он, – вы руководствуетесь в своем желании служить Советской власти?

– Исключительно декретом Ленина.

– Так. А что вы делали в семнадцатом, мичман?

– Да как сказать… – смутился Вальронд. – Семнадцатый год я посвятил одной немолодой женщине. В толстой книге «Весь Петербург» она значилась как почетная гражданка Санкт-Петербургской губернии.

– Точнее?

– Можно и точнее: я охранял ее имущество от засилия диктатуры пролетариата…

– А ты, мичман, весельчак, – прищурился Спиридонов и подумал: «Мы, наверное, одногодки». – Почему же не обратился ты в губком? В военком? А сразу ко мне?

– Честно?

– Только так и надо.

– Хорошо. Скажу честно. Я решил заглянуть в пасть самого страшного зверя – прямо к вам. Если меня уж и здесь не расстреляют, дальше я как-нибудь и сам выгребусь…

Спиридонов громко расхохотался:

– Это действительно честно сказано… Только вот, товарищ, моря у нас здесь нету. Артиллерии кот наплакал. Да и скажу на твою честность не менее честно: сбежишь ведь!

– Кто?

– Да ты и сбежишь от нас, мичман.

– Куда?

– На Мурман… как и все… к англичанам! Там тебе и море, там тебе и артиллерия. А я тебе даже закурить не могу дать…