...На третий день после возвращения из евпаторийской операции капитан Топчиев вызвал меня, усадил, спросил, как я отдохнул, и сказал:
— Получен приказ: высадить в тыл противника несколько диверсионных групп, в том числе и на Ялтинское шоссе. Командование располагает данными, что враг готовится ко второму штурму Севастополя. Подтягивает свежие части, технику. Требуется хотя бы примерно установить его силы. Нужны показания «языков», документы. Ну, а кроме этого, надо и пошуметь там, чтобы гитлеровцы не забывали, что они здесь нежеланные гости...
Уточняя детали предстоящей операции, я узнал, что моя группа, которой предстояло действовать на Ялтинском шоссе, будет состоять из шести человек. Высадят нас в районе Мухалатки. Днем мы должны будем наблюдать за шоссе, подсчитывать и передавать в отряд данные о проходящих войсках, а по ночам уничтожать вражеские автомашины, обозы. Операция продлится примерно шестнадцать дней.
И вот 10 декабря 1941 года от причала Стрелецкой бухты отошла небольшая шхуна. Прощально мигнул луч фонаря поста СНиС. И, нетерпеливо пофыркивая мотором, шхуна, покачиваясь на волнах, взяла курс на Ялту. В тесном кубрике, великодушно предоставленном командой десантникам, в одном углу матрос Захаров — наш радист — бубнит себе под нос какие-то цифры, задавшись целью запомнить шифр, которым предстояло пользоваться для связи с командованием В другом углу старший сержант Гончаров, матрос Марков и свободные от вахты моряки из экипажа шхуны окружили что-то вполголоса рассказывающего матроса Буфалова. Судя по приглушенному смеху, то и дело раздающемуся оттуда, история была веселой. На одной из коек, подложив ладонь под щеку, сладко посапывал матрос Булычев; решил, как видно, что попросту грешно упустить возможность хорошенько отоспаться в тепле.
Булычев пришел к нам в отряд не с флота, а с одного из предприятий, где он работал секретарем партийной организации и откуда был мобилизован. Однако даже самые злые на язык «морские волки» не решались называть его «салакой». В первых же операциях Булычев проявил себя как смелый, не теряющий присутствия духа в самых трудных обстоятельствах воин [45]
Незадолго до евпаторийской операции группа наших разведчиков высаживалась в бухте Ласпи. Командованию нужен был «язык». Незаметно высадившись ночью в бухте, мы захватили двух гитлеровцев. Да так, что они и пикнуть не успели. Но когда наша группа уже отходила к берегу, чтобы, вызвав поджидавшие нас на рейде катера, возвратиться в Севастополь, одному из захваченных гитлеровцев как-то удалось вытолкнуть изо рта кляп, и он заорал благим матом «Рус!.. Партизан!.» Мы заставили его замолчать... Однако тревога была поднята. Началась стрельба. Строча из автоматов, гитлеровцы все ближе и ближе прижимали нас к берегу. Во что бы то ни стало нужно было продержаться, пока со стоящего на рейде «охотника» не подойдет шлюпка, чтобы забрать нас.
— Товарищ мичман! Отходите, а я останусь, задержу их. Идите, идите! — крикнул Булычев и, укрывшись за камнем, остался один против десятков врагов.
Пока подошла шлюпка, вызванная условным сигналом, прошло несколько минут. И за все это время ни один из гитлеровцев не преодолел рубежа, удерживаемого Булычевым. Сам он добирался до шлюпки уже вплавь.
— Не знаю уж, каким стилем я плыл, но ручаюсь, что скорость показал не меньшую, чем знаменитый пловец Ушаков на его коронной дистанции, — улыбаясь, рассказывал потом Булычев, не видя в своем поступке ничего примечательного.
...Во время перехода ветер засвежел. Шхуну, словно перышко, бросало с волны на волну. Обеспечивающий высадку лейтенант Гладков, вызвав меня на мостик, сказал, что подходим к условленному месту.
— Правда, за точность не ручаюсь. Определиться не по чему. Темень, хоть глаз выколи... [46]
Действительно, на плотно затянутом низкими тучами небе — ни звездочки. Недалекий берег, до войны сиявший по ночам огнями санаториев и домов отдыха, сейчас казался пустынным. Только на проходящем в горах шоссе нет-нет да появятся серебристые лучи фар автомашин Ничего, мы постараемся, чтобы и их было поменьше...
В спущенную с подветренного борта шлюпку уложили вещевые мешки с продовольствием, плащ-палатки, маскхалаты и все остальное из нашего немудреного хозяйства. Тепло распрощавшись с командой шхуны, расселись по банкам. Несколько взмахов весел, и шхуна словно растаяла в темноте.
Поначалу все шло хорошо. Но у самого берега шлюпка вдруг налетела на выступающий из воды камень. Следующая волна накрыла нас с головой. Схватив что попало под руку, до берега добирались уже по грудь в воде. Купание не из приятных, особенно если учесть, что дело было в декабре и что на каждом из нас были ватные брюки и телогрейка. Но самое неприятное состояло в том, что из всего взятого продовольствия нам удалось вынести на берег всего лишь несколько банок консервов. Волей-неволей приходилось становиться «на довольствие» к гитлеровцам.
Вычерпав из шлюпки воду, отправили ее обратно на шхуну, оборвав тем самым последнюю ниточку, реально связывавшую нас со своими.
Теперь мы оставались одни, лицом к лицу с врагом.
Осмотрелись... Высадились мы под высокой, метров в семь, скалой. Это хорошо. Если даже по верху и пройдет вражеский патруль, он нас не увидит. Вдоль берега тянется несколько рядов колючей проволоки. Примерно через каждые метров двести в ней оставлены неширокие проходы, но там наверняка минные поля. Благоразумнее всего было дождаться рассвета. Неподалеку от места высадки мы обнаружили три больших камня и укрылись за ними. Старший сержант Гончаров встал в дозор, а мы, раздевшись до белья, отжали брюки, телогрейки, вылили воду из сапог. Затем то же самое проделал Гончаров. Эх, теперь бы хороший костер!.. Но об этом можно было только мечтать.
С рассветом, когда мы уже готовились разведать ближайший из проходов в колючей проволоке, на скале, почти прямо над нами, послышались звуки губной [47] гармошки. Какой-то гитлеровец добрый час пиликал одну и ту же нудную мелодию, не предполагая, понятно, что у него нашлось столько невольных слушателей. А мы лежали, стараясь ничем не выдать себя. Думаю, что никогда еще никто из музыкантов не выступал перед более недоброжелательной, но в то же время и более терпеливой аудиторией.
Пока продолжался этот «концерт», совсем рассвело. В просветах туч показалось солнце. Теперь уже незаметно уйти в горы было невозможно. Мысленно проклиная злополучного «музыканта», я обратил внимание на бакланов. Занятые ловлей рыбы, они спокойно садились в нескольких метрах от нас. Если уж птица приняла укрывшихся маскхалатами моряков за камни, то гитлеровцы тем паче не обнаружат нас, разве только кто-нибудь из них подойдет к нам вплотную. Но какая-то доля риска неизбежна в боевой работе разведчиков. И мы решили остаться здесь, в камнях, до вечера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});