К рассвету штурм горы был закончен. Мы стояли на занесенной снегом поляне. Неподалеку был лес. А далеко внизу лежал затянутый предрассветной дымкой Южный берег Крыма. У моря все еще вспыхивали яркими светлячками взлетавшие в воздух ракеты. Гитлеровцы, [55] видимо, готовились к новому прочесыванию леса. Ну, что же, пусть они теперь поищут нас!..
И когда опасность была уже позади, все почувствовали страшную усталость. Веки отяжелели, словно налились свинцом, и глаза закрывались сами собой. Кое-как добрели мы до леса, забрались в чащобу и тут же свалились, словно подкошенные сном.
Проснулись отдохнувшие, но продрогли и проголодались. Прошло уже более суток с того часа, как была съедена последняя банка консервов. Обшарили свои карманы, не завалялось ли у кого-нибудь хотя бы крошек. Чисто... Пришлось удовлетвориться тем, что пожевали немного снегу, все челюстям какая-то работа, и тронулись в путь, держа направление на деревню Скели. В пути немного согрелись. Но голод давал чувствовать себя все сильнее. Пробуем повторить попытку «заморить червяка» снегом. Не тут-то было!.. Желудок словно отгадал нашу уловку, и обмануть его не удалось.
Так и шли мы весь день. К вечеру лес немного поредел, и мы вышли на поляну, где стояли два домика лесничества. У одного из домиков была привязана к дереву лошадь. Залегли на опушке и внимательно осмотрели все вокруг. Раз к дереву привязана лошадь, значит, здесь кто-то есть. Однако прошло более получаса, а из домов никто не показывался. Стало темнеть. Но ни в одном из окон не появилось огонька.
— Посмотрите, — сказал Гончаров, протягивая мне бинокль, — эта каурка с голоду уже и корой не побрезговала. Значит, давно стоит. Разрешите, я схожу узнаю, в чем там дело.
Действительно, на стволе дерева, к которому была привязана лошадь, ясно виднелись светлые пятна.
— Хорошо. Идите. В случае чего мы прикроем вас...
Сняв с груди автомат, Гончаров быстро пополз к ближайшему из домиков, возле которого стояла лошадь. Осторожно заглянув в одно из окон, а затем в открытую дверь, он пополз к следующему домику. Убедившись, что никого нет, Гончаров поднялся во весь рост и помахал нам рукой.
— Ни души. Судя по консервным банкам, которые уже малость успели поржаветь, кто-то был здесь дня три — четыре тому назад. Ушел, а лошаденку на произвол судьбы бросил. Она, бедняжка, уже еле на ногах [56] держится. Суп получится не ахти какой наваристый, но мы ведь неприхотливы. Правда, ребята?..
Судьба лошади, таким образом, была предрешена. Минут через тридцать в одном из домов уже пылал огонь. Марков и Булычев, приняв на себя обязанности коков, разыскали ведро и, растопив в нем снег, заложили туда большие куски конины. Хотя мясо было сварено без соли и оказалось жестким, как резина, но оно показалось нам вкуснее, чем свиная отбивная. Все ели и похваливали.
Сварив еще несколько кусков конины «про запас», мы забрались на чердак и улеглись спать, по очереди неся вахту.
Весь следующий день валил снег, и решено было передохнуть, чтобы набраться сил для пешего перехода в Севастополь. Была и еще одна немаловажная причина, заставившая нас задержаться. Маскхалаты, хорошо послужившие нам, когда не было снега, сейчас оказались ненужными. А идти, даже в немецком обмундировании, без маскировки было опасно. Долго мы ломали головы, что бы тут такое придумать. Было внесено много предложений, но все они после тщательного обсуждения отвергались.
— Стоп!.. Кажется, я что-то придумал. Вы посидите здесь, — сказал вдруг с хитроватой улыбкой Гончаров, — а я спущусь вниз. Когда крикну, выходите из дому и ищите меня.
— Знаем мы тебя, фокусника. Ты в лес уйдешь или зароешься в снег, а мы и будем попусту глаза пялить, — скептически заметил Марков.
— Да никуда я не уйду. Только чур, не подглядывать... Договорились?
Гончаров ушел, и минут через пятнадцать послышался его голос:
— Идите!
Точно выдержав предложенные Гончаровым условия, мы спустились на землю и стали внимательно осматривать все вокруг. Старшего сержанта и в самом деле нигде не было видно.
— Я же говорил, что он в лес побежит. Посмеивается, должно быть, там над нами. Пойдемте обратно. Пусть он один померзнет. [57]
— А я вовсе не в лесу, — послышался голос Гончарова, поднявшегося во всем белом со снега метрах в пятнадцати от нас.
Секрет маскировки Гончарова был очень прост и надежен. На каждом из нас было по две пары нижнего белого трикотажного белья. Сняв одну пару, сержант натянул ее поверх одежды, и маскировочный костюм был готов.
На следующий день, покинув гостеприимный домик лесничества, мы направились к Скели. Пришли туда к вечеру. Деревня была занята гитлеровцами. До темноты наблюдали, отмечая на карте месторасположение зенитных батарей, склады, дом, где, судя по особенно оживленному движению людей, вероятно, находился штаб. Нарубив веток и настелив их на снегу, заночевали здесь же на горе, с которой вели наблюдение, под соснами.
Четверо суток, минуя вражеские опорные пункты и линии охранения, уничтожая по пути одиночных гитлеровцев, ночуя на промерзшей земле, шли мы к Балаклаве — крайней от нас точке севастопольской обороны. Последние полтора — два километра пробирались по берегу моря, местами по грудь в ледяной воде.
Грозный окрик «Стой! Кто идет?» показался нам чудеснее всякой музыки.
— Свои, свои!.. — задыхаясь от радости, отвечали мы. Но часовой, несмотря на то что слышал русские голоса, не собирался шутить:
— Ни с места, а то стрелять буду! Руки вверх!.. Пришлось подчиниться. Так, с поднятыми руками, мы и были доставлены в штаб части. Позвонили по телефону в Севастополь. Вскоре оттуда пришла машина.
И вот мы уже в родном отряде. Объятиям, поцелуям нет конца. Но среди обступивших нас моряков много новых, неизвестных нам лиц. Не видно ни командира [58] капитана Топчиева, ни батальонного комиссара Латышева, ни многих других. Спрашиваем, где они, и узнаем, что за время нашего более чем двадцатидневного отсутствия Топчиев и Латышев с группой бойцов погибли смертью героев в неравном бою с врагом. Мы, в свою очередь, рассказываем о гибели Буфалова, о тяжелом ранении Захарова...
Все стояли суровые. Гибель боевых товарищей вызвала в каждом из нас страстное желание отомстить проклятому врагу.
А батарея все же замолчала!..
В один из январских дней 1942 года меня вызвал батальонный комиссар В. С. Коптелов, назначенный незадолго до этого к нам в отряд на место геройски погибшего Латышева, и предупредил, чтобы я никуда не отлучался.
— В пятнадцать часов командиру, мне и тебе приказано явиться к полковнику Намгаладзе{1}.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});