Читать интересную книгу Мысли и высказывания - Марк Цицерон

Традиционный древнеримский костюм. Раскрашенная гравюра

Марк Порций Катон Младший. Фрагмент античной статуи

Римлянка. Фрагмент античного бюста

Но пора мне, сенаторы, и со своей стороны оправдаться и извиниться перед нашей отчизной ввиду следующей ее жалобы, которую трудно не признать справедливой; вас я прошу, чтобы вы внимательно выслушали мои слова и тщательно запечатлели их в своем уме и сердце. В самом деле, если бы наша отчизна, которая для меня много дороже моей собственной жизни, если бы вся Италия, если бы вся наша держава обратилась ко мне со словами: «Что ты делаешь, Марк Туллий? Ты убедился, что он мой враг, ты предвидишь, что он начальник, угрожающий мне войной, ты понимаешь, что стан врагов ждет его как своего главу – и тем не менее ты дозволяешь ему уйти, ему, зачинщику преступления, вдохновителю заговоров, мутителю рабов и бессовестных граждан, и этим даешь людям право подумать, что ты не столько его выслал из города, сколько наслал на город? Как же ты не велишь его отправить в тюрьму, вести на казнь, не заставишь его позорно сложить голову на плахе? Что же служит тебе помехой? Обычай предков? Сколько раз даже частные люди в нашем государстве наказывали смертью граждан-злодеев! Или законы, изданные относительно казни римских граждан? Никогда у нас правом граждан не пользовались государственные изменники. Или ты боишься оговора со стороны потомства? Хорошую же благодарность воздаешь ты римскому народу за то, что он, зная тебя только по твоим собственным делам и безо всякого поручительства за тебя твоих предков, так быстро возвел тебя по всем ступеням почестей до самой вершины власти, ты, ставящий теперь боязнь перед оговором или какой бы там ни было опасностью выше благоденствия твоих сограждан! Но уж если бояться оговора – лучше пусть тебя винят за строгость и энергию, чем за вялость и робость. Как ты думаешь, когда Италию будет опустошать война, в городах будут грабить, здания будут пылать – не будешь ли и ты поглощен пламенем всеобщего негодования, которое тогда поднимется против тебя?» – я дал бы следующий краткий ответ и на священную для меня речь нашей отчизны и на запрос тех людей, которые разделяют высказанные взгляды. Если бы я считал казнь Катилины лучшим исходом из затруднения – я не даровал бы этому разбойнику долее ни одного часа жизни; не мог же я, в самом деле, опасаться, как бы убиение этого злодея не обесславило меня в глазах потомства, когда я вижу, что великие и славные мужи не запятнали своей чести кровью Сатурнина, Гракхов, Флакка и некоторых других, живших раньше, но даже возвеличили себя ею. Да и если бы мне угрожал такого рода оговор – я всегда был настолько самостоятелен в своих суждениях, что счел бы заслуженный доблестью оговор честью для себя, а не бесславием. Нет, но вот в чем дело. Есть в нашем сословии люди, или в самом деле не видящие угрожающей нам беды, или притворяющиеся, что не видят ее, они-то вскормили самонадеянность Катилины своими мягкими предложениями, они дали окрепнуть нарождающемуся заговору тем, что отказывались признать его существование. Так вот, вторя им, люди не только злонамеренные, но и просто неопытные, заклеймили бы мою строгость против Каталины именем жестокого, царского произвола. Теперь ясно, что если этот человек исполнит свое намерение и отправится в Манлиев лагерь, то самые недалекие люди убедятся в наличности заговора, самые злонамеренные его признают.

Марк Антоний. Античная монета

Римлянин. Фрагмент античного бюста

Далее: я прекрасно понимаю, что со смертью одного этого человека болезнь государства будет лишь на время облегчена, а не окончательно исцелена; напротив, если он и сам уйдет, и всех своих единомышленников с собой уберет, и приобщит к своей дружине, отовсюду набрав их, всех потерпевших крушение в гражданской жизни, то не только этот назревший нарыв нашего государственного тела лопнет и исчезнет навсегда, но исчезнут также и зародыши и семена всех болезней. Имейте в виду, сенаторы, что мы уже с давних пор окружены опасностями и кознями этого заговора, и что лишь момент зрелости для этого давнишнего, дерзкого, преступного и сумасбродного плана наступил волею судеб в наш консулате. Если поэтому Катилина один из всей этой шайки погибнет, то мы, быть может, на время почувствуем облегчение от забот и страха, сама же опасность останется, и язва лишь глубже въестся в жилы и внутренности государства. Как тяжко больные, томимые лихорадочным жаром, нередко после глотка холодной воды чувствуют на первых порах некоторое облегчение, но затем еще тяжелее и сильнее страдают, так и эта государственная болезнь будет лишь облегчена с его смертью, но затем вернется с удвоенной силой, если остальные останутся живы.

Марк Антоний. Античная камея

Пусть же все злонамеренные удалятся, отделят себя от добрых, соберутся в одно место: пусть они, как я уже несколько раз сказал, оставят городскую стену между собой и нами. Пусть они перестанут строить козни против консула в его же доме, окружать трибунал городского претора, осаждать с мечами в руках курию, запасаться стрелами-брандерами и факелами для поджога города; пусть, наконец, политические убеждения каждого будут у него написаны на челе. Тогда я обещаю вам, сенаторы, что, благодаря нашей консульской бдительности, обаянию вашего сословия, энергии римских всадников и согласию всех честных граждан, с уходом Катилины все его козни будут обнаружены, освещены, подавлены и наказаны.

Юпитер. Античная камея

С этим-то напутствием, Катилина, я отправляю тебя в нечестивый и богомерзкий поход, на благо нашему государству, на беду и погибель тебе и соучастникам твоих преступных и изменнических деяний. А ты, Юпитер, посвященный некогда Ромулом при тех же знаках благодати, как и этот город, ты, которого мы справедливо называем Становителем нашей родины и ее державы, ты охранишь от него и его сообщников твои храмы и храмы других богов, здания и стены города, жизнь и имущество граждан; а недругов всех честных людей, врагов отчизны, опустошителей Италии, объединившихся в злодейском союзе и нечестивом сообществе, ты обречешь – живых и мертвых – на вечные муки.

Марк Антоний. Фрагмент античного бюста

Вторая речь против Луция Сергия Катилины

Наконец-то, квириты, удалось мне Луция Катилину – как ни неистовствовал он в своей бешеной отваге, как ни дышал злобой, как ни стремился погубить свое отечество своими нечестивыми деяниями, как ни угрожал вам и нашему городу мечом и огнем, наконец-то, повторяю, удалось мне его… уж не знаю, сказать ли «изгнать», или «выпустить», или «почтить напутственной речью при его добровольном уходе». Он ушел, удалился, умчался, исчез; не будет уже более этот изверг внутри наших стен мечтать о их разрушении. Это значит, что мы хоть одного этого вождя междоусобной войны, несомненно, победили; мы не будем чувствовать его кинжала в своей груди, не будем вздрагивать, находясь на Марсовом поле, на форуме, в курии, да и в покоях наших домов. Но это не все: изгоняя его из города, мы выбили его из его позиции; теперь мы открыто и беспрепятственно будем вести с врагом самую обыкновенную войну. Да, мы, несомненно, погубили этого человека и на голову разбили его, превращая его тайные козни в явный мятеж. А как вы думаете, какую скорбь, какое отчаяние чувствует он при мысли, что он, вопреки своему желанию, уносит свой меч не обагренный в нашей крови, что он-то уходит, а мы живы, что мы вырвали ему оружие из рук, что он оставляет своих сограждан невредимыми, свою родину неразрушенной? Да, он лежит во прахе, квириты, и что хуже – он чувствует свое поражение, свою немощь; и часто, будьте уверены, озирается он на наш город, горюя, что у него исторгнули из пасти его добычу; за то же и город, полагаю я, чувствует радостное облегчение, что ему удалось изрыгнуть эту мерзость и выбросить ее за ворота.

Традиционный древнеримский костюм. Раскрашенная гравюра

На случай, однако, если бы среди вас нашлись недовольные (каковы бы, в сущности, должны были быть все), которые стали бы меня упрекать за то самое, что я вам с такой радостью и гордостью возвестил) за то, что я выпустил столь лютого врага, вместо того, чтобы его схватить, – вот им мой ответ. Не я в этом виноват, квириты, – виновата обстановка дела. Конечно, нет такой смерти, нет такой страшной кары, которой бы Катилина давно уже не заслужил; его казни требовали от меня и заветы предков, и строгость данной мне власти, и само государство – но как вы думаете, мало ли было таких, которые не придавали веры моим сообщениям? мало ли таких, которые даже защищали обвиняемого? И все-таки, если бы я мог думать, что с устранением Катилины будет устранена вся опасность, вам угрожавшая, я бы давно его сделал безвредным, хотя бы мне для того пришлось рисковать не только своей популярностью, но и своей жизнью. Но я видел, что, при вашем тогдашнем незнакомстве с делом, я, предав Катилину заслуженной казни, под гнетом всеобщего негодования окажусь не в силах дать надлежащий отпор его сообщника, и оттого-то я и направил дело так, чтобы показать вам воочию вашего врага и тогда только дать вам возможность открыто с ними сразиться.