А что, если вы закроете глаза? Не хотелось бы вам закрыть глаза на время? Ну, что вам стоит? Вам – все равно, а мне будет спокойнее.
У католиков очень правильно все устроено. У них на исповеди прихожанин не видит священника.
Если вы закроете глаза, вы как будто исчезнете. А на самом деле будете со мной.
Каприз. Простите.
Простите. Это каприз.
Сам себя не узнаю. Простите.
Стал капризным как девушка на выданье.
Еще раз простите, и забудьте мои слова.
Я закрыл глаза и прислонился виском к летящей плоскости окна.
***
А, может быть, вам хочется спать? Нет?
А я бы уснул
Вы спите? Я бы тоже уснул, но… во-первых, боюсь – изволите видеть, падаю (нервный смешок), а, во-вторых, уснуть все равно не получится.
А там, наверху душно. До чрезвычайности. Душно, влажно, зевотно. Тропики, честное слово.
Вы не возражаете, если я посижу на вашей полке? Спасибо.
Очень похоже, что вы не узнали меня
Не узнали?
Я – Продин.
Николай Антонович Продин. Не слышали? Не интересуетесь литературой?
Впрочем, теперь я понимаю, что к понятию литература имею весьма приблизительное отношение. Вот лет тридцать назад – другое дело. Лет тридцать назад, я, знаете, таким гоголем ходил. Имеется в виду птица, а не автор «Мертвых душ».
Хотя, «Мертвые души» – в тему.
Лет тридцать тому назад меня гладили по головке, давали премии, обо мне много писали. Николай Антонович Продин. Не приходилось слышать?
Это хорошо, что не слышали. Честное слово, хорошо. Человек, который тебя узнает, немедленно портится как собеседник. Тухнет на глазах.
У вас есть доллары? У меня есть доллары. Немного, но имеются.
До ваших долларов, откровенно говоря, мне дела нет. Вижу, вы тоже не Ротшильд.
Но вы уже держали в руках доллары. Угадал?
Держали.
Теперь даже маленькие дети знают, что такое доллар. Теперь это – наша национальная валюта. Прошу любить и жаловать. Молодая страна, зеленые деньги. Территория вечной мечты. Без границ и смыслов.
Здесь вам и Америка, здесь вам и… Америка.
Да. Пока – колония. Надеюсь, что не навсегда. Или навсегда?
Факт остается фактом – мы теперь живем в колонии. Прежде были просто рабами, теперь стали колониальными рабами.
Грубо. Согласен. Прежде ни за что бы так не сказал. Рабы. Фу!
Но, времена меняются. У каждого времени свой язык. Теперь обязательно нужно материться. Вы хорошо материтесь? Нет. Вижу, что совсем не умеете. Вот и у меня, откровенно говоря, не очень получается. Зато плакатные пощечины освоил. Рабы. Рабство. Жулики. Прохиндеи.
Заметили, что все вдруг стали жаловаться на боли в спине? Теперь даже маленькие дети жалуются на боли в спине. Что же это, как не груз рабства.
Радикулит? У детей? Я вас умоляю.
Морщитесь. Поморщились только что.
Не говорите, что у вас чешется нос. Не поверю.
Не любите политику? Угадал?
Да, разумеется, вы не любите политику. Теперь никто не любит политику. Сами все сделались политиканами, и, в то же время всех воротит от политики. Ну, что же, это – закономерно.
Сразу в уме вспыхивает одна французская книжица, недурная история про гинеколога, который не разрешал своей бабе раздеваться, перед тем как ложиться в койку. Он ненавидел все это после долгих лет практики.
Очень точно.
Очень, очень точно.
Вы не читали эту книжицу? Не читали. Иногда мне кажется, что ее вообще никто не читал, кроме меня.
Ну, и автора, конечно. Хотя то, что ее осилил сам автор, представляется мне весьма спорным. Дрянь – книжица, если вдуматься.
Настоящие сочинители пишут исключительно для себя. Настоящие сочинители
Не для книгочеев, не для знакомых, не для близких даже. Для себя. Только для себя. Тогда – умопомрачительная свобода, искрящий полет и смертельный успех. Или тошнотворный провал.
Увы, на деле так не бывает, или почти не бывает. В основном – игра или торг.
Иллюзии. Обман.
Сколько же во мне желчи, а?!
Святый Боже, откуда во мне столько желчи?! Никогда не был желчным человеком, никогда! Спросите у любого из моих знакомых – никогда.
Знаю, откуда это. Неприятности с печенью. Цирроз, наверное.
Долго не выпивал. Совсем. Потом снова стал пить. Печень обиделась, и вот…
В колониях, уж вы меня простите…
Согласитесь, тема должна быть завершена…
Это – больное, понимаете?..
Так вот, в колониях на писателей лимит. Один, максимум два человечка. Чаще – ни одного.
Точно так. Сами посудите, много вы знаете гибралтарских или гвианских писателей? Вот видите?
А самое страшное…
Это вообще свойственно русской натуре…
Самое страшное, что я довольно скоро, и, поверьте, искренне согласился с тем, что ровным счетом ничего собой не представляю.
Парадокс. Чудовищный ментальный парадокс.
Какой-нибудь мерзавец, пользуясь хаосом, забравшись на две ступеньки выше тебя… плут и прохиндей… клейма поставить негде… при том ты знаешь, что он плут и прохиндей… так вот этот мерзавец, преследуя свои мелкие цели, тешась своим превосходным положением… мнимым превосходным положением… в стремлении отомстить тебе… отомстить за бессонно проведенные им десятилетия жгучей зависти… этот мерзавец говорит тебе, что ты ничтожество…
А ты, вместо того, чтобы расхохотаться, начинаешь задумываться – а не прав ли он?
Конечно, прав, хотя бы потому, что ты задумался.
А в скором времени и поверил.
И вот уже супруга уходит от тебя, и вот уже водочка в холодильнике, а я четырнадцать лет не прикасался к главным напиткам. Четырнадцать!
Главные напитки – хорошо. Не находите?
Так или иначе, мы по инерции думаем, что живем в России. Так принято думать. Может быть, в этом и кроется некий сакральный смысл, если рассматривать ситуацию в перспективе. И вот уже ты падаешь с полки. Так тихо падаешь, что никто и не проснется.
Скажите, почему всегда, при любых, даже самых скверных обстоятельствах, мы рано или поздно начинаем чувствовать свою несомненную правоту и обиду на тех, кто вел себя с нами не так, как нам того хотелось бы? Вот теперь я совершенно убежден в том, что несправедливо гоним. Чувствую себя этаким, знаете, благородным страдальцем. Святым почти что, прости, Господи…
Еду в деревню. К старшему брату. К братишке своему. Спиваться еду
Везу ему в подарок мешочек грецких орехов. В их деревне грецкие орехи такой же деликатес, как для нас вами… не знаю… ну, скажем, паюсная икра.
Писать больше не могу и не умею. Несчастливые люди писать не могут
Хотя я-то как раз счастливый человек. А знаете, почему? Да потому, что еду в деревню. Но прочувствовать этого по-настоящему пока не могу. Что-то не получается.
Ничего. Недельку попьянствую на свежем воздухе, и все пройдет.
Любите Ремарка? У него все герои пьют каждодневно, но умирают совсем по другому поводу. От туберкулеза в основном.
А что, если не он?.. это я о том условном мерзавце и прохиндее… что если не он – мерзавец, плут и прохиндей, а я сам? Это – похлеще ничтожества будет. Это просто суицид. Не больше – не меньше.
Или ничтожество вам нравится больше?
Вот говорю сейчас, а сам себе не верю – он прохиндей, конечно же, он, вне всяких сомнений.
Ну, знаете, если бы нам не было дано оправдывать и убаюкивать себя, средний возраст жизни равнялся бы четырнадцати – пятнадцати годам. Все бы кончали с собой. Все, как один.
Я переспал с проституткой
Вы еще не спали с проститутками? Я переспал.
Знаете, мне понравилось спариваться по случаю.
Особенные ощущения. Утешение
Запах другой. К запахам жены привыкаешь, они с годами делаются все более молочными. А здесь – другое. Нечто острое. Дух перехватывает, честное слово.
Еще бы научиться в этот момент не наблюдать за собой. А то, знаете, занимаешься любовью и представляешь себе свою красную физиономию. Простите за натурализм. Сам не поклонник, но я, видите ли, упал с полки, и мне простительно.