Сложил все у себя, переоделся в темное и велел швейцару подать лестницу в ванную. Дескать, поручение хозяйки исполняет — колонку починить. Клим принес. Жилец на нее взобрался и кусок трубы снял — кривой такой. Он его «коленом» обозвал. Попросил у меня старую газету, завернул в нее и во двор вынес. Там вычистил из колена сажу. Нам сказал, что нельзя воду сосной с елкой греть — от них сажи много.
— А чем можно? — заинтересовалась Аглая.
— Осина и ольха, — сообщила Фрося. — Дуб годится. Так сказал. Говорит: они сажи не дают, более того, ее сжигают. В подвале перебрал дрова — подходящие отложил. Спросил меня, сколько нужно для колонки, я сказала. Он отнес их в ванну, где сложил в колонку и пристроил трубу обратно. Подпалил дрова — и колонка загудела. Никакого дыма!
— Починил, значит, — обрадовалась Аглая.
— Точно так, — подтвердила Фрося. — Он велел Климу унести лестницу, ну, а мне прибрать — сажи там насыпалось. Я сделала и ушла. Спустя время решила поглядеть — как с водой? Захожу, а он в ванне плещется, дверь за собой не запер. Увидал меня и заулыбался. «Хорошо, что ты зашла, красавишна, — говорит. — Мне бы спинку потереть». И мочалку тянет.
— Охальник! — покачала головой Аглая.
— Да еще какой! — подтвердила Фрося. — Я ему в ответ: «Не жена я вам, чтобы спины натирать, а порядочная девушка!»
— Ну, а он?
— Засмеялся. «Ладно, — говорит. — Загляни ко мне через часок. Работа для тебя будет».
— Ну, а ты?
— Конечно заглянула — от работы я не бегаю. Мне копейка не помешает. Захожу, а он чай пьет. Дорогой такой — из жестяной банки. На тарелке кусок пирога лежит. Сам в халате со шнурами — не дешевом. Рублев десять стоит, поди. Увидал меня, заулыбался и на койку кажет: «Вон работа для тебя, красавишна, шить умеешь?» Я, прямь, обиделась: чтобы я да не умела? Но смолчала. Подхожу к койке, а на ней белье мужское, новое совсем. «Что сделать?» — спрашиваю. Он в ответ: «Из рубах выпори рукава, проймы заруби. У подштанников отрежь штанины, чтобы мне до середины бедра. Края тоже заруби». «Это ж панталоны дамские получатся, — говорю. — Кто ж такое носит?» Он как засмеется! «Уморила! — говорит. — Ну, какое дамское? Там ширинка спереди! Кружева с воланчиками где? Это чтоб не жарко было». Я плечами пожала и взяла — хозяин-барин. «А еще в шкафу костюм новый и сорочка белая, — говорит. — Их погладь». Заглянула в шкаф — висят. Аккуратно так, на тремпелях. Носовые платки сложены, рядом чистые носки. У поручика-то все валялось — грязное и чистое вперемешку. Я все забрала и ушла. Быстро сделала — там работы ничего. Принесла обратно, он осмотрел и похвалил. Полтину дал, — похвасталась горничная. — Не жадный.
Она достала из кармана фартука монету и продемонстрировала ее хозяйке.
— Что еще заметила? — спросила Аглая.
— Ну… — Фрося захихикала. — Когда в ванне он сидел… У него спина и грудь волосатые. Чисто обезьян!
— Нашла на что смотреть! — сморщилась Аглая.
— Я же не подглядывала, — оправдалась Фрося. — Что ж он дверь не запирает? Люди говорят, — сказала, снизив голос, — что такие волосатые дюже страстные в постели. Женок любят так, что те кричат от удовольствия.
— Тьфу, бесстыжая! — плюнула Хвостова. — Прочь поди!
Горничная встала и ушла. По спине было видно, что она смеется. «Вот же дура! — подумала Аглая. — Страсть ей подавай! А сама читает по слогам». Злость, однако, улетучилась. Аглая разделась, прочитала вечернее правило и легла в постель. Час не поздний, но вставать ей рано. Это прежде она спала до полудня. Сейчас на ней дом с прислугой, и за всем нужен глаз да глаз. Быть хозяйкой хлопотно.
Сон, что пришел к ней, оказался непотребным. Перед Аглаей предстал обнаженный Кошкин, если не считать дамских панталон до колен. Грудь жильца густо покрывал курчавый волос.
— Touchez, Madame, — сказал он ей, указав на свою грудь. — Je vous assure que c'est très agréable. Vous ne le regretterez pas[32].
— Как вы смеете! — возмутилась Аглая. — Я коллежская советница!
— Ce n'est pas un obstacle à l'amour[33], — подмигнул оней. — Je vais vous montrer quelque chose.
Он наклонился и стал стаскивать с себя панталоны.
— Прекратите! — крикнула Аглая. — Я в полицию пожалуюсь!
— Ну и дура! — нагрубил он и растворился в воздухе.
Аглая пробудилась и некоторое время лежала, ощущая, как бьется в груди сердце. Приснится же такое! А все Фрося с ее бесстыжими разговорами. Выгнать ее что ли? Подумав, Аглая решила, что не стоит. Горничная у нее старательная, жильцы довольны. А что речи бесстыжие ведет, так что взять с глупой девки? В рабочей слободе росла. Аглая смежила веки. Таясь даже от себя, она хотела досмотреть сон. Чтобы грубиян все же показал, что у него в панталонах…
* * *
— Хорошо как! — сказал Федор, накрываясь одеялом. — Ванная, перина, комната на одного. Никогда в такой роскоши не жил.
— Ну, а ты зудел, — хмыкнул друг. — То ли еще будет!
— Ты зачем по-французски говорил? — спросил Федор. — У хозяйки аж глаза на лоб полезли.
— Удивить хотел. Не сдала б она квартиру мастеровому. Ну, а так… Раз французский знает — человек культурный.
— Денег взяла с нас вперед…
— Но зато квартира наша. Или недоволен?
— Что ты! — завертел головой Федор. — Еще б Фросю под бочок, так и вовсе сказка.
— Придержи коней! — взволновался Друг. — Фрося замуж хочет, аж пищит — то по ней видно. Не успеешь пернуть, как захомутают.
— Ну, и что? — возразил Федор. — Девка работящая и красивая. Сиськи видел? Во! Задница какая!
— Тоже мне ценитель красоты! — хмыкнул Друг. — Сиськи, задница… Не затем мы сюда ехали. Этих сисек по России горы. Если чешется в штанах, то найди вдову. Вот хозяйку, например.
— Что ты! — изумился Федор. — Я ей не ровня. Она ж дворянка!
— Ну, и что? Хрен ровни не ищет. Повидал я этих фиф — к нам на сервис приезжали. Тачка — миллионы стоит, брюликов на ней — центнер. А сама стреляет глазками