Айт поморгал, покусал губу:
— У Лянки завтра регата, понял? Я всегда самолично ей паруса настраиваю. Я и в этот раз настроил, там теперь любая свободная от старта пигалица справится. Так сестра ни в какую! Рыдает, отказывается выступать. Без тебя, говорит, последней приду. Или, того хуже, сфальшивлю. Ты у меня талисман… — Айт смущенно хихикнул, исподлобья стрельнул взглядом в друга: не поднимет ли на смех? Но глаза у Ильи оставались серьезными. — Деяние чисто символическое, Ильчик. Побудь завтра при ней, что тебе стоит?
— А она согласится на замену? — Илья независимо подвигал литыми плечами. — Какой из меня талисман?
— Уговорю. Она к тебе неплохо относится. В твоем, говорит, присутствии жюри добрее, вода в море мягче, а волна ниже… Пускай уж, говорит, ты, чем никто. Понимаешь, если б не Эмбигри…
— Стоп. Спасибо за доверие. Давай координаты.
Регата, как всегда, проходила в два заезда. По прямой, под природным ветром. И в закрытой лагуне, под искусственным. Пристань гребенкой мостков вдавалась в море. С двух сторон к мосткам притулились сотни эоловых яхт.
Лезвие гибкого киля, похожего на хищный, обращенный в глубину, акулий плавник, невидимо. Поэтому яхта без оснастки просто доска с велосипедным рулем, самокат. Яхтсмены возились с механизмами, поочередно выщелкивали серповидные стаксели, наугад брали разрозненные аккорды. Гул стоял неумолчный — словно в оркестровой яме.
Ляна выступала в третьей двадцатке. Она сидела на кнехте, в режущем глаза сиреневом купальнике, и безучастно поталкивала босой ногой яхту туда-сюда, туда-сюда. Лицо девушки было обиженным. Уговорить её Айт уговорил. Но в успех без него она не верила.
— Привет, — сказал Илья. Девушка кивнула.
— Мама прислала горячее молоко с корицей, пей! — Он нацедил из термоса в стакан — Какой-то особенный рецепт, мама говорит, нет ничего полезней перед соревнованиями…
Мама, мама! «Маменькин сынок»! — неприязненно подумала Ляна. Она хотела отказаться, она перегорела, её уже не волновали ни соревнования, ни брат вместе со своим академиком, ни этот его друг детства с постной физиономией. Небось думает, навязалась на его голову. Молочком пои, утешай в горе, когда проиграет. А она назло ему возьмет и выиграет. И от молока не откажется… Ух, какой запах!
Илья выдернул из кнехта кабель с пробником, воткнул в палубный разъем. По линейке пробника побежали сигналы проверок. Аппаратура и в самом деле настроена прилично. Сенсоры, ветроуловители, поворот парусов, датчики давления… Молодец Айт, хорошие руки у человека… А вот этот шумок мы уберем, здесь же резерв саморегулировки, грех не воспользоваться. Диапазон почему-то вдвое растянут. И третья октава — надо же? — трижды задублирована. Зато помимо второй втиснута ещё одна, с заниженной тональностью. Ну и намудрил дружок. Илья приглушенно крякнул, тронул контроллер звукоряда. В воздухе рассыпались трели гамм. Девушка с уважением следила за его умелыми, зрячими пальцами.
— А ты классный настройщик… Работал с парусами или сам ходил?
— Доводилось и то и другое.
— Сознался бы заранее… Я бы не так волновалась.
— Не люблю хвастаться. — Илья ещё раз оживил гаммы, на этот раз под камертон. — У вас сознательно вторые октавы разнесены на полтона или недосмотр?
— Не трогай, мне так удобнее! — испугалась Ляна. — Я по некоторым реакциям левша, пришлось здесь смягчить переход.
Илья вымахнул левый и правый кливера, покачал ими, как крыльями, убрал. Он тоже любил латинское парусное вооружение. Вот только цвет, вернее, полное его отсутствие…
— Что же вы с братом так бедно снарядились, парусины поярче не нашли? Вон у людей — полный спектр. И алые, и бирюзовые…
Он прикусил губу, едва не брякнув: хороша будешь в этом умопомрачительном купальнике под прозрачными парусами! Слава галактикам, не брякнул.
Девчонка и без того с сожалением посмотрела на него, тряхнула челкой:
— Эх ты, мастер! Это же полихром!
К стыду своему, Илья не понял, чем в данном случае полихромная пленка предпочтительнее прочих? Прозрачность — она и есть прозрачность, за какие названия ни прячь. Полихром, помнится, применяют в интерьерах, там, конечно, Айт — король. Но на этот раз, похоже, ошибся. Жаль, девочка узнает об этом слишком поздно…
— Третья двадцатка, приготовились! — воззвали динамики на берегу и на пристани.
Илья отсоединил и швырнул в зев кнехта пробник. Ляна вскочила, утвердилась на доске. Подвигала ступнями в контактных гнездах палубы. Застегнула пояс, быстрым движением ладони оживила пульт, крепко сжала рукоятки руля.
— Ой, мамочки, вся дрожу! Замыкай, Илюша.
Илья насторожил весь десяток спасательных патронов пояса — на практически невозможный случай переворота доски или падения спортсменки в воду. Ляна была тоненькая и угловатая. И отзывчивая, как камертон. Илья вертел её на воде вместе с доской, прокладывал тяжи сенсоров к острым локтям и дальше, до плеч, лепил наколенники, и девушка предугадывала его жест, успевала чуть пригнуться, отвести руку, расслабить или, наоборот, напрячь мышцы.
Боясь причинить боль, он едва касался её талии, хрупких плеч, тонких запястий, и оттого движения его становились неловкими. Один сенсорный тяж съежился и отвалился. Илья потянулся подобрать его, задел на миг щекой Лянино бедро — и замер. Щеку, ухо, шею юноши, даже лопатки обдало жаром.
Ляна ощутила этот жар, залилась ответным румянцем и больше как будто ничем себя не обнаружила. Но заряженная на её ощущения яхта предательски дрогнула. Илья, не поднимая глаз, срастил контакты, постучал пальцем по ветроуловителю. Недра аппаратуры отозвались певуче и нежно.
— Третья двадцатка, на линию! — скомандовали динамики.
— Ни пуха, амазонка! — Илья поднялся в полный рост, осмотрел девушку. — Глотни ещё разок на дорожку.
Ляна покорно приняла стакан, обжигаясь, отпила. Ни вкуса, ни запаха не почувствовала — она уже была там, на старте. Окончательно отдаляясь от Ильи, надвинула на глаза узенький эллипс ветрозащитных очков.
Соединенные белопенной линией, на волнах поодаль одна от другой танцевали двадцать Фрези Грант: притопленных девчонками досок видно не было. Ветер дул ровно и напористо. С берега дали цветовую отмашку. Толпа на трибунах затаила дыхание.
Тишину размыл вступительный, задающий тональность звук. Девчоночий ряд заколебался, распустил гигантские крылья парусов. Паруса вздувались постепенно, так же постепенно наполнялись ветром, вступали в мелодию.
Морской простор расцветился и зазвучал Сонатой Мира — жюри заявило её перед самым стартом, она и в самом деле удивительно подходила сегодняшнему ровному и торжественному ветру. Яхты стронулись с места, величественно поплыли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});