и ничего… Это уже прогресс.
– Ну да. Только не говори никому о моих достижениях.
– Мы же договорились.
Я взяла у Вани ключ, отстегнула Германа, пододвинула тарелку ближе к нему.
Он тревожно смотрел на меня, но в то же время в его глазах плескалась бездонная забота, в ответ на мой грустный потухший взгляд. Он бережно взял меня за руку, которая лежала на краю стола, и вопросительно посмотрел на меня.
– Все хорошо, – через силу улыбнулась я.
Он не согласился, отрицательно качнув головой.
– Ну, хорошо. Я солгала. Не все.
На глаза наворачивались слезы. Мне хотелось уткнуться в него и зареветь, но я сдержалась.
– Я просто маленькая девочка, которая заигралась во взрослую жизнь.
Герман подъехал ближе к столу, поставил левый локоть на столешницу и провел тыльной стороной пальцы по моей правой щеке.
– Все будет хорошо? – спросила я.
Он утвердительно кивнул. Я улыбнулась. Что я еще могла сказать? Ничего. Он сам все прекрасно понимал и не нуждался в моих объяснениях и словах.
Псих, которого пристегивают ремнями к кровати и надевают смирительную рубашку, завязывая сзади рукава, относился ко мне так, как никто никогда себе даже представить не мог. Он – единственный, кто меня понимал и искренне жалел… Быть может потому, что однажды его пожалела я?
Вот кто, во истину, был овечкой в волчьей шкуре. Он только казался таким: агрессивным, злым, но на самом деле в его душе был прекрасный сад из ароматных цветов.
18.40.
– Тебе пора, – раздался голос Вани рядом со мной, когда я расправляла подушку под головой Германа.
– Может мне не уезжать? – в надежде, что санитар меня поддержит, задала я вопрос.
– Филин будет против, – с сожалением в голосе заметил мой собеседник.
– Ну, в конце концов, он может и не узнать. Он сам уедет отсюда в семь.
– Ян, ты рискуешь. Сильно.
– Ты сам сказал, что они мне ничего не сделают.
– Позволь с тобой поговорить начистоту.
– Конечно.
– Пойдем, выйдем.
Он вывел меня в коридор, прислонился правым плечом к стене. Я закрыла за собой дверь в палату и встала напротив собеседника.
– Зачем ты это делаешь? – спросил он.
– Что? – искренне недоумевая, поинтересовалась я.
– Держишь его за руку, спишь в обнимку, проводишь рядом целые дни, а теперь требуешь и ночи? Не говори, что ты…
– Нет! – испугалась я того, что он собирался сказать, хоть и не знала, что именно.
Ваня подозрительно посмотрел на меня.
В этот момент мне вдруг показалось, что я провинившаяся школьница в кабинете директора.
– Ладно, – согласилась я, – хочешь начистоту, давай начистоту. Я не знаю. Честно. Меня влечет к этому человеку. Почему? Не имею ни малейшего понятия. Сначала я думала, что это научный интерес, а теперь понимаю, что-то здесь не так. И не осуждай меня. Не имеешь права!
– И не думал.
– А еще…я на самом деле верю в то, что, благодаря любви, он станет нормальным членом социума.
– Не боишься последствий, осуждений?
– Плевать я хотела на всех! Что они мне сделают?
– И как далеко ты готова зайти?
– Пока не знаю.
– И переспать с ним готова? – удивился Ваня.
– Так, это уже мое личное дело. Ты узнал, что хотел, все. Я пошла.
– Значит, остаешься?
– Нет. Завтра останусь, а сегодня – домой.
Я зашла в палату, попрощалась с Германом, забрала свои вещи, пожелала всем спокойной ночи, хоть до нее было и далеко, и пошла к своей машине.
– Яна, постойте! – раздался за моей спиной голос Еремеева.
– Что-то еще? – резко повернувшись, спросила я.
– Мы с Вами так недружелюбно расстались…Хотелось бы исправить положение…
– Хорошо. Давайте расстанемся по-другому. До свидания, – фальшиво улыбнулась я.
– Нет, так просто Вы от меня не отделаетесь, – попытался остановить меня врач.
– Конечно, нет. Я сейчас сяду в свою машину и поеду домой, а Вы можете продолжать здесь стоять и кадрить воздух. Только будьте осторожны. Здесь все-таки психушка. Примут еще за больного.
Я отвернулась, подошла к машине, открыла дверцу.
– Подождите. Быть может, поужинаем вместе?
– Предпочитаю «Доширак». Боюсь, это не Ваш уровень.
– Почему же? Сейчас заедем в супермаркет и купим…
– Хм, а кипяток Вы откуда возьмете? Будете с бубном танцевать, чтобы горячий дождь пошел?
– Зачем же горячий? Я подогрею воду на своем сердце!
– Хах, как же Вам удается поддерживать гомеостаз с таким водным обогревателем?
– Вы настоящий врач! У Вас даже шутки медицинские. В конце концов, за кипятком можно ко мне домой поехать!
Я подошла к нему вплотную, поправила край воротника белой рубашки.
– Давай уже сразу ко мне… – прошептала я ему в ухо.
– Давай…– тяжело выдохнул он.
Я резко отошла от него, распахнула дверцу машины, села внутрь.
– Прощайте, коллега! Искренне надеюсь больше с Вами не видеться! – отрезала я и, хлопнув дверью, отъехала со стоянки.
19.35.
Дома было пусто. Разве могла я ожидать чего-то другого? Я громко включила музыку, сварила гречку, которую мне вдруг ужасно захотелось, пожарила сосиски. Разложив диван, я разместила подушки и одеяло.
Поужинав, я выключила музыку, «пробежалась» по каналам, нашла фильм «Сокровища нации» и оставила его на экране.
Спать не хотелось, да и рано еще было. Я открыла ноутбук, посмотрела мировые новости.
20.15.
Чай в кружке остыл. Я так и не допила его до конца. Фильм я не смотрела. Он шел фоном к моим мыслям.
Время текло медленно. Так хотелось уснуть! Не спать, а именно уснуть, чтобы снова погрузиться в мир Германа.
Я во второй раз вскипятила воду для чая. Как убить вечер? Ничего в голову не приходило.
«А я могла бы сейчас сидеть…ну, или лежать рядом с ним…»
Я выключила чайник, надела джинсы, футболку, взяла ключи от машины и квартиры, твердо решив вернуться обратно.
Я спустилась на парковку, открыла дверцу, села внутрь, запустила двигатель и остановилась.
«Боже, что ты делаешь? Куда ты едешь? Какая клиника? Одумайся!»
Я включила тяжелую музыку, выехала с парковки, затем за город, в лес. Начинало темнеть.
В глубину леса вела еле заметная дорога. Я свернула на нее, остановилась. Музыка громко играла, заглушая мысли. Солнце село за горизонт. Наступил мрак.
22.18.
Я просидела так чуть больше часа. Вокруг меня был густой непроглядный лес. Вдали передо мной блеснула пара желтых огоньков. Мне показалось, что это ехала машина. Наверное, на том конце этой тропы была какая-нибудь деревня.
Я приблизилась к лобовому стеклу и всмотрелась в темноту. Огоньков становилось все больше: три пары, четыре, шесть, девять. Их природу я не могла понять, пока не зажгла дальний свет фар и