изголовье кровати, отломила от торта кусочек с помощью ложки и остановилась.
– Пообещай мне, – серьезно обратилась я к нему, – что сам приложишь все усилия, чтобы выздороветь. Тогда, как ты сам предложил мне, мы раскрасим эту черно-белую реальность.
Он снова кивнул, и тогда я поднесла ложку к его губам. Он принял лакомый кусочек и зажмурил глаза. Да, эта порция показалась ему самой великолепной пищей за последние несколько лет. Я боялась его прервать. Я не хотела лишать его удовольствия. Этот маленький кусочек был прекраснее всех блюд, что выдавались в столовой, вместе взятых.
10.32.
Медовик закончился. В сумке, правда, лежал второй кусок, но, по глазам моего подопечного, я поняла, что на сегодня ему хватит.
– Давай так, – предложила я, – каждый понедельник я буду приносить тебе медовик, в качестве извинений за мое двухдневное отсутствие.
Он зажал мои пальцы в своей ладони и заулыбался. Так началась наша с ним дружба.
11.08.
В комнате для персонала продолжалось гуляние. Главврач уехал сегодня на какую-то научную конференцию, и из врачей в клинике была только я.
Санитары периодически заглядывали в палаты, но особого труда никто не прилагал.
Я взяла Германа за руку.
– Только давай ты сегодня пообедаешь. Хотя бы суп, – попросила я.
Он недовольно сморщился, но, не выдержав на себе моего умоляющего взгляда, согласился.
В палату зашел Ваня. Он был достаточно трезв. Сев на пустую койку напротив меня, он заметил, что эти стены давно не видели таких праздников. После он рассказал мне, как сходил на свидание с Настей, потом встал и собрался уходить.
– Оставь ключ, – попросила я.
– Какой? – удивился он.
– От ремней.
– Каких?
– Смирительных.
– Ты хочешь его отстегнуть? – испугался санитар.
– Как пойдет, – ответила я и протянула вперед руку.
Он вложил мне в ладонь металлическую отмычку, предупредил об опасности и вышел из палаты.
– Ну и что, – обратилась я к Герману, – начнем индивидуальные занятия?
Он посмотрел на меня так, будто не он здесь пациент, а я. Мне удалось вынести этот взгляд, и я отстегнула ремни на правой руке. Переложив свою сумку, тарелку и ложку на пустую кровать, я расстегнула и второй ремень, теперь уже на левой руке.
Моему безрассудству не было предела. Я приподняла изголовье еще немного, чтобы он обрел полусидящее положение.
– Слушай меня внимательно, – говорила я, – я написала в листе назначений самую простую терапию для поднятия иммунитета и прочих мелочей. Будь добр, не сопротивляйся моему лечению. Я отменила все транквилизаторы. Они тебе ни к чему…
Он дотронулся до моего платья, провел пальцем по узору, разгладил складку на юбке. В этот миг мне показалось, что я сильно заигралась.
Вырез на платье был полукругом. Он дотронулся указательным пальцем до ямки между ключицами, той, что в медицине называется яремной вырезкой, и той, что углубляется при вдохе.
Дыхание у меня оборвалось, опасаясь, что следом наступит акт удушения, однако, прощупав эту впадину, он слегка коснулся моих волос и опустил руку на кровать. Я забыла, о чем шла речь, да ему это было не интересно. Его лечили по-разному и теперь, какие-то витамины, казались ему крайне безобидным средством.
Я пыталась завоевать его доверие, испытывая его же к нему. Я старалась не бояться ни одной его выходки, как бы страшно не было.
12.29.
Наступило время обеда. Ваня помог мне перевести Германа в столовую. Самой мне есть не хотелось. Я накормила своего подопечного рыбным супом, который на вид казался очень даже съедобным, затем отвезла его в палату.
Я вышла на пару минут, чтобы помыть руки, а когда вернулась, пациент уже был размещен на кровати.
13.17.
Санитары дружною толпою зашли в комнату для персонала и, включив телевизор, продолжили пить чай.
Я придвинула пустую кровать вплотную к той, на которой лежал Герман, опустила у него изголовье. Он не был связан ремнями. Да, было страшно, но я легла на соседнюю койку в десяти сантиметрах от него, предварительно опустив жалюзи.
Сна не было. Окна были открыты и мне стало прохладно. Совсем рядом я слышала осторожное дыхание Германа, словно он боялся меня разбудить. Я и не спала, а только притворялась, чтобы он поверил мне.
Он повернулся на правый бок и оказался лицом ко мне. Я чувствовала, как он провел пальцами по моим волосам, откинул их назад, дотронулся до шеи, ключицы… Было жутко, но я старалась дышать ровно так, как человек дышит во сне. Все это напомнило мне зарисовку из дикой природы, когда человек прикидывается мертвым, а медведь подходит к нему, обнюхивает, изучает.
Это могло бы быть смешным, но было страшно.
Он дотронулся до моей щеки, губ, и только тогда я все для себя поняла: он видит во мне не просто друга, которому можно доверять, а нечто большее…
Любовь?
14.30.
Я сладко потянулась и открыла глаза. Герман не спал, а лежал, заложив руки за голову, и смотрел в потолок. Я села на кровати, подогнув ноги под себя.
Сейчас только я осознала, что могла не проснуться, развязав своими же пальцами руки зверю.
– Ты совсем не спал? – спросила я у него.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
– Что-то не так?
Он на мгновение закрыл глаза и снова распахнул их, хитро прищурившись.
То, что этот дневной сон повторяется уже второй раз – ничего не значило. Сегодня для меня это был первый. Конечно, ведь в пятницу мы были гораздо дальше друг от друга, чем сейчас. К тому же, два дня назад руки его были закованы в ремни, а сегодня я доверила ему свою жизнь.
Он же чувствовал себя прекрасно и был на седьмом небе от счастья. Я ему поверила. Теперь это значило много.
Он был горд от того, что сумел проявить сдержанность и скрыть агрессию по отношению ко мне. По правде говоря, ему и не хотелось причинить мне вред. Ему просто было хорошо.
Я не знаю, с чем можно было бы сравнить эти полтора часа сна. Почему-то мне показалось, что мы были морально близки, и это было намного прекраснее, чем физическая близость.
– Нам нужно вернуть тебе голос и способность ходить, – заключила я.
Он безоблачно улыбался, глядя на мои детские попытки вернуть его к нормальной жизни. Герман достал одну руку из-под головы и положил ладонь на мои пальцы, размещенные на согнутых коленях. Мне стало безумно спокойно. Что-то было между нами не так. Что-то заставляло чувствовать себя абсолютно свободным. Возможно, мир, который пульсировал в нас обоих.
Мне безумно