Читать интересную книгу Без собаки. Книга прозы - Павел Катаев

Вадик побледнел, глаза его стали круглыми от испуга, и этого нельзя было не заметить. Но он держался мужественно, в том смысле, что не молил о помощи, а только вежливо просил Марсика:

– Ну, не надо! Ну, не надо же…

– Марс – с – сик, – грозно прошептал Владимир Семенович.

У Марсика был, надо сказать, довольно-таки противный нрав, и беспрекословно он подчинялся только отцу. К приказам же Владимира Семеновича относился с легким презрением и если выполнял их, то нехотя, кое-как. Вот и сейчас, королевский пудель сделал вид, что не слышит, и лишь чуть помедлив, ослабил хватку и освободил мальчика. А сам с шумом уронил на свою подстилку под вешалкой ее пыльное курчавое тело и затих. А мальчики направились в комнату Владимира Семеновича, где Вадик изложил свои ближайшие планы на жизнь.

План у Вадика был готов. Он твердо решил не возвращаться домой, а уехать куда-нибудь подальше из Москвы, и там – на Севере, или может быть даже на Юге – устроиться на рыболовецкое судно и…

Но это – завтра, а эту ночь он переночует здесь. Если можно.

В ожидании совета старшего товарища, он сидел, понурившись, на стуле за письменным столом и невидящим взглядом уставился в листок с только что написанным Владимиром Семеновичем стихотворением. Хозяин молча, точно не Вадик гость и проситель, а он, устроился на тахте.

Затея была, конечно, абсолютно детская. Ну, хотя бы, как он доберется до Севера или до Юга? Тут на билет требуются большие средства. Вряд ли у него в кармане были такие деньги. Не говоря уже о том, кто захочет взять его, школьника, на взрослую и опасную работу.

– Только не говори родителям, – тихонько проговорил Вадик. – Ладно?

Владимир Семенович неопределенно кивнул: – ладно, мол. Кивок Вадик воспринял, как согласие, и в ответ виновато улыбнулся.

Что же касается Владимира Семеновича, то он, будучи мальчиком разумным, про себя сразу же решил связаться с Вадикиными родителями. Можно себе представить, что они начнут думать, когда их сын не вернется домой ночевать.

Да уже сейчас начали думать!

Нужно было действовать.

– Ты посиди, – сказал он Вадику, – а я выведу Марсика погулять перед сном. Мы ненадолго.

Из телефона-автомата Владимир Семенович позвонил своему другу Алику, и, не вдаваясь в подробности, попросил позвать к телефону Веру Моисеевну, что Алик и сделал. Когда мама Вадика взяла трубку, все ей объяснил.

Поговорив по телефону с мамой Вадика и немного погуляв с собакой, Владимир Семенович, как ни в чем не бывало, вернулся домой и попытался завести с Вадиком разговор о его безумных планах и убедить не делать глупостей. Но беглец молчал, только упрямо поводил головой, не желая слушать никакие советы.

Что бы как-то его занять и отвлечь от грустных размышлений, Владимир Семенович дал ему бумагу, карандаш и предложил на скорость нарисовать Марсика, который, по своему обыкновению, не спрашивая на разрешения, улегся на тахту и задремал.

Вадик скептически отнесся к предложению старшего товарища, но не стал спорить с хозяином и, заявив, что никогда не рисовал с натуры, приступил к работе.

И как-то очень быстро втянулся в творческий процесс.

Рисунок у начинающего художника получился довольно интересный, пусть даже у собаки хвост кисточкой торчал совсем не оттуда, откуда нужно, и голова у нее была как-то странно вывернута. Но все же, можно было понять, что изображен именно королевский пудель и что характер у этого пса не сахар.

Кстати сказать, Марсик вдруг насторожился, зарычал и, спрыгнув с тахты, бросился в прихожую. Владимир Семенович побежал за ним и, не дожидаясь, пока раздастся звонок, открыл дверь.

Перед дверью стоял Алик.

Как и всегда, школьный товарищ пребывал в состоянии восторженного ожидания какого-нибудь приятного сюрприза, который готова преподнести ему жизнь. Собственно говоря, для него любая неожиданность была приятна.

– Я их привел, – прошептал Алик. – Они внизу ждут.

– И Вадикин отец пришел? – также шепотом спросил Владимир Семенович.

– В том-то все и дело!

Мальчики ринулись вниз по лестнице. Марсик, разумеется, увязался за ними, хотя могло показаться, что это они за ним увязались. Владимир Семенович еле успел догнать его у входной двери и защелкнуть на ошейнике карабин поводка.

Взволнованные родителя Вадика стояли во дворе в сторонке, чуть ли не за ручки держась, как испуганные дети. Лампочка над подъездом была слабого накала, а они находились чуть поодаль, так что их не сразу можно было разглядеть.

Как же они отличались от строгих солидных людей, с которыми Владимир Семенович сталкивался в их квартире, пусть даже коммунальной. Настоящие «взрослые». Теперь же они уже не казались такими крупными, даже тучными, как у себя дома, а словно бы уменьшились в масштабе.

Куда делась их взрослость?

Марсик деловито их обнюхал и потянул поводок к подворотне, желая продолжить прогулку, но не тут-то было. Владимир Семенович строго цыкнул, чтобы привести его в чувство, и пес послушно уселся, аккуратно положив хвост с кисточкой на асфальт. Весь его вид показывал, что он проникся серьезностью момента. Да и мальчиков одновременно вдруг пронзила острая жалость к этим растерянными и беспомощными людям, в силу каких-то идиотских обстоятельств оказавшихся поздним промозглым вечером в чужом дворе, у подъезда чужого дома.

– Где он? – шепотом спросила Вера Моисеевна с такой тревогой, будто бы ожидая услышать что-то очень страшное.

Не сговариваясь, мальчики даже одновременно засмеялись, настолько истинное положение дел не соответствовало взгляду на него Вадикиных родителей. Но тут же, тоже не сговариваясь, прекратили этот неуместный смех.

– Он у нас, – ответил Владимир Семенович с нарочитым спокойствием. – Мы с ним рисуем с натуры.

Отец Вадика что-то пробормотал неразборчивое, вроде: «Он, видите ли, рисует», но встревоженная за судьбу сына мама одним лишь грозным взглядом осадила его. Ну, а дальше – под конвоем родителей Вадик был препровожден домой, там, надо думать, с ним провели беседу, а может быть, все обошлось без лишней педагогики.

Если, конечно, педагогика бывает лишней.

В жизни так бывает, что с тобой происходят несколько очень важных событий одновременно. Одно важное событие словно бы притягивает другое. Причем ты сам не понимаешь, какое событие важное, а какое не очень. И лишь спустя время значение этих событий в твоей жизни открывается в полной мере. Приход к Владимиру Семеновичу в тот давний, давний вечер младшего школьного товарища Вадика совпала с еще одним важным событием. Имеется в виду ужин, который устраивал его отец и на который с таким нетерпением ждал гостей.

В памяти вдруг возник образ отца, живого и полного сил, молодого, со сверкающими глазами, сдирающего с себя кухонный фартук, так как блюдо уже было приготовлено, а в дверь звонили гости.

Как было сказано: «Вдруг возник в памяти образ отца»? Нет, это не точно сказано, потому что образ отца никогда и не покидал Владимира Семеновича. Конечно, иногда он не думал о нем. Было ясно одно, и самое главное – он где-то неподалеку существует. Что же касается самого отца, то он не очень-то стремится общаться с родным сыном и вел себя так не по злому умыслу, а в силу характера. Точнее сказать, в силу своего душевного устройства. И хотя это внутреннее устройство порой заставляло его совершать по отношению к родному сыну немыслимые, даже какие-то дикие поступки, сын, в общем-то, не сильно на него обижался. В этом, наверное, и заключается любовь к родителям – не держать на них зла, а еще точнее – строго не судить.

С тех пор, как он покинул этот мир, оставив в душе Владимира Семеновича смятение, он постоянно существует в его памяти.

А тогда он еще был жив – здоров… Драматические события вечера, связанные с побегом Вадика из дома, никак отца Владимира Семеновича не задели, да он вряд ли бы ими заинтересовался. Он с нетерпение ждал своих гостей, для которых собственноручно испек в чуде бисквитный торт, облитый горячим шоколадом и украшенный поверху половинками грецких орехов. Торт остывал, распространяя по всей квартире и даже по лестничной клетке запах ванили.

Забегая вперед, скажем, что этот запах из детства Владимир Семенович как-то вдруг встретил в уютной эдинбургской гостинице, а потом неоднократно унюхивал в гостиницах в разных уголках мира, куда, как говорится, его заносила беспокойная судьба историка науки. И всякий раз в его памяти возникала картина их квартиры – темноватая, наполненная легким чадом кухня и возбужденный папа в фартуке и с блюдом в руках, на котором благоухал только что испеченный торт.

Вообще, отец любил готовить и при первой же возможности надевал кухонный фартук длиной чуть ли не до пола, зажигал все газовые конфорки, ставил на них кастрюли, сковородки, и кухня наполнялась клокотанием, шипением, ароматными парами, сизым дымком.