Читать интересную книгу Без собаки. Книга прозы - Павел Катаев

– Здравствуй, Вова, проходи, пожалуйста, – тихо произносила девочка. – Алик дома.

На полшажка отступала, останавливалась и, продолжая, как зачарованная, смотреть на гостя, звала своего соседа по коммунальной квартире. – Алик, к тебе пришли!

Голосок у нее был слабый, словно дыхание от волнения перехватывало. При этом девочка продолжала стоять в дверях, как столб, мешая Владимиру Семеновичу перешагнуть порог.

Появлялся Алик. Он без слов отодвигал соседку точно какой-то неживой предмет в сторонку, брал Владимира Семеновича за рукав и увлекал за собой в свою комнату. Или же, если мальчики заранее договаривались погулять, сдирал с вешалки пальто, шапку, и друзья вываливались из квартиры. Таня же, точно в столбняке, продолжала стоять в коридоре.

Хотя Владимир Семенович был мальчиком (а затем юношей, молодым человеком и так далее и до сих пор таковым остается) влюбчивым и страстным именно девочка Таня никак не задевала его сердца. То есть не пробуждала в нем никаких нежных чувств. Каждый раз Владимир Семенович задавал себе вопрос: «Как так получается, что она оказывается в прихожей возле входной двери именно в тот момент, когда я звоню в дверь?» И не находил ответа. Правда, однажды его вдруг осенило: «Она же специально меня поджидает! И – о, ужас! – уж не влюблена ли она в меня?

Открытие напугало Владимира Семеновича. Сам по себе он готов был с головой броситься в любые безумные приключения, но тут в испуге остановился, столкнувшись с чужой волей. Любовь, которую он готов был искать самостоятельно, вдруг возникла перед ним в лице девочки Тани. Но сего момента для Владимира Семеновича она вообще ничего значила. Так. Пустое место. А оказывается…

Ну, ладно. Как говорится, «замнем для ясности».

Следует отметить, что все попавшие на заметку Владимиру Семеновичу события, наблюдения, диалоги, размышления, люди и так далее и тому подобное, он воспринимал как строительный материал для своей книги. Что касается девочки Тани, то он поначалу решил, что она вполне может подойти для теперешней криминальной истории. Хотя она и вспомнилась абсолютно случайно. Постольку поскольку. Девочка из коммунальной квартиры, живущая в соседней комнате со школьным другом Аликом, которого Владимир Семенович вспомнил, чтобы списать с него одного из персонажей обдумываемого романа. Что из этого получилось – известно.

Так вот, у него в какой-то момент мелькнуло в голове соображение рассмотреть Танину кандидатуру на пост главной героини обдумываемого романа. И уже в следующее мгновение эта мысль была с негодованием отвергнута.

По замыслу героиня была ничем не примечательной девушкой. То, что в нее влюблялись молодые люди, вовсе не означало, что она по сути своей достойна была подобного поклонения. Тут, скорее, все зависело от самих молодых людей. Никаким особенным темпераментом она не отличалась. Да и красота ее была какая-то невнятная. Недаром же Сергей остыл к ней, не успев возвратиться из Крыма в Москву. Да и чувство автора к ней, ярко вспыхнув, продержалось совсем недолго…

Нет, эта роль не для Тани…

Несколько слов о самой квартире, а также о доме, в котором она находилась.

Собственно говоря, для повествования описание квартиры особого значения не имеет, но все же, раз уж о ней зашла речь, можно этим воспользоваться. Владимир Семенович частенько посещал, и до сих пор посещает эту квартиру в своих воспоминаниях (или, наоборот, она наведывалась в его память), и целая гамма чувств сопровождает эти воспоминания о безвозвратно прошедшем.

Чувства не сопровождали, а наваливались всей своей горькой и одновременно сладкой тяжестью, обволакивали, заставляя сердце сжиматься. Душа освобождалась от постоянной повседневной брони и становилась легко ранимой и беззащитной.

Просто удивительно, как в такой небольшой квартире с крошечным туалетом, тесной ванной комнатой и кухней, где и двум-то людям не разойтись, помещалось столько жильцов.

Посчитаем.

В одной комнате, самой просторной, квадратной, приблизительно шестнадцати квадратных метров, жили Вовин школьный товарищ и друг Алик и его мама. Вторую комнату, размером поменьше первой, занимала еще одна неполная семья – Таня и ее мама. В третьей же комнате, самой маленькой, вытянутой как пинал, помещалась семья Вадика Шура – отец, мать и сам Вадик.

Итого, семь человек.

И ведь помещались!

Прихожая была темная и тесная. Лампочка там никогда не включалась, а свет проникал с лестничной клетки через входную дверь, пока пришедший ее не захлопывал. А если еще и в коридоре не горел свет, то на какое-то время ты оказывался в полной темноте.

Наверное, следует более подробно рассказать об этой квартире, и вообще о коммунальных квартирах, которых в тогдашней Москве было множество. Были, конечно, и отдельные квартиры, но коммунальных было все-таки значительно больше. Но об этом – позже.

Дверь комнаты, которую занимали девочка Таня и ее мама, распахнулась, и в коридор выскочил Вадик. Он, точно затравленный, оглянулся по сторонам и скрылся в сумрачных недрах квартиры. Владимира Семеновича, стоявшего в темной прихожей, он заметил. Вслед за Вадиком из комнаты стремительно вышла Таня и, не глядя по сторонам, решительно направилась на кухню. Владимир Семенович последовал за ней. Не специально за ней, конечно же, а мимо кухни в сторону комнаты Алика. Однако своего любопытства не скрывал. И оказался, как уже говорилось, невольным свидетелем интереснейшей сцены.

Раскрасневшаяся от негодования девочка буквально впилась своими большими серыми глазами в темечко Вадикиной мамы, которая, близоруко склонившись над столом, то ли луковицу нарезала, то ли еще что-то готовила.

– Вера Моисеевна! У меня к вашему Вадику претензия! – громко и торжественно проговорила Таня, словно бы выступала с докладом на комсомольском собрании.

– Претензия? К моему Вадику? У тебя? – переспросила Вера Моисеевна, продолжая свое дело и лишь слегка повернув ухо в сторону девочки.

– Именно!

– Какие у тебя могут быть претензии к моему Вадику?

Таня была настроена решительно.

– Какие претензии?

И, выдержав театральную паузу, она медленно произнесла:

– Когда мы остаемся вдвоем, ваш Вадик ко мне пристает. Он непременно начинает обниматься и целоваться.

– Интересно!

Мать Вадика была явно озадачена, не сказать бы – шокирована только что услышанной новостью о поведении своего сына. Ее лицо, и без того румяное от готовки, еще больше покраснело. Она с такой силой швырнула на стол ножик, что он, подскочив, упал на пол. Часть нарезанного лука так же посыпалась со стола ей под ноги.

– Вадик, пойди немедленно сюда! Ты слышишь, что Таня рассказывает?

Тон маминого голоса не обещал мальчику ничего хорошего. Но Вадик не слышал. Он успел выбежать из квартиры – только удаляющийся топот ног донесся с лестницы.

Вера Моисеевна каким-то безучастным, невидящим взором провела по лицу Владимира Семеновича, точно он был невидимкой, обняла Таню и стала ее ласково похлопывать по спине, желая утешить. Таня не сопротивлялась. Никто из них не обращал на внимания невольного свидетеля этой сцены. Тот этим воспользовался и, как ни в чем не бывало, прошел в комнату к Алику.

Алика, однако, дома не оказалось, и его гость отправился восвояси.

Шагал и вспоминал во всех подробностях сцену, которой только что был свидетелем. И в ушах звучала эта фраза: «У меня к вашему Вадику претензия».

Нет, действительно, фраза была удивительная. Владимир Семенович ее сразу же полюбил, и потом, когда бы ни вспоминал в течение жизни, всегда начинал улыбаться, и настроение поправлялось, пусть даже за мгновение до этого на душе было мрачновато. Не успевал вспомнить ее, как губы вдруг со страшной силой сами по себе растягивались в улыбке.

С Владимиром Семеновичем такое происходит в самых неподходящих местах, например, в вагоне метро. Лицо от посторонних не спрятать, вот и стоит человек, дурак дураком, и улыбается на глазах у изумленной публики. И бороться с этим невозможно. Одно спасает – никому из посторонних до улыбок чудаковатого пассажира и дела-то никакого нет. Разве что две какие-нибудь смешливые подружки – школьницы взглянут и зайдутся в радостном смехе…

Вадик лишь приблизительно знал, где живет Владимир Семенович, но, все же, каким-то чудом оказался в нужном дворе, в нужном подъезде и перед нужной квартирой.

Королевский пудель отнесся к неожиданному гостю довольно гуманно, не стал его кусать, а только ненадолго задержал в своей пасти кисть его безвольной руки, и когда мальчик хотел, было убрать руку, прихватил ее посильнее.

Вадик побледнел, глаза его стали круглыми от испуга, и этого нельзя было не заметить. Но он держался мужественно, в том смысле, что не молил о помощи, а только вежливо просил Марсика: