— Нет, — ответила она отрывисто. — И я не имею желания их получать. А почему вы спрашиваете?
Он вспыхнул.
— Видите ли, я знаю, что между вами возникли недоразумения из-за вашего отца, но у меня сложилось впечатление, что Робсон неравнодушен к вам.
Кларри фыркнула.
— Полагаю, вы ошибаетесь. Насколько я могу судить, мистер Робсон думает только о себе и о своей карьере.
Видя смущение Харри, она поспешила добавить:
— Простите меня, я знаю, что мистер Робсон ваш друг, но между нами нет ничего общего.
Харри улыбнулся.
— Тогда вы, наверное, не будете возражать, если я… если я загляну к вам, когда у меня будет увольнительная?
Кларри удивленно уставилась на него. Она поддерживала отношения с Харри только для того, чтобы Олив была счастлива. Сама она не испытывала к нему никакой симпатии. Взглянув на сестру, Кларри осторожно ответила:
— Олив и я будем рады видеть вас. Вы были очень добры, похвалив ее талант, и она высоко ценит вашу дружбу.
Харри удивленно взглянул на нее, но затем, кивнув, сердечно пожал ей руку.
Направляясь к Камалю, который ожидал их снаружи, Олив крепко взяла сестру под руку.
— Что сказал тебе Харри? — спросила она настороженно. — Он мой друг, а ты пытаешься отнять его у меня. Это нечестно!
— Не говори глупостей, — сказала Кларри. — Я не интересуюсь мистером Уилсоном. Я общаюсь с ним только ради тебя.
— Он хотел повидаться с тобой снова, не правда ли? — надулась Олив. — Харри только притворяется, что ему нравятся мои рисунки. Он делает это для того, чтобы угодить тебе.
— Они нравятся ему, потому что очень хорошие, — уверила сестру Кларри. — Я проявляю внимание к мистеру Уилсону только как к твоему другу и не стану вести себя иначе, обещаю тебе.
Это, казалось, успокоило Олив, но следующие пару недель Кларри получала от младшего офицера нежные письма, которые бросала в камин, оставляя без ответа. Она объясняла его внимание тем, что ему одиноко в казармах и что, кроме нее, ему, вероятно, здесь пока не встречались молодые женщины, за которыми можно было бы поухаживать. Его интерес к ней улетучится, когда он найдет какой-нибудь более подходящий объект для поклонения или услышит достаточное количество уничижительных высказываний о Белхэйвенах. Это навсегда отвадит его.
Ожидание дождей достигло пика. Второй сбор чайного листа принес столь же бедный урожай, как и первый. Кларри руководила процессом завяливания, скручивания и ферментации чая с нарастающим тревожным чувством. Когда потемневшие листья были высушены и рассортированы, ими едва можно было заполнить пару ящиков.
Приехавший закупщик взглянул на их оранж пеко[9] и заявил, что его качество гораздо ниже, чем в предыдущие годы. Он уехал, ничего не приобретя. Кларри ускакала на вершину дальнего холма, где жил отшельник, и горько плакала там, не видя путей из тупика, в котором они оказались.
Вдруг появился свами, опираясь на длинный посох и глядя на нее слезящимися глазами. Девушка смахнула слезы и поприветствовала его, сложив перед собой ладони и склонив голову.
Он улыбнулся и тихо заговорил с ней на хинди. Кларри мало что поняла из того, что он ей сказал, но ее утешило сочувствие в его голосе. Свами опустился на корточки рядом с ней и запел. Его тонкий голос зазвенел на поляне, словно птичье пение. Когда он замолчал, они сидели в тишине, и на Кларри снизошло удивительное умиротворение. Ей не следует терять надежду, как будто говорил ей свами, у нее есть путь, и она должна идти по нему с верой в то, что все будет хорошо.
Кларри встала, собираясь уходить, и старик тоже проворно поднялся на ноги и протянул руку, благословляя ее. Она вытащила из кармана сверток с чаем и сахаром, которые всегда оставляла у входа в хижину отшельника, и вручила ему дары. Они улыбнулись друг другу с благодарностью, и Кларри направилась своим путем с сердцем, укрепленным этой встречей.
Через несколько дней она увидела первые темные тучи, скапливающиеся на горизонте.
— Дождь! — вскрикнула девушка с облегчением. — Дождь, долгожданный дождь!
Позже в тот же день небо потемнело, как в сумерки, и первые тяжелые капли забарабанили по крыше дома. Вскоре дождь налетел стеной, пропитывая влагой все на своем пути. Кларри и Олив выбежали во двор и вместе с Камалем стали кружиться в грязи, визжа и смеясь, словно дети. Джон вышел на веранду с протекающей крышей, бледный как привидение, но с улыбкой на устах. Он поднял лицо вверх, подставляя ввалившиеся щеки под сбегающие струйки воды. Широко раскинув руки, он взревел в небеса:
— Белгури!
Потом Кларри гадала, не примешались ли слезы к каплям дождя на его истощенном лице.
В последующие дни джунгли пышно зазеленели. Деревья и лианы расцвели буйством красок: рубиново-красные и пурпурные цветки, по форме напоминающие клювы попугаев, свисающие желтые соцветия и ароматные белые звездочки индийской мушмулы. Дом почти полностью скрылся в облаке цветущей жимолости и жасмина. Любимым растением Кларри была китайская роза у калитки, утром расцветающая белым, а к ночи превращающаяся в темно-красную.
На одну-две недели муссоны, несущие дожди, восстановили ее оптимизм, и Джон тоже приободрился. Но радость длилась недолго. Дожди пришли слишком поздно для образования нежных чайных почек, и все, что они теперь соберут, будет грубым и низкокачественным. Листья стали водянистыми, и их сушка превращалась в трудоемкое занятие, требующее перерасхода древесного угля. Кроме обрезки и прополки, работников почти нечем было занять. Их финансовое положение останется тяжелым как минимум до следующего года.
Слухи об их бедствиях, видимо, начали распространяться по округе, поскольку им стали приходить письма от кредиторов из Калькутты. Банк требовал возврата ссуды, портной желал погашения давней задолженности, а экспортер настаивал на расчете за ящики для чая. Джон отказался рассматривать их претензии.
— Пусть подождут, — сказал он раздраженно. — Они меня не запугают.
— Они не станут ждать вечно, — заметила Кларри. — Чем мы будем с ними рассчитываться?
На это Джону нечего было ответить. Кларри глубоко вздохнула и предложила:
— Может быть, пришло время подумать о продаже части поместья или хотя бы о сдаче дома в аренду? Думаю, общество охотников могло бы проявить заинтересованность.
Отец взглянул на нее с такой безысходностью, что она отшатнулась.
— Это наш дом, — выдавил он из себя. — Дом твоей матери. Она здесь похоронена. Как ты можешь такое предлагать?
— Да, но он перестанет быть нашим, если мы будем сидеть сложа руки! — воскликнула девушка в отчаянии.