Читать интересную книгу Тайны рун. Наследники Одина - Сергей Кормилицын

Итак, отметая на время в сторону все высокие материи и символику, пресловутое кольцо представляло собой венок из дубовых листьев, изготовленный из серебряной пластинки шириной 7 мм и толщиной 3,5 мм. В месте соединения на него припаивался миниатюрный череп, изготовленный отдельно. Снаружи его украшали, как уже говорилось выше, свастика, две руны «Зиг» («Совелу»), руна «Ман» («Альгиц») и свастика, а внутри — имя владельца, факсимильная подпись Генриха Гиммлера и дата вручения. Кольца не были банальной штамповкой: каждое из них делалось вручную на ювелирной фирме Отто Гара.

Возвращаясь же вновь к высоким сферам, нужно сказать еще, что кольца не являлись собственностью награжденных. B случае смерти кольценосца наградной документ передавали на хранение его родственникам, а кольцо, как это ясно из процитированного выше документа, возвращалось в Вевельсбург. В замке имелось особое помещение — усыпальница владельцев кольца, — где почетные награды хранились как «символ незримого присутствия павших товарищей по оружию».

Кольценосцев было немало: к концу войны, если верить официальным данным СС, было вручено 14 500 наград. Больше половины из них вернулось в Вевельсбург, на хранение в специальный зал славы. Однако куда они исчезли после того, как по приказу рейхсфюрера СС 31 марта 1945 г. замок был взорван, так и осталось невыясненным. В развалинах Вевельсбурга не обнаружилось и следа нескольких тысяч тяжелых серебряных украшений. Так же, впрочем, как и следов очень многих реликвий, о которых рассказывают очевидцы. С одной из них связана настолько загадочная, почти детективная история, что она заслуживает отдельного «лирического отступления».

Дело в том, что едва ли не главной реликвией замка была точнейшая копия знаменитого «Копья судьбы» — того самого оружия, которым легионер Гай Кассий нанес смертельную рану распятому Христу. По одной из апокрифических легенд копье Лонгина[61] наделяло владеющего им некими сверхъестественными умениями и было мощным магическим артефактом. Такая слава закрепилась за этим древним оружием небезосновательно. С ним связано несколько исторических эпизодов, заставляющих задуматься о настоящем чуде. Наиболее яркий из них — прорыв блокады Антиохии умирающими от голода и жажды крестоносцами. Запертые в городе превосходящим по силам противником, изможденные и готовые покориться судьбе, они были так воодушевлены лицезрением этой реликвии, что сумели не только прорвать блокаду и выиграть бой, но и, напрочь деморализовав арабское войско, пуститься за ним в погоню. Реликвию периодически теряли, потом обретали заново до тех пор, пока она не обосновалась окончательно в одном из музеев Вены. Там ее и увидел юный Адольф Гитлер, прибывший в столицу из глубинки, чтобы учиться на художника. Древний артефакт поразил его воображение. Принято говорить даже о неком мистическом прозрении, посетившем будущего вождя у стенда с реликвией, однако этого за давностью лет уже не проверишь: единственный, кто мог бы толком ответить, было оно или нет, — сам Гитлер. Но, вероятно, что-то подобное произошло, пусть даже и лишь в воображении будущего лидера Третьего рейха. Во всяком случае, аннексировав Австрию, он потребовал доставить копье к себе. Напрасно Генрих Гиммлер просил и даже, насколько ему позволяла вбитая с детства субординация, требовал передать «Копье судьбы» на хранение СС — Адольф Гитлер был непреклонен. Тогда великий магистр Черного ордена заказал точнейшую копию старинного оружия — неотличимую, изготовленную из материалов времен Христа, по бытовавшим в те времена технологиям, искусно состаренную, точную, вплоть до мельчайших подробностей. В 1935 г. она была выполнена и помещена в музее Вевельсбурга. Казалось бы, что тут странного? Рейхсфюрер, будучи не в состоянии получить вожделенный предмет, был вынужден обойтись заменителем. Однако вся соль в том, что после окончания войны копье Лонгина нашли в тайнике под Нюрнбергом и вернули в венский музей. Одно копье, потому что второе — исчезло. И какое из них настоящее, а какое — копия, теперь уже, видимо, не установить.

Однако вернемся к личности Карла Марии Вилигута. Практикующий маг и идеолог СС происходил из семьи военных, сам стал, согласно семейной традиции, офицером и дослужился до полковника. Неплохую карьеру он сделал и в СС, поднявшись за шесть лет службы от гауптштурмфюрера до бригаденфюрера СС[62]. Однако при этом он не был чужд изящных искусств — писал и даже публиковал стихи на мифологические и исторические темы, пейзажную лирику. Сослуживцы и военное руководство характеризовали его самым лучшим образом, как человека смелого и ответственного. Однако где-то в глубине его разума тлела искра безумия, порожденная притаившейся врожденной психической болезнью. Вероятно, она не мешала бы военной карьере Вилигута, а могла бы и вовсе не проявиться, если бы он был хуже образован или не обладал настолько развитой фантазией. Однако как назло невежество не могло послужить ему щитом. Судя по всему, той соломинкой, что ломает спину верблюду, своего рода запалом, вызвавшим развитие болезни, оказалось учение Гвидо фон Листа. Карл Мария Вилигут так им проникся, настолько уверовал в его истинность, что это полностью изменило для него картину окружающего мира. Точнее, поначалу он оставался все таким же адекватным во всех отношениях человеком, разве что увлеченным идеей исследования тайного наследия предков. В поисках нового знания он вступает в тайные организации и общества. В одном из них — мистическом союзе масонского толка «Шлараффенланд» — ему удается добиться даже поста первого канцлера. А болезнь между тем прогрессировала. И вот уже в 1908 г. он заявляет о дремлющей в нем родовой памяти и о мудрых рунических наставлениях, которые он получает от своего покойного деда. Однако это не обеспокоило окружающих — те, что были материалистами, сочли подобные заявления оригинальностью и чудачеством, а остальные просто приняли это как данность. Право слово, если кругом спиритические сеансы и оживления трупов при помощи гальваники, кого удивишь родовой памятью?! К тому же такие заявления не были новинкой. Об одном из них уже говорилось выше.

Итак, Карл Мария Вилигут утверждал, что он происходит из королевского рода клана Аса-Уана, корни которого теряются в глубинах истории, и является последним наследником линии германских святых по имени Вилиготис. И, разумеется, память всех его предков в его распоряжении, нужно только напрячься и вызвать соответствующее видение. Опираясь на этот не подлежащий, в принципе, никакой проверке источник, Вилигут рассказывал о ритуалах и законах древних германцев, славных воинах и, разумеется, священных письменах. Правда, в его рассказах было слишком много от Гвидо фон Листа, но это никого не волновало: раз воспоминания Вилигута напоминают листовские писания, что ж, значит, мэтр Гвидо был прав.

Родовая память — вещь, которую не опровергнешь никакими доказательствами. Мало ли какие есть археологические находки?! «Я помню, что было именно так, а все, что противоречит этим воспоминаниям, — грубая подделка». Поэтому смело можно оперировать самыми смелыми откровениями, заявлять, что германская культура появилась почти за триста тысяч лет до Христа, что в те времена на небе сияли три солнца, что Христос и Бальдр — одно и то же божество[63], а Библия была написана в Германии и потом украдена исказившими ее евреями, можно, ничтоже сумняшеся, вписывать себе в генеалогическое древо Видукинда и Арминия Херуска. Перечислять все такого рода откровения смысла, пожалуй, не имеет: практически в любой спекулятивного характера книге, объявляющей Адольфа Гитлера темным магом и некромантом, о Вилигуте и его родовой памяти будет сказано достаточно. К тому же к рунам все это имеет отношение очень слабое. Равно как и к реальности. Единственное, что по-настоящему важно, — так это то, что наставник Генриха Гиммлера пропагандировал руническую магию и ритуалы. Правда, ни о какой аутентичности их и даже о минимальном сходстве с тем, что существовало на деле, речи не было. Потому что Карл Мария Вилигут, вероятно не желая спорить с прочими оккультистами-патриотами, объявлявшими себя наследниками жрецов Одина (Вотана), заявил, что он является последним из жрецов довотанической прарелигии, о которой как тогда, так и сегодня, практически ничего не известно. Это было как раз то, что надо: если нет фактов, откровения «родовой памяти» оспорить невозможно.

То, что военная карьера его прервалась в связи с поражением Тройственного союза в Первой мировой, здорово подкосило кадрового офицера. Всего несколько лет гражданской жизни — довольно тяжелой и бедной — и Карл Мария Вилигут был уже не на шутку болен. Его фантазии, бывшие сперва, судя по всему, не более чем прихотливой игрой ума, стали для него реальнее, чем окружающий мир. Он страдал манией преследования, считал, что на него идет настоящая охота со стороны поклонников Вотана, евреев и христиан. К середине 20-х гг. иметь с ним дело стало практически невозможно: отставной офицер сделался вспыльчив и буен. Настолько, что вскоре был против своей воли помещен в психиатрическую лечебницу с диагнозом «шизофрения, мегаломания и паранойя», а городской суд Зальцбурга объявил его недееспособным. Заявить, что лечение оказалось успешным, — значит погрешить против истины, но тем не менее спустя какое-то время Вилигута выписали из больницы. Оказавшись в 1927 г. на свободе, он с головой ушел в мистику. То, что раньше было не более чем увлечением, интересом, стало для него смыслом жизни, основным предназначением. Вилигут связался с венскими оккультистами, опубликовал несколько статей, писал стихи и поэмы, пользуясь псевдонимом ярл Видар. Для того чтобы оживить свое воображение, подхлестнуть память предков, в которую он теперь уже и сам верил безоговорочно, принимая любые свои подчас болезненные фантазии за подсказку со стороны мудрых предков, он стал принимать различные стимуляторы и наркотики, еще более обострившие течение его болезни. К началу 30-х Карл Мария Вилигут просто перестал существовать как личность. Он вел себя так, как будто и впрямь был носителем древнего знания, его проводником, вратами, сквозь которые мудрость забытых веков входила в наш мир. Говорить всерьез о каком бы то ни было исследовании рун тут просто не стоит: единственным подтверждением истинности произносимых им сентенций служили его же собственные утверждения о том, что они истинны. Но одна заслуга за ним, безусловно, есть: своим фанатизмом и убежденностью, фантастическими рассказами — а рассказчиком он был, если верить свидетельствам современников, отменным — он вызывал интерес к прошлому, интерес к древне-германским священным письменам.