Робинзон
Я – Робинзон. Сбираю сучья,Огонь убогий берегу.Прибойная повадка сучья,Часы и дни на берегу.Ничья нога здесь не ступалаИ вечность вольно протекла.Однако надо жить сначалаИ приниматься за дела.Я возвожу, равняю, рушу,Пеку, и плавлю, и ращу.Перед стихиями не трушуИ только по ночам грущу.В который раз меня обманетСветила отблеск на волне.Умру – и все, как было, станет,Но этого не видеть мне.Дом рухнет, одичают козы,Колодезь высохнет с тоски.На выпестованные лозыПадут горючие пески.Ударят мерные раскаты,Вал озверело заревет,И ливень, буйный и косматый,Последний след с земли сотрет.Но час ударит. Через годы…И кто-то, выброшен волной,От ласк свирепой непогодыЧуть дышащий, полуживой,На берег выползет устало.Спасибо, ночь, что ты пришла.Ну что же, надо жить сначалаИ приниматься за дела.
Костер
Бунт огня на валежнике влажном.Жертва, суд и веселый палач.Что там чудится в ветре протяжном –Пенье, ропот, разгул или плач?Вижу взятый на копья стрельцамиЯро вспыхнувший бунт соляной.Ночь в Михайловском дышит веками,Плещет речка о берег сырой.Ветерок, пробирающий жгуче,Подбирается тихо ко мне.А огонь забирает все круче,Только сучья трещат в тишине.И по воле нелепой судьбиныСуждена вам от века игра –Обнаженные кисти рябиныИ озябшие руки костра.
Современнику
Обласкан славой, временной и дутой,Что наважденью краткому сродни,Осведомленность с мудростью не путайИ древний опыт не перечеркни.Материя мятущаяся вечна,И ты листаешь порыжелый том.Земля на трех китах? – смешно, конечно.Однако же подумай и о том,Что время влагой ласковой прольется,И о прошедшем, может быть, скорбя,Потомок тоже вволю посмеетсяНад тем, что очевидно для тебя.
Напутствие
По травам пройди и по хрупкой золе,По этой беспамятной ранней земле.Походку твою не запомнят поля.О тех, кто прошел, позабыла земля.Но ты все едино в предутренней мглеПройди по беспамятной ранней земле.
Александрит
Умираешь ты безгласно,Сердцем каменным скорбя,Ежедневно, ежечасноОтрекаясь от себя.Волей, видно, небогатый,Утром ты – голубоватый,Днем – пурпурный, камень-брат,А попозже, горе-камень,Вдруг плеснешь лиловый пламеньВ подступающий закат.Изменяйся, коль охота,Алый стань иль голубой –Только будь самим собой:В том одна твоя забота.
Сороть
Избушка шагнула бесстрашно к реке,Волна омывает порог.Беспечно с тобою сидим на песке,Мальки веселятся у ног.Шумит на ветру ивняковая гольИ коршун в зените застыл.Для каждой букашки расписана рольВ мистерии жизненных сил.Колеблются космы ольховых седин –Предвестье осенней беды.Мы знаем с тобой, что сценарий единДля неба, земли и воды.На берег тяжелый ложится волна,Вода тяжелее свинца.Мы знаем с тобою, что песня однаИ нет этой песне конца.
Святогорская осень
Босоногая осень брела по болотам,Оставляла слезинки на травах колючих,И стояла подолгу, следя за полетомУлетающих птиц и скучающих тучек.Зябко кутала белые плечи в туманы,Понапрасну стучалась в холодные зданьяИ смотрела на горы, леса и поляны,Опаленные кротким огнем увяданья.А ночами украдкой она уходилаОт тропинок подальше, в тягучую роздымь,И вздыхая от жажды, до света ловилаЗапрокинутым ртом водянистые звезды.
Гадание
Ладонь растрескавшейся пашни,Мою судьбину предскажи.Уходят в даль, как день вчерашний,Змеятся черные межи.Тропинка зыбкого закатаЗовет, как линия судьбы,Тая таинственные датыЛюбви, разлуки и борьбы.
Маленец
Пылает, как красная дата,Повисла над жухлой травойКровавая кровля закатаНад бедной моей головой.Бреду сквозь сухую порошу,Прошедшее лето ищу.Я в озеро камень не брошу,А молча над ним погрущу.О чем ты, плакучая ива,Когда уж и плакать невмочь,О чем ты молчишь сиротливоВ осеннюю долгую ночь?Нависшее небо клубится,Закат запоздалый багров.Озерное стынет корытцеСреди обветшалых дворов.Открытой душою приемлюПочивший на крышах закат,Холодное небо, и землю,И озера хрупкий булат.В литавры простуженно грохатьУстал умирающий гром,Слиняли – и пошлость, и похотьНад старым как вечность прудом.И время как сумрак сочится,И первая вышла звезда.В бездымное небо глядитсяЗеленая с тиной вода.
Омут
В тихом омуте черти водятся,Черти водятся – хороводятся,Хороводятся, окаянные,Да беснуются, ровно пьяные.Будто бьет чертей огневицеюДа под той луной меднолицею.Горы – рушатся, мир – меняется,Лихорадкою сотрясается,То по зимнему, то по вешнемуВремя катится, но по прежнемуВ тихом омуте черти водятся.Черти водятся, хороводятся.
Арапчонок
На письменном столе в кабинетепоследней квартиры Пушкина(Мойка, 12) хранится кукла-арапчонок –подарок одного из друзей поэта.
Стеллажи да стеллажи –Мыслей вихрь в пространстве узком,Ввысь взметнулись этажиКниг на русском ли, французском.Слава… страсть… тоска изгнанья…Пасквиль, куц и ядовит…Отзвук давнего страданьяВ тесной комнате разлит.Предвечерний тусклый свет.Лиц и времени смещенье,Строк простроченных смешенье,Полуявь и полубред.С остывающим лучомЗа окошком город тает.Арапчонок под стекломШевельнулся, оживает.На пол скок да прыг в окно!Да галопом по Фонтанке.Перелески, полустанки…И неважно, что темно, —Их он знает наизусть,Словно стих, что в детстве учат.А в душе теснится грусть –То пройдет, то снова мучит.Ну а только ночь пройдетИ рассвет проснется, звонок,Арапчонок повернет:Ведь давно привык народ,Что на месте арапчонок.Солнце сонное взошло,Тень ледышкой синей тает,Арапчонок проникаетСмутной тенью сквозь стекло.Город весь в прохладной мгле…А на письменном столеУстановленный порядокКниг, чернильницы, тетрадок.Пяльцы, женино трюмоДа к Ишимовой письмо.Чуть продавленное ложеВытертой саксонской кожи.
Визит в Москву
Чиновник десятого класса,Хоть, правду сказать, отставной,Задира и спорщик лихой,Отменный наездник ПегасаНамедни стихи напечаталБез соизволенья царя…Начальство грозится не зря.Недолго и сверзиться на пол.Стихи – не стихи, а стихия:Протест, и прозренье, и грусть.Их враз подхватила Россия,Читает вовсю наизусть, —О древе анчаре, о яде –Вместилище горя и мук,О самовластительном взгляде,Что все убивает вокруг.И вскоре за тусклым окномКареты рассерженный гром!Доколе ему Дон КишотомКопьем поражать ветряки?…С фельдъегерем – ящики. Что там?Наручники или тиски?Царь мог бы привычным манеромСкрутить его, словно чума.Ан глядь – присылает с курьеромТисненые в коже тома!Колючие, словно вериги,Тяжеле гранитных пород,Ин фолио чинные книги –Законов Империи свод!На почве, от века скупой,Щербатые зубы драконьи.Законы – среди беззаконья!К чему бы подарок такой?Не сдамся, доколе живу.Есть мысль… Поскорее в Москву!Дорога, дорога, дорога,Империя топких болот.Мелькнет деревенька убого –И снова пространства полет.От Питера и до Москвы –Печаль пожелтелой листвы.И вот наконец-то Москва –Столица столицая славы.Блистающих маковок главыВдали золотятся едва.Хуля городские порядки,Зарей запоздалой горя,Спешит, наступает на пяткиЗапойный разгул ноября.Тверская – ухабы да лужи.Все в брызгах – крылатка и трость.– Стой! – крикнул из Питера гость.Гостиница прочих не хуже!Он в нумере. Полночь. Тоска.Припомнился царский подарок…Чадит, догорая, огарок.Чай в чашке дымится едва.Зудит аневризм окаянный –Попробуй его утиши!Качанья заблудшей души –Фонарь под окном полупьяный.…Неплохо бы двинуть в Карлсбад –Вода хороша, говорят.Увы, со здоровьем не сладкоПод пагубным бременем лет…Но дело иного порядкаЗадумал сегодня поэт.В Москву для того и скакал –Замыслил открыть свой журнал.Пусть царственный цензор тиранит, —Мечтается в том ноябре,Что площадь журнальная станетСенатским гвардейским каре!За стеклами сонно и рано.Восток разгорелся на треть.Глядит он в наплывы тумана,Пытаясь судьбу разглядеть.
Встреча