— Думаешь, она там мыться будет? — скептически прокомментировала Марьяна. — Губы накрасит, глаза подведет, разденется догола и будет душем себе между ног наяривать. Потом привалится к стене и зарыдает басом. Она все время так делает, я уже не раз видела.
— Это последнее дело, — укоризненно покачала головой Хохлакова. — Я лично так не могу. Только с мужчинами. А каким другом способом — ну уж нет! Не по-божески это!
— А мне это вообще не надо! От этого только одна зараза! — отозвалась со своего места Марьяна.
— Да тебя послушать, и мужиков-то нормальных на свете нет! — Оля Хохлакова была натурой любвеобильной и верила в людей. До помещения в больницу она была замужем четыре раза.
— А их и быть не может, если вокруг и света нет, только тьма…
Интересную беседу прервал звук открываемой ключом двери. Послышались незнакомые шаги. Обе женщины обернулись: в их отсек вошел новый доктор Дмитрий Ильич. В руках он держал пачку историй болезни. Доктор явно не знал, с какой палаты начать. Собственно, отделение состояло не в прямом смысле из палат, а из отсеков с широкими проемами вместо дверей. Все было устроено так, чтобы от входной двери просматривались все койки.
— Не бойтесь, идите к нам, доктор! — позвала его Хохлакова, увидевшая Дмитрия первой, — ее кровать располагалась ближе всех к проему. Радость первого свидания чуть омрачало только сожаление о ненакрашенных ногтях.
— Почему вы думаете, что я вас боюсь? — остановился около ее постели Дима.
— Я не думаю. Я вижу! — сказала Хохлакова. — Начните с меня! Что это у вас? Истории болезни? А Альфия Ахадовна никогда с собой истории не берет. Думает, что сопрем. И правильно — мы это можем!
Оля бравировала. При виде любого молодого сильного мужчины она испытывала острое возбуждение. Но возбуждение ее не просто связывалось с желанием. Она чувствовала к избраннику страсть сродни материнской — если бы Оле позволили, она ухаживала бы за предметом страсти с тем же рвением, с каким достойная мать ухаживает за первенцем.
— А зачем вам истории болезни красть? — спросил Дима.
— Ну как же, доктор! — в недоумении надула испачканные губы Хохлакова. — Для нас история болезни — все равно что паспорт.
— А паспорт тоже бывает фальшивый, — сказала Марьяна. — Только фальшивые паспорта делают мошенники, а фальшивые истории болезни — темные люди. И здесь такие есть! — добавила она, понизив голос.
Дима окинул взглядом помещение — куда бы сесть. Кругом только койки, койки, койки… И на них женщины. Скучные, землистого цвета лица. В дальнем конце коридора — столовая. Он решил сесть туда.
— Доктор, вам помочь? — За спиной его раздался голос Совы. Она подошла и остановилась рядом. — Вообще-то у нас доктора к больным не ходят.
Дима в недоумении посмотрел на нее.
— Вы скажите, с кем хотите побеседовать, я вам в кабинет больную приведу. — Сова мягко отобрала у него картонные папки.
— Я просто познакомиться зашел, — пробормотал Дима. — А для беседы, конечно… — Он сообразил, что в кабинете с глазу на глаз с больными действительно работать спокойнее.
— Так отнести истории? — спросила Сова.
— Куда?
— В кабинет.
Дима на секунду задумался. Почему-то ему все-таки захотелось настоять на своем.
— Отнесите. Но я все-таки здесь познакомлюсь со своими больными. И скоро вернусь.
Сова недовольно на него посмотрела и ушла. Дима взялся обеими руками за круглую металлическую спинку Олиной кровати и громко сказал в направлении с пятнадцатой койки по тридцатую:
— Я ваш новый доктор. Для первого раза хотел бы просто узнать, как кого зовут.
Дмитрий
Познакомившись с Хохлаковой, он перешел к Настиной койке.
— Где же больная?
— Да вон там!
Оля была готова сделать для него что угодно. Попроси он ее встать на четвереньки и лаять как собака, Оля сочла бы это за честь. Но Дмитрий Ильич, к ее великому сожалению, отвернулся и ничего больше не спросил. Его больше заботила пустая кровать с вытащенным матрасом.
— Что вы там делаете? — Дима с удивлением заглянул под кровать и увидел там Настю.
Сломанная, истерзанная очаровательная кукла с тонким лицом, с хрупкими руками, какой-то злой силой выброшенная в матрасную пыль, — такой Настя представилась ему в тот момент. Он вспомнил, что уже видел эту девушку перед обедом. «Как она попала сюда? По какой нелепой ошибке?» — подумал он. И вдруг тайная, совершенно не подходящая к моменту радость овладела им: «Как здорово, что она случайно оказалась в числе моих больных!»
Насте не хотелось ни с кем разговаривать и очень хотелось послать доктора куда подальше. Однако даже трехнедельное пребывание в больнице ее уже научило: ругаться нельзя ни при каких обстоятельствах. Следствием будет укол, от которого скрючится, искорежится судорогами тело. Однажды она испытала это на себе — в первый же день, когда нянька, оставленная присматривать за ней, привезла ее в больницу. Конечно, Настя сама ни за что не согласилась бы, но шофер, предатель, сказал, что они едут просто прогуляться, проветриться за городом в жару. Это он попросил ее зайти внутрь, якобы проведать его знакомого, а когда она поняла, как коварно ее обманули, она устроила здесь такое… Тогда-то ей и сделали укол. Потом она видела действие укола и со стороны — увиденного оказалось достаточно, чтобы Настя перестала ругаться в присутствии медперсонала. Все больные в отделении перво-наперво усваивали эту цепочку причины и следствия — кто на других, кто на себе: всякое недовольство, выраженное вслух, в зародыше беспощадно подавлялось. Достаточно было Сове пожаловаться Альфие — та вызывала бунтарку на короткую беседу, и затем почти всегда следовало наказание. Поэтому Настя и сейчас промолчала. Ждала, что, не дождавшись ответа, молодой доктор перейдет от нее к следующей больной. Даже не повернула головы.
— Она всегда так лежит? — теперь Дима обратился с вопросом к Марьяне.
Марьяна не любила разговаривать с неизвестными. Что за человек? Откуда взялся? Она все время боялась какого-нибудь подвоха. Оля Хохлакова, напротив, опять проявила рвение, хоть ее и не спрашивали.
— Да у нее живот сильно болит! — охотно пояснила она, бухнувшись на кровать всеми своими девяноста килограммами живого веса, чтобы по первому зову доктора встать в полной боевой готовности.
— Болит живот? — Дима снова заглянул под кровать. — А что, если лежать на полу, помогает?
Хохлакова зашлась искренним, хотя и подобострастным смехом.
— Да у нее там убежище. Она всегда там лежит, когда Нинка не видит, — осторожно показала Марьяна в конец коридора, где снова появившаяся Сова раскладывала таблетки.