«В кабинете первого секретаря, – вспоминал Борис Павленок, поставленный руководить республиканским кинематографом, – я едва успевал открыть рот, как Машеров начинал просвещать меня то по литературной части, то поучать, как вести мелиорацию, сеять картошку, организовать уборку. Мне так и не удавалось высказать волнующие меня проблемы. Все было мило, сердечно, и я уходил обогащенный чем угодно, только не тем, за чем приходил».
Петра Мироновича Машерова почему-то называли оппозиционером, говорили, что Брежнев его не любил. Но это не так. Напротив, он произносил такие же речи во славу Брежнева, как и грузинский руководитель Эдуард Шеварднадзе, и азербайджанский первый секретарь Гейдар Алиев.
Брежнев ценил Машерова, но как республиканского руководителя, не более того. Приглашал его с женой к себе домой, на охоту в Завидово. Часто звонил, советовался. Но переводить в Москву не собирался. Машеров жаловался на то, что его зажимает украинская группа в руководстве страны.
Николай Егорович Матуковский, собкор «Известий» в Белоруссии, вспоминал, как обратился к Машерову:
– Петр Миронович, почему наш Минск не город-герой? Ведь он же буквально стоит на костях его защитников! Люди не понимают вашей скромности…
Корреспондент «Известий» попал в больное место. Машеров попытался закурить, у него дрожали руки:
– Ты думаешь, я не ставил этого вопроса? Зарубили! Слишком много там украинцев, которые не хотят, чтобы наш Минск сравнялся с их Киевом. А я всего лишь кандидат в члены политбюро… Наш главный противник – Подгорный. Почему-то он активнее других выступает против нашей звезды.
В июне 1974 года все-таки появился указ о присвоении Минску звания города-героя. А вручить столице Белоруссии «Золотую Звезду» Брежнев сподобился только через четыре года, в июне 1978-го. У Леонида Ильича любымыми были другие республики и другие первые секретари.
Просьбы Машерова в Москве часто встречали отказ.
Петр Миронович в разговоре с Андроповым назвал имя чекиста, белоруса, которого хотел бы видеть в кресле начальника республиканского КГБ. Андропов не хотел отказывать Петру Мироновичу. Зимой 1970 года председатель КГБ Андропов вручал генеральские погоны начальнику управления госбезопасности по Ставропольскому краю Эдуарду Болеславовичу Нордману.
Юрий Владимирович сказал ему:
– Готовься к возвращению в Белоруссию. Будем рекомендовать тебя председателем комитета.
Эдуард Нордман был только рад.
Перед самой войной он начал работать в Пинском райкоме комсомола. Как только началась война, ушел в партизаны и воевал до самого освобождения Белоруссии. В двадцать восемь лет он был секретарем райкома партии, потом его отправили в Москву учиться в Высшую партшколу. Когда вернулся с дипломом – это был 1958 год, – его отправили начальником управления в республиканский комитет госбезопасности. В 1965-м перевели в центральный аппарат.
После разговора с Андроповым прошел месяц, другой, третий. И председателем КГБ Белоруссии назначили генерала Якова Прокофьевича Никулкина… Он был на девять лет старше Нордмана, в госбезопасности служил с 1940 года, и ему уже собирались оформить пенсию.
Нордман не мог понять, что произошло: почему Андропов отказался от своего слова? И только потом начальник Девятого управления (охрана высших руководителей партии и государства) генерал Сергей Николаевич Антонов объяснил Нордману:
– Знаешь, что произошло с твоим назначением?
– Нет, не знаю.
– Когда Юрий Владимирович доложил Брежневу о твоей кандидатуре, тот сказал: «Вы что, не понимаете, что Петро (так Брежнев называл Машерова) подтягивает к себе партизан? Мы же ничего не будем знать, что он там замышляет!»
Бдительный Брежнев не хотел, чтобы Машеров окружал себя людьми, с которыми он связан давними отношениями, которые больше ориентировались бы на Петра Мироновича, чем на Москву. Поэтому в Минск отправили генерала Никулкина, который служил в Монголии советником по линии госбезопасности.
А Нордмана, которого Машеров просил Андропова вернуть на родину, отправили председателем республиканского комитета в Узбекистан. Это был красивый ход: выдвинули Нордмана, но в Узбекистан. Эта командировка закончилась для Нордмана печально. С хозяином республики Шарафом Рашидовым он не сработался…
В последний раз он видел Машерова за год до трагедии, когда был в Минске проездом.
«Стоим с сотрудниками из охраны, – вспоминал генерал Нордман. – Давно знакомые ребята. Во дворе две машины: „ЗИЛ-117“ и сзади „Волга“ охраны.
– А где, – спрашиваю, – машина сопровождения?
– Она идет у нас впереди метров за пятьсот-шестьсот, – отвечает начальник охраны полковник Валентин Сазонкин.
– Как же можно так ездить, да еще в такой туман? Впереди ЗИЛа должна быть машина сопровождения.
– Мы не раз говорили Петру Мироновичу, а он – ни в какую. Скажите вы, он к вам прислушается.
Сели в ЗИЛ. Улучив момент, говорю:
– Петр Миронович, непорядок – машины сопровождения впереди нет.
– Ты же знаешь, я не люблю кортежей.
– Да не о кортежах, о безопасности речь.
Короче, разговор не получился. Ушел он от обсуждения этой темы. Но человек я настырный, есть у меня такой грех. Еще раз улучив момент после ужина, снова взялся за свое:
– Петр Миронович, я очень вам советую изменить порядок сопровождения машины. До добра это не доведет. Разве можно так, да еще при таких туманах? Я бы никогда такого не позволил.
– Я помню, как ты организовал мою охрану на Северном Кавказе и в Ташкенте. Ты бы мою машину зажал в кольцо.
– В кольцо не в кольцо, а впереди машину поставил бы обязательно. У меня на Кавказе иного выхода не было. Там не было широких минских проспектов. На Кавказе условия более чем жесткие. Но за все годы ни разу не было ЧП, хотя иногда бывало на грани, ходил, как говорится, по лезвию ножа и не раз хватался за валидол.
– Ну, хорошо, Эдуард Болеславович, оставим этот разговор…
Самое странное было утром следующего дня. Звоню по вертушке председателю КГБ республики Никулкину:
– Яков Прокофьевич, меня беспокоит, как организовано сопровождение машины Петра Мироновича. Так ведь и до беды недалеко.
– А чего это тебя беспокоит? Чего лезешь не в свои дела?
Отбрил он меня, наивного, чисто.
– Ты не сердись, Яков, за мое неуместное вмешательство, но ты же понимаешь, чем все может кончиться, когда охрана допускает безразличие к требованиям безопасности охраняемого лица. Ты же знаешь решение политбюро и приказ КГБ. Там четко записано: лично отвечает за жизнь охраняемого местный начальник КГБ. В данном случае – ты…
– Знаю, не раз говорил об этом Машерову. Он слушать не хочет. Знаешь, пошел он… Он сам в политбюро, сам принимает решения, сам не выполняет, а я должен его убеждать…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});