Нигде автор не был с читателями так откровенен, как в той части биографии Меркьюри, которую можно условно назвать «последними днями Фредди». Как те авторы детективов, которые не могут побороть искушения рассказать читателям то, что они сделали, хотя бы на страницах художественного произведения...
Даже на первом своем уровне эта часть биографии шокирует и вызывает вопросы. Ничто не мешало сохранить в качестве базовой легенды информацию, озвученную в ноябре 1991 года от имени доктора Аткинсона, просто дополнив ее подробностями от имени старых и новых «ближайших друзей». Певец долго и тяжело болел, его дом был превращен в закрытый госпиталь, где дежурили врачи и сиделки. Ему оказывалась помощь на самом высоком уровне, но, увы, медицина оказалась бессильной... Эта версия казалась убедительной. В нее поверили в 1991 году, верили бы и дальше. Ведь если богатый, тяжело больной человек по каким-то причинам отказывается ложиться в больницу — больница приходит к нему в дом. Это нормально.
Но то, что озвучил сначала Хаттон, а затем Фристоун и развили биографы, полностью противоречило первоначальной версии. Описание последних дней в исполнении «ближайших друзей» получилось в прямом смысле слова диким. По их ело-вам, умирающий миллионер фактически находился на попечении трех чернорабочих и одной секретарши. При этом медперсонал и другие домашние слуги бесследно исчезли. Никто из этих «друзей» не имел никакого медицинского образования и навыков ухода за тяжелобольными людьми. Из любви к другу эти самоотверженные люди в зрелом возрасте единодушно решили овладеть новой престижной профессией сиделок и практиковались на попавшемся под руку пациенте, пока тот благополучно не скончался. Согласно «простодушным» рассказам Хаттона и Фристоуна добровольные медбратья допустили, чтобы их пациент чуть не умер от асфиксии. Самостоятельно поставили катетер и обслуживали его — на кровати, полной кошачьей шерсти. А однажды сломали больному кость. Вместо квалифицированного медперсонала приходит только доктор Аткинсон, который не оказывает никакой медицинской помощи, только проверяет, не помер ли еще пациент или можно разрешить его друзьям еще немного за ним поухаживать.
Лекарства, которые дают больному, вызывают у него тошноту или аллергию, но, прекрасно зная об этом, врач продолжает их назначать, пока Фредди сам не отказывается от их приема. В результате Фредди, отказавшись от лечения, остается вообще без медицинской помощи. Он страдает от сильных болей, но не может принимать обезболивающее, потому что у него аллергия на морфин (назначить другой анальгетик доктор не догадался). Он теряет зрение, но это никого не волнует.
Четверка держит Фредди в полной изоляции. Фактически он является «пленником в собственном доме» — эта тема постоянно звучит и в прессе, и в биографиях. Его не подзывают к телефону. К нему не пускают никого, кроме нескольких человек, которым разрешили приходить «медбратья», хотя никто не давал им права на такие действия. Рядом с ним постоянно кто-то находится.
Ему говорят, что его друзья не хотят общаться с больным человеком, не способным развлекать их и устраивать шикарные вечеринки, — короче, оказались последними свиньями. Однако Рейнхард Мэк и Барбара Валентин утверждают, что все было не так: их не допускали до Меркьюри, то ссылаясь на плохое состояние здоровья, то на его отсутствие, то на нежелание их принимать. Не подзывали его к телефону, оставляли без ответа письма... В последние дни в аудиенции отказывают даже родителям — под предлогом, что он плохо себя чувствует и не может их принять. Описано все это достаточно откровенно.
Хаттон:
«По ночам Джо, Фиби и я стали по очереди оставаться с Фредди. Обычно мы лежали возле него, готовые проснуться в любой момент. В доме была также проведена система внутренней связи. Кроме того, у каждого из нас были пейджеры, и мы могли мгновенно связываться друг с другом. Мы решили, что останемся с Фредди до конца».
«Вопреки некоторым сообщениям газет спальня Фредди в то время никогда не превращалась в «мини-госпиталь». Справа от него стояла капельница на тот случай, если ему необходимо было переливание крови, а все остальное в комнате было точно таким, каким было всегда. В свои последние дни Фредди уже не мог принимать твердую пищу. Он ел только фрукты и пил фруктовые соки».
«В таком состоянии полноценный прием ванны был бы для него достаточно серьезным испытанием. Я спустился вниз и нашел Питера.
— Думаю, пора его как следует помыть, — сказал я. Фиби поднялся со мной в комнату Фредди, чтобы помочь подготовить для него постель. Кожа у Фредди была немного сухой, поэтому в ванну мы добавили немного масла. Уже к середине купания в ванную с важным видом вошла Мэри... Выходя из ванной, она обернулась, уставилась на Фредди и сказала: «Знаешь что? У тебя сейчас самая бесстыжая и блудливая физиономия! Надо было давно заставить их это сделать! Неужели даже сейчас ты не сожалеешь, что не заставил их сделать это раньше?» Фредди со свойственной ему основательностью принял ванну, и это, похоже, оживило его. На его лице была такая картина: наивное и по-детски наглое выражение лица. В таком жизнерадостном настроении мы и оставили его дальше общаться с Дэйвом. К этому времени Фредди стал больше слушать и меньше говорить».
«— Я тебя отнесу, — сказал я. — Это не проблема.
Фредди посидел на кровати еще пять минут, собираясь с силами, а затем его карие глаза сверкнули и он сказал:
— Так... Ну, пойдем!
Он был босиком, но в халате с Микки Маусом. Хотя я ска зал, что я отнесу его, дух его оставался твердым и сильным, и, поднявшись, он попытался пройти столько, насколько у него хватало сил. Он медленно спускался по лестнице, держась за перила, и внезапно споткнулся. Я держался немного впереди и сразу подставил свою руку, чтобы поймать его. Но он продол жал упрямо отпихивать прочь мою руку. Это был типичный для него акт неповиновения».
«Я думаю, что сейчас я могу с уверенностью сказать следу югцее — то утро пятницы 22 ноября 1991 г. было последним в жизни Фредди, когда он чувствовал себя счастливым. Это был последний раз, когда Фредди Меркьюри по-настоящему жил. В последний раз он излучал тот волшебный свет, который называли харизмой Фредди Меркьюри».
«Оставшуюся часть этого дня он, казалось, перешел в состояние полной готовности и прекрасно осознавал, что с ним происходит».
«Иногда он наносил мне резкий удар под ребра, чтобы я перестал храпеть, или удар посильнее, если ему что-то было нужно».
«Я задремал, когда Фредди опять разбудил меня — было около трех часов ночи, — и он почему-то не мог нормально изъясняться. Ему не удавалось произнести ни слова. Постоянно хмурясь и морщась, он все время указывал на свой рот. Происходило что-то ужасное. Я пытался сообразить, что он хотел, но не мог. Примерно через полчаса появился Джо и, посмотрев на меня, понял, что у нас проблемы. Как только Фредди заметил Джо, он опять стал указывать на рот.