Что за странность, подумалось ей, но ум работал сейчас с той же скоростью, что и ноги. Поэтому она не стала задерживаться на этой мысли и продолжала крутить педали, не сводя глаз с вершины. До нее было уже совсем близко. Растительности почти не осталось; еще немного, и она исчезнет совсем, и не останется ничего, кроме белого камня, указывающего самую высокую точку — белоснежная вершина, в центре которой, словно перо, воткнута телевизионная мачта. Солнце выше поднималось над горизонтом, но по мере того, как она взбиралась на вершину, воздух становился прохладнее. Она старалась глубже дышать и теперь думала лишь о том, что надо еще и еще раз нажать на педали; потом еще, и вот, сделав очередной поворот, она оказалась на самой вершине.
Тяжело дыша, она прислонила велосипед к невысокой каменной стене и, припав к бутылке с водой, осушила ее до дна, а потом открыла вторую. Часы показывали восемь утра, у подножья горы солнце уже начинало припекать, но здесь, на высоте шести тысячи футов над уровнем моря, было прохладно. Стефани почувствовала дрожь и достала куртку. Натянув ее на себя, она застегнула молнию доверху. Она была здесь одна; для туристов час еще слишком ранний, поэтому ресторан был закрыт. Слышался только размеренный вой ветра: поэтому гора получила такое название. Стефани оставила велосипед и, обрывая гроздь винограда, не спеша начала обходить вершину: радиолокационную станцию военно-воздушных сил и продолговатое приземистое бело-красное здание с научным и телевизионным оборудованием. Попутно она внимательно разглядывала открывавшуюся ей панораму.
Вокруг бесконечным зеленым ковром раскинулись равнины Прованса. А за ними, гигантским кольцом зеленого, светло-желтого и голубого оттенков, возвышались Альпы с покрытыми снегом вершинами. Виднелись Люберонский хребет, долина Роны, Пиренеи. Сама Рона, лениво извиваясь и отливая серебром на солнце, словно широкая лента, уходила за горизонт. Она видела маяки в заливе Бер, Марсель, горную гряду Малых Альп, которую Стефани впервые увидела на картине Леона. Леон тоже должен быть сейчас здесь, нам надо увидеть все это вместе. Какая красота, какое великолепие, какой изумительный мир!
Она вдруг почувствовала себя счастливой. У меня все впереди: новая жизнь, целая жизнь с Леоном. Потому что, сколько бы времени для этого ни понадобилось, я все вспомню. И тогда я стану той, что была раньше, и той, что я есть сейчас. И я буду иметь все, что пожелаю.
Она улыбалась про себя, охваченная любовью к Леону, жаждой жизни. Перед ней открывались новые возможности… Вдруг на землю упала чья-то тень, она повернула голову и оказалась лицом к лицу с мужчиной, который неслышно подошел сзади. В руке у него был пистолет, такой крошечный, что, казалось, рука в перчатке сжимает отливающую серебром игрушку. Но пистолет смотрел на нее и был так близко, что, поворачиваясь, она невольно задевала его рукой. Она вскрикнула, и свободной рукой мужчина схватил ее за локоть.
— Заткнись! Попробуй только пикнуть! Не трогайся с места, стой, как стоишь, делай вид, будто любуешься местностью. А то, не дай бог, кто придет.
— Что вам нужно? — Голос ее звучал странно, словно чужой. — Денег у меня почти нет. Хотя немного есть, возьмите, они в сумке. Возьмите…
— Я сказал — заткнись! Тише! — Опущенные поля его черной шляпы почти касались лба Стефани. Они стояли так близко, что она видела еле заметные царапины на кожаной куртке. — Твои деньги мне не нужны. Мне нужен твой муж. Где он?
— Я вас видела вчера. Во дворе церкви. А сегодня утром это вы были около нашего дома на машине?
— Где он?
— Не знаю.
— Черта с два не знаешь! — Он надавил пистолетом Стефани на грудь, и у нее вырвался невольный протяжный вздох. — Я всю ночь дежурил у вашего дома, он не уезжал, но и в доме его нет. Где он?
— Нет, он уехал. Правда, уехал. — Теперь все было реально: этот мужчина, пистолет, синеющее небо. Ее била дрожь, она прерывисто дышала. Пистолет больно давил грудь, а лицо мужчины, в котором было что-то ангельское — крохотный носик над полными ярко-красными губами, было так близко, что она чувствовала его дыхание. Леон, Леон, Леон, стала мысленно звать она на помощь, я не могу сейчас умереть, ведь у нас с тобой ничего еще не начиналось.
— Вы делаете мне больно. Что вам нужно?
— Куда он поехал?
— Я же сказала вам — не знаю! Я ничего не могу вам сказать! Пожалуйста, перестаньте… мне больно.
— Ах ты, сучка, я перестану тогда, когда ты мне скажешь, где он, черт побери! Он поехал не в Марсель, я проверял. Где он?
— Не знаю! — Он знает про склад Макса в Марселе. Что же он еще знает? Откуда он взялся? — Зачем он вам нужен? Что вам от нас нужно?
— Мне нужен он. Ты мне ни к чему, если скажешь, где он.
— Я ничего не могу вам сказать. Он уехал, когда я еще спала, и не сказал, куда…
— Ты лжешь. — Он еще сильнее сжал ей руку и стал выворачивать ее, пока она не закричала.
— Нет, не лгу, не лгу. Мне больно, прошу вас, оставьте меня в покое, я ничего не…
— Господи, ну и разговорчик у нас, мать его! О'кей, ты поедешь со мной, только помалкивай. Покажешь, где его искать.
— Не могу! — Она не на шутку разозлилась. — Черт бы вас побрал, я не знаю, где он! Мы больше не живем вместе!
Эти слова, похоже, его озадачили. Он ослабил нажим на пистолет, упиравшийся дулом в грудь Стефани.
— Давно?
— Со вчерашнего вечера. Он уехал и не вернется. Это все, что я знаю.
— Чушь собачья! Я видел вас обоих там, около церкви: ворковали, как голубки. Чтоб он тебя после этого бросил — дудки!
Стефани в отчаянии посмотрела на него, не зная, что еще сказать.
— Он уехал. Он не вернется.
— Черта с два! — Он оглянулся, потому что в этот момент в ста футах от них показался туристский автобус, заезжавший на стоянку. — Пошли, надо выбираться отсюда.
— Зачем? Я ничего не могу вам сказать! Может, вы просто уйдете? Пожалуйста, уходите. Я же сказала вам, я клянусь, что ничего не знаю…
— Заткнись!
Мужчины и женщины в соломенных шляпах и цветастых хлопчатобумажных рубашках и платьях, с фотоаппаратами на шее выходили из туристского автобуса. Мужчина подтолкнул Стефани вперед, и они двинулись вдоль невысокой стены, свернули за угол и оказались позади радиолокационной станции.
— Машина вон там, за углом, — сказал мужчина и, ткнув пистолетом, показал в сторону дальнего от них края смотровой площадки, на которой Стефани оставила велосипед. Иди тихо рядом со мной и, смотри, не распускай язык.
— Куда мы идем?
— Я же сказал — туда, где сейчас твой муж. — Он оценивающе посмотрел на длинные обнаженные ноги Стефани, затем уже игриво ткнул ее дулом пистолета в грудь. — Хотя по пути можно будет остановиться и немного поразвлечься. — Наклонившись, он ловко сунул руку ей между ног. — Красота. Честно, красота! Торопиться ведь некуда, правда? Где бы он ни был, все равно будет тебя ждать.