— Да, но не на ходу. Так я не могу с тобой разговаривать.
— Да нет, Макс, можешь! Просто ты предпочитаешь делать все так, как заранее наметил, сидя в кабинете. Тебе нужно, чтобы всегда все шло по-твоему. — Она сделала паузу, но он молчал. — Куда ты отправил картины?
Вместо ответа он взял ее руку, в очередной раз поразившись такой проницательности. Он почему-то уверовал в то, что женщина, потерявшая память, будет с трудом улавливать подтекст сказанного и разбираться в мотивах поведения человека, привыкшего к недомолвкам. Сейчас Макс ловил себя на мысли, что подсознательно боится ее, ее интуиции.
— Извини, — ответил он. — В последнее время я строил планы, касающиеся и тебя тоже, но мне не хотелось выкладывать их сразу. Мне казалось, резкие перемены могут тебе не понравиться.
— Так иногда бывает. А о каких переменах идет речь?
— Это связано с моей работой. И с нашим домом.
Дойдя до конца дорожки, они свернули и направились вдоль обрыва. В двух шагах от них утес отвесно уходил вниз. Его склон был усеян низкорослым кустарником, пнями и серыми, словно помятыми валунами, едва выступавшими из земли. Через несколько минут они подошли к ограде из серого камня. За ней виднелась старинная каменная церковь, прямоугольной формы, со шпилем и без окон, с маленькой колокольней. Макс толкнул деревянную калитку, она отворилась, и они оказались в крошечном дворике, посреди которого росло огромное раскидистое дерево. Вдоль каменной стены тянулись могилы с надгробными плитами, отшлифованными за многие столетия природой. Они присели на скамеечку под деревом, Макс обнял Стефани за плечи и поцеловал в затылок. Они молчали. Но сидеть на одном месте было для него непривычно, поэтому, слегка отстранившись, он посмотрел на нее.
— Ты ведь здесь раньше бывала.
— Да, об этом месте мне рассказал Робер. Здесь хорошо думается, приговаривал он. Макс, расскажи, что это за место.
— Я и не знал, что Робер имел в виду именно его. А церковь заперта?
— Да.
В тени дерева царили прохлада и покой, ни единый звук не нарушал тишину.
— Здесь есть где спрятаться, — пробормотал он. — Если, конечно, не считать того, что выбраться отсюда невозможно.
— А нам что, нужно прятаться? — В воцарившейся тишине было слышно, как у Стефани вырвался нетерпеливый вздох. — Так куда ты отправил картины?
— На склад в Марсель.
— Зачем?
Озираясь, он вдруг увидел мужчину в кожаной куртке, черных рабочих штанах и черной шляпе с опущенными полями. Тот как раз входил во двор. Встретившись взглядом с Максом, он кивнул, не спеша подошел к каменной стене и стал смотреть поверх нее вдаль, на крыши Кавайона.
— Давай вернемся. — Взяв Стефани за руку, Макс вывел ее через деревянную калитку на тропинку, и они двинулись к дому. По дороге он то и дело оборачивался. Они проходили мимо каменных стен с высокими воротами из кованого железа. За воротами были видны сложенные из камня дома посреди обширных садов с фонтанами, статуями и исполинскими деревьями. Залитые солнцем камни на фоне голубого неба, казалось, сами излучали свет; лепестки роз бросали на них золотые и розовые блики, а листья платанов — темно-зеленые, почти черные. Гармония чистых и мягких красок окружающей природы растрогала Макса до слез. Обернувшись, он увидел, что на тропинке сзади никого нет, но он так и не смог расслабиться. Ускорив шаг, они достигли своего дома.
— Я сейчас отправляю кое-что из вещей на склад, чтобы потом их переслали на новое место.
— Ты что, собрался уезжать? Но почему? Мы что, уезжаем из Кавайона?
— Сабрина, мы ведь уже говорили об этом. О тех местах, где ты еще не бывала, где еще красивее, чем здесь. Пора нам посмотреть другие страны и города… С какой стати ограничивать себя только этим Богом забытом уголком?
— Я так не думаю. Мне нравится Кавайон, здесь ведь мой дом. Это единственный дом, который у меня есть.
— У тебя будут и другие. Мы с тобой сами об этом позаботимся.
— Мне не нужны другие.
— Может получиться так, что выбирать тебе не придется.
Стефани вырвала руку.
— Нет, я буду выбирать сама. — Они подошли к воротам, и Макс хотел было уже войти.
— Может, постоим здесь? Почему обязательно нужно идти?
Он взял ее за руку.
— Ближе к дому я чувствую себя спокойнее.
— А я нет, — Стефани задумалась о Леоне: вот они ласкают друг друга под сенью деревьев неподалеку от Сен-Сатюрнина, вот завтракают на солнечном берегу Сорг, а река лениво катит мимо них свои воды; вот проезжают на велосипедах мимо причудливо переплетенных побегов виноградников, сгибающихся под тяжестью гроздьев. Леон был для нее свежим воздухом, солнечным светом, серебристым серпом луны, теплой, влажной землей. А когда они бывали вместе, они были словно плоть от плоти земли, черпая силы у нее и друг у друга. Макс — это совсем другое. Это — недомолвки, замкнутость, тайные козни, искусственность. Макс не был плотью земли, потому что чувствовалось: он полон решимости заставить ее служить себе.
Войдя в гостиную, он присел на диван и подвинулся, приглашая сесть Стефани, но она пристроилась на подлокотнике кресла.
— Я никуда не уеду из Кавайона, Макс.
— Нет, уедешь. — Он выдержал ее взгляд, словно желая подчинить ее своей воле. — У тебя же нет никого, кроме меня. Неужели ты думаешь, что та женщина в магазине будет нянчиться с тобой до бесконечности, пока ты не овладеешь профессией? Неужели ты думаешь, что во всем городе найдется человек, которому не все равно, жива ты или нет.
— Роберу не все равно.
— Робера тут может и не оказаться.
Вскинув голову, она пристально посмотрела на него.
— Робер что, тоже уезжает из Кавайона?
— Не сейчас. Но, возможно, ему придется уехать.
— Почему?
— У него есть свои на то причины.
— А какие причины у тебя?
Подойдя к бару, Макс наполнил бокал. Стефани удивленно вскинула брови.
— Ты же не пьешь спиртного по утрам.
— А сегодня что-то хочется выпить.
— Это потому, что тебе не хочется отвечать на мои вопросы. Макс, скажи мне все, что считаешь нужным. Нельзя же все время откладывать. Я должна все знать. В том числе… — неожиданно для себя добавила она, решив вдруг, что их разговор развивается как бы по заранее написанному сценарию. — …и то, каким образом ты зарабатываешь деньги.
Судя по тому, как он искоса взглянул на нее, она застала его врасплох.
— Ты что, не веришь тому, что я говорил тебе раньше?
— Нет. Ну разве что отчасти. Но я никогда не верила, что ты рассказываешь мне все до конца. А теперь хочу, чтобы рассказал.