Вульфгар кивнул. После удачного нападения на карету они вернулись на юг, в местность между Лусканом и перевалом, и даже купили кое-какие товары у проезжавшего купца на свое неправедное золото. Потом они снова вышли на перевал и ограбили еще один караван. На этот раз все прошло гладко, торговец отдал им деньги, и обошлось без кровопролития. И вот Морик наметил следующую цель — три повозки, направлявшиеся из Лускана на север.
— Ты все время смотришь на север, — заметил Бродяга, — а идти туда не хочешь. У тебя враги в Десяти Городах?
— У меня есть друзья, которые устроили бы нам хорошую взбучку, если бы узнали, чем мы здесь занимаемся, — ответил Вульфгар.
— Кто может помешать нам? — насмешливо спросил Морик.
Вульфгар прямо посмотрел ему в глаза.
— Они бы нас сделали, — уверенно и очень серьезно произнес он, в упор глядя на Морика, затем снова отвернулся, задумчиво глядя в даль светло-голубыми глазами.
— Как ты там жил? — спросил Морик. Вульфгар удивленно обернулся. Они с Мориком очень редко разговаривали о прошлом, во всяком случае, на трезвую голову.
— Расскажи, — настаивал Морик. — У тебя сейчас столько всего отражается на лице: боль, сожаление, еще что-то…
Вульфгар усмехнулся его наблюдательности.
— Что у меня там осталось? — задумчиво произнес он. И чуть помолчав, ответил: — Да все.
— Звучит нелепо.
— Я мог бы стать королем, — продолжал Вульфгар, устремив невидящий взор в долину и словно разговаривая сам с собой. — Я был вождем объединенных племен Долины Ледяного Ветра, и мой голос много значил в совете Десяти Городов. Мой отец… — Он глянул на Морика и рассмеялся. — Он бы тебе не понравился, Морик. И ты бы ему точно не понравился.
— Гордый варвар?
— Суровый дворф, — возразил Вульфгар. — Мой приемный отец, — пояснил он, потому что Бродяга изумленно открыл рот. — Восьмой король Мифрил Халла и глава дворфского клана, живущего в долине у подножия Пирамиды Кельвина в Долине Ледяного Ветра.
— Твой отец — дворфский король? — недоуменно уточнил Морик. — А ты болтаешься со мной под открытым небом и спишь на земле? — Вульфгар кивнул. — Тогда ты еще больший дурак, чем я думал.
Вульфгар молча смотрел в сторону и прислушивался к песне ветра. Он был согласен с Мориком, но сил изменить что-либо у него не было. Он слышал, как Бродяга повернулся к сумке, и сразу послышалось знакомое звяканье бутылок.
Часть 4
РОЖДЕНИЕ
Мы думаем, что понимаем тех, кто рядом с нами. Из-за того, что наши друзья и близкие время от времени поступают в соответствии с нашими ожиданиями, мы начинаем верить, что знаем их, смогли постичь их душу и сердце.
По-моему, это весьма самонадеянно, потому что никто не в силах постичь чужие души и сердце, никто не может до конца оценить, насколько похожи переживания другого существа на наши собственные. Мы все стремимся к истине, по крайней мере, внутри того круга существования, что создали для себя, с друзьями, которые делят его снами. Но мне кажется, что правда далеко не всегда очевидна там, где дело касается существ сложных, изменчивых, подчас противоречивых.
Если мне когда-либо покажется, что мой мир незыблем, я вспомню о Джарлаксе и буду пристыжен. Я всегда понимал, что им руководит не только жажда наживы, а нечто большее — ведь он же дал Кэтти-бри и мне спокойно уйти из Мензоберранзана, когда мог бы отхватить хороший куш за наши головы. А когда Кэтти-бри была его пленницей, всецело в его власти, он не воспользовался этим, хотя и дал понять, что находит ее весьма привлекательной. Я всегда угадывал под внешне холодной личиной наемника непростой характер, но, несмотря на это, в нашу последнюю встречу я понял, что душа его устроена гораздо сложнее. Он способен к сопереживанию и участию больше, чем я мог вообразить. Кроме того, он назвал себя другом Закнафейна, и сперва это меня оскорбило, но теперь я считаю это не только допустимым, но и вполне вероятным.
Значит ли это, что теперь я знаю Джарлакса? И разве это мое знание его натуры похоже на знание, скажем, близких ему членов Бреган Д'эрт? Само собой, нет, и, хотя я и считаю свою оценку верной, я никогда не стану заявлять о своей уверенности и не позволю себе думать, что продвинулся дальше поверхностного узнавания.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Что же тогда сказать о Вульфгаре? Который из них настоящий? Тот гордый и благородный человек, воспитанный Бренором, сражавшийся со мной в бесчисленных битвах? Человек, спасший варварские племена от истребления, а население Десяти Городов от многих бед? Человек, готовый пройти весь мир ради спасения друга? Человек, который помог Бренору отвоевать его королевство?
Или настоящий Вульфгар тот, что причинил боль Кэтти-бри, который, похоже, неумолимо приближается к окончательному краху?
Я полагаю, что он вмещает в себя опыт всех переживаний, чувств, ощущений, мыслей, как и все мы. И чувства, с которыми Вульфгар не в силах справиться, владеют им сейчас. Они искажают его восприятие, окрашивая все в черный цвет. Зная это, можно ли сказать, кто Вульфгар сейчас и, что еще важнее, кем он станет, пережив это сложное время?
Как бы мне хотелось это знать! Как бы мне хотелось оказаться рядом с ним в этом опасном путешествии, иметь возможность говорить с ним и как-то повлиять. Напоминать ему о том, кем он был, или, по крайней мере, каким мы его считали.
Но я не могу. Я, как и любой другой, могу повлиять на его душу и сердце не больше, чем на движение солнца.
Странно, но именно в момент каждодневного восхождения лучезарного светила я как-то внутренне успокаиваюсь, думая о Вульфгаре. Почему я наблюдаю рассветы? Почему именно этот миг так дорог мне?
Потому что на рассвете солнце сияет ярче всего. Потому что на рассвете мы лицезреем победу света над тьмой. Я надеюсь, то, что происходит с солнцем, справедливо и по отношению к людям. Тот, кто упал, может снова подняться, еще более возвысившись в глазах близких.
Я встречаю рассвет и думаю о человеке, которого знал, и молюсь, чтобы мое понимание его души оказалось правильным,
Дзирт До'Урден
Глава 20
СЕБЯЛЮБИЕ И ВЕЛИКОДУШИЕ
Он пинал землю, разбрызгивая грязь, потом наподдал носком по камню, торчащему из земли. Яка даже боли при этом не почувствовал, настолько сильнее был удар, нанесенный его душе, точнее, его гордости. В тысячу раз сильнее.
Свадьба состоится еще до зимы, в конце этой недели. Лорд Ферингал заберет себе и Меральду, и его, Яки, дитя.
— И это справедливо? — вскричал юноша. Он нагнулся, желая схватить тот самый камень, но понял, что ему это не по силам. Тогда Яка схватил другой и швырнул его с досады, не глядя, и едва не зашиб двух пожилых крестьян, работавших мотыгами.
Они ринулись к Яке, честя его на чем свет стоит, но тот был настолько погружен в свои невеселые мысли, что не видел происходящего вокруг.
Поэтому нападение двух разъярённых стариков стало для него неожиданностью. Один из них, хмурый носатый дворф, подпрыгнул и заехал ему кулаком в лицо. Яка упал.
— Сумасбродный мальчишка, — проворчал дворф.
От унижения и бессильной ярости у Яки совсем помутилось в голове. Он пнул дворфа в лодыжку и опрокинул.
В тот же миг другой селянин рывком поднял юношу на ноги.
— Тебе что, жить надоело? — спросил он, хорошенько встряхнув Яку.
— Может быть, — с преувеличенно тяжелым вздохом ответил Яка. — Нет здесь больше радости.
— Мальчишка тронулся, — сказал крестьянин. Дворф смотрел на юношу, сжав кулаки и стиснув зубы. Державший Яку старик развернул его и подпихнул к дворфу. Но тот не стал бить парня, а оттолкнул от себя, так что Яка упал лицом в грязь. Дворф подошел и наступил ему на спину тяжелым сапогом.
— Смотри, куда бросаешь камни, — буркнул он, придавив сапогом так сильно, что юноша чуть не задохнулся.
— Тронулся, — повторил крестьянин, и оба пошли прочь.