я встретил сегодня утром, и я, конечно, подарил журнал ей. Если бы вы не находились в ссоре…
– Но я не ссорилась с миледи! – Воскликнула Алиса. – Я никогда не хотела этой ссоры, и если я в чём-то виновата, прошу вас, леди Габриэлла, простить мне этот грех, невольный, поверьте!
– Невольный?! – Габи зашипела, как разгневанная кошка, – невольный?! Ах ты, дрянь! Да если б не твоя помолвка, меня бы не заставляли выходить замуж за этого тупицу, а выдали бы за графа Тулузского… Ты мне жизнь сломала, тварь! – И она бросилась на Алису, вытянув руки и скрючив пальцы, как когти.
– Габриэлла! – Гневно крикнул принц, вставая. В открытое окно мгновенно влетели огромные шершни и угрожающе загудели у самого лица Габи, которая тут же застыла, тяжело дыша. Её трясло, она сама себя не помнила, но эти твари были известны своей агрессивностью и тем, что их укусы убивали взрослых мужчин.
– Алиса, оставь меня с моей племянницей. – Мягко сказал принц. – Вижу, тут простым разговором не обойтись. Не волнуйся, моя девочка, ты ни в чём не виновата, не думай об этом.
Алиса, прикрыв за густыми ресницами золотые огоньки в глазах, присела почтительно и быстро вышла; исчезли и шершни. Принц прошёлся по залу, смиряя гнев.
– Так вот в чём дело. – Произнёс наконец тоном, которого боялась даже Габи, и та мгновенно притихла. – Всё дело в твоей вздорной ревности! Ты просто обвинила Алису в собственных проблемах! Я хочу напомнить тебе, Габриэлла, что тебя никогда не выдали бы за графа Тулузского. Это совершенно ненужная и не выгодная для нас партия. Тулуза совершенно утратила своё влияние после Альбигойских войн, она теперь – захолустье Европы, и не принесёт нам ни выгод, ни престижа, ничего. Молчи! – Оборвал он робкую попытку Габи заговорить. – Ладно бы ты любила графа, но ты его даже не видела никогда! Тот портрет, что ты видела, с него писали двадцать лет назад – двадцать лет! Теперь это старик, вдовец, с тремя детьми, старший из которых на двадцать два года старше тебя самой! А Седрик Эльдебринк – красивый, умный, мужественный рыцарь, достойный во всех отношениях. Молчи! – Теперь он гневался, и не скрывал этого. – Ты не влюблена, твоё сердце свободно, и насколько я тебя знаю, это для тебя почти ничего не значит. Всё это чистый вздор, и терпеть я это не намерен! Да, я мало уделяю тебе внимания. Но ты сама в этом виновата! Ты испытываешь моё терпение, Габриэлла; помни – ты подошла к самой черте. Скоро здесь будет твоя мать, и мы с ней серьёзно обсудим твоё будущее. Ещё один подобный скандал – и ты отправишься в Разъезжее, помни об этом! Алиса, ангел, готова была просить прощения у тебя за то, в чём не повинна! Но даже это тебя не образумило. Всё! – Вновь оборвал он робкую попытку Габи заговорить. – Ступай, и хорошенько подумай над тем, что я сказал. Слушать твои глупости я больше не желаю. Ступай! – Повысил он голос, что случалось с ним чрезвычайно редко, и Габи, знавшая об этом, сдерживая рыдания, бросилась прочь. Принц вновь прошёлся, чувствуя себя очень скверно. Ругаться он не любил, быть жёстким – тоже. В этом Гэбриэл был его точной копией; как ни страшно это звучит, но Сады Мечты вылечили Гэбриэла от этой мягкости раз и навсегда. Не будь их, и он стал бы вторым Гарольдом Хлорингом, для которого быть суровым и жестким было просто физически тяжело. Но принц был ещё и очень умным человеком, и понимал, что в таких случаях без этого не обойтись. Племянницу ему было жаль, но Алису он любил уже по-настоящему. Эта девушка оказалась настоящим сокровищем, живым солнцем замка, и принц понимал, что после свадьбы функции хозяйки Хефлинуэлла до женитьбы Гарета перейдут к ней. Этого хотели все; на Габи жаловались слуги, её придворные дамы и даже горожане. К тому же, свои обязанности Габи выполняла кое-как, и на отсутствие радушия с её стороны гости замка жаловались уже не раз. Не говоря уже о том, что Габи совершенно не занималась благотворительностью, хоть и посещала церковь в Гранствилле подозрительно часто. С появлением Алисы всё изменилось; девушку хвалили и придворные, и священники, и горожане… Им просто невероятно повезло с нею, думал принц. Какое счастье, что они с Гэбриэлом полюбили друг друга так искренне и так пылко! Для него было настоящим наслаждением слушать те места из писем сына, которые Алиса зачитывала ему. Когда заходила речь о ней, она так мило розовела и смущалась, и в то же время в её голосе и лице были такая гордость и такое счастье, что сомневаться в её чувствах было бы просто нелепо. Принц сам просил её зачитать, что сын написал ей лично, и хоть он и подозревал, что читает она не всё, но считал это естественным и извинительным. Любовь сына и Алисы стала для него тем приключением, той романтикой, что исчезли из его жизни со смертью Лары. Нельзя сказать, что впоследствии у него не появлялись женщины, но ни одна не смогла занять пустое место ни в сердце, ни в душе, ни в его доме. А жизнь без чувств, без сердечного трепета, без романтики и волнений, оказалась такой пустой и серой, такой… утомительной! Очень спокойной, очень ровной, и совершенно пресной. Гарольд Хлоринг не ревновал, не страдал, не мучился сомнениями, и не испытывал настоящей радости – словно оказался внутри сосуда с водой и смотрел на окружающее изнутри, находясь в безопасности и недосягаемости, но и лишённый чего-то очень… нужного. Эта перчинка вернулась к нему вместе с сыном. Принц жил отношениями сына и Алисы и наслаждался всем, что происходило, безмерно. Это было куда лучше, чем самый трогательный роман о любви, потому, что и он в этом участвовал, причём весьма продуктивно. И эту свою радость он не готов был уступить никому и ничему, и даже племянница не смела вмешаться! Решение было трудным и требовало от него твёрдости не только в обращении с Габи, но и с сестрой, которая – принц предвидел это, – встанет на сторону дочери, что естественно, и тоже ополчится против Алисы. Но он был к этому готов и собирался оградить Алису по мере возможности от всех неприятных волнений, пока не вернётся сын.
Габи прибежала к себе, сама не своя от обиды и гнева. И конечно же, у нее на подхвате была подруга дорогая, которая с готовностью принялась